Судьба открытия - Николай Лукин

За первыми санями потянулись остальные. Рысью здесь не получается — много снега намело, снег рыхлый. Лошади идут, мотая головами. Петька шагает по сугробам возле первых саней. Нога в ногу с ним, рядом — тот же матрос.

Несколько сот шагов матрос прошел в хмуром молчании. Вроде поостыл и сник; лицо его сейчас не выглядит разгоряченным, оно как-то побледнело и осунулось.

— Малыш ты, — сказал он наконец. — Годков тебе сколько: двенадцать, тринадцать, поди? Местный, что ли, рудничный? Дорогу-то давеча показывал.

— Здешний я, — ответил Петька сдержанно.

— То-то и есть, что недавно в отряде! Тебе еще что, сердце у тебя не болит…

А казаки, обходившие шахту «Магдалина», уже скрылись за ее косым террикоником. Петьке видно впереди, как в поселок «Магдалины» двумя потоками, справа и слева, вступает Красная гвардия.

Матрос притронулся к Петькиному локтю. Тотчас же ткнул рукавицей себе в висок.

— Сюда ему пуля ударила, — проговорил он. — И наповал, понимаешь ты… Навылет…

«Убили кого-то!..»

— Кого это? — встревожился Петька.

— Ты что, не слышал разве?

Матрос, щурясь, посмотрел в упор и произнес свистящим шепотом:

— Глебова убили, парень…

Петька широко открыл глаза. Вначале в них не то испуг, не то вопрос, недоумение, страдание. Потом он обернулся. А позади все точно и без перемен: степь такая, как всегда; Русско-Бельгийский рудник, и на его фоне невысокий холм. Ничего отсюда не заметишь на холме. Только снег белеет.

Неужели он мертвый там в снегу лежит? Живой был — теперь мертвый?

Еще совсем недавно Петька слышал его голос: «Сыночек, будь здоров!» Называл ли Петьку кто-нибудь другой так по-хорошему? Ночью шли вдвоем… Не увидать его теперь? Не заговорит, не встанет?… У, казаки проклятые!

А шею греет теплый шарф. Дорогой подарок…

И нестерпимо горько стало Петьке. Не совладать с собой — он всхлипнул. На какой-то миг степь, рудники вокруг — все заколебалось в слезах.

Ночью шли вдвоем… «Крепись, крепись, сыночек, — мы с тобой большевики».

Перебросив вожжи в одну руку, Петька вытер щеки кулаком. Взял из саней короткую винтовку, казачий карабин. На ходу, не замедляя шага, вскинул его на ремне через плечо. Еще раз оглянулся в сторону холма. Тут же стегнул вожжами лошадь — вперед, нельзя отстать от своего отряда! — и, натянув винтовочный ремень ладонью, прижал карабин к спине.

ЧАСТЬ III

Глава I. Берег за морем

То, что осталось от лаборатории Лисицына — обломки приборов, химической посуды, плотно закрытые банки с реактивами и наготовленными впрок активными зернами, — все пролежало в земле ровно пятнадцать лет.

И снова начался июль.

Как прежде, чернеет терриконик «Святого Андрея»; по-прежнему пахнет в степи полынью; те же самые рельсы тянутся к горизонту, ветками идут к отдельным шахтам; и на железнодорожной станции все выглядит, как будто встарь: бурые кирпичные стены, скамейки для пассажиров, тот же колокол у дверей. Однако над окнами вокзала со стороны перрона теперь висит яркое кумачовое полотнище. Оно появилось недавно. На кумаче, еще не успевшем поблекнуть, крупными белыми буквами — надпись: «Выполним пятилетку в четыре года!»

Близится полдень. Солнце накалило перрон. Асфальт стал мягким, как ковер. Когда начальник станции, надев фуражку с красным верхом, вышел встретить поезд, на асфальте отпечатались каблуки его ботинок. Каждый шаг оставил неглубокую лунку.

Он озабоченно взглянул на станционные пути, забитые гружеными платформами, потом вдаль — на стрелки у выходного семафора, на маневровую «овечку», толкающую к стрелкам товарные вагоны.

«Шестнадцатый почтовый пропустить, — подумал он, — а там с шахт уголь подают — сразу четыре состава. Как вы рассуждаете, дорогие товарищи: где я маневры-то успею? Вот через год расширим станцию, тогда давайте вашего угля хоть сто составов в сутки!»

Начальник вытер носовым платком вспотевшее лицо. Шестнадцатый почтовый — вон, за семафором, раньше срока на минуту.

Поезд подходит к перрону. На паровозе, впереди, — две вырезанные из меди цифры, каждая по метру высотой, и между ними буква: «5 в 4». Цифры с буквой промелькнули мимо, загрохотали колеса вагонов, зашипели тормоза. Поезд остановился — на паровозе тотчас заработал насос: пф-пф!.. пф-пф!.. пф-пф!..

С одной из вагонных подножек спрыгнул молодой человек с чемоданом в руке. Тряхнув головой, он откинул назад длинные черные волосы и посмотрел по сторонам. Пошел, как и другие пассажиры, к калитке, где выход с перрона. По дороге продолжал поглядывать на все его здесь окружающее с каким-то особенным, явным удовольствием.

На нем голубая рубашка с запонками, но без галстука и воротничка, брюки галифе и сапоги, начищенные до сияния. Сапоги новые — поскрипывают при каждом шаге. Походка его упруга, легка.

Выйдя на площадь за зданием вокзала, он увидел кого-то вдалеке и крикнул:

— Танцюра! Васька!

Посреди площади, возле небольшого круглого сквера, стояла обыкновенная телега с лошадью. Оттуда, навстречу приехавшему, бросился другой молодой человек, плечистый, с красным лицом и светлыми бровями — на вид ему было лет двадцать пять или даже несколько больше.

Так встретились старые приятели.

— Ох ты, черт возьми, какой стал! — негромко пробасил Танцюра и всплеснул руками в шутку. — Ну, Петька, здорово! Чемодан твой давай на телегу… Я уж раззвонил, что Шаповалов едет. Все тебя ждут. Как раз и Данилка тут, Захарченко, на руднике…

Они сели рядом. Телега, грохоча по мостовой, покатилась из железнодорожного поселка в степь.

— Чтоб их, не дали бричку на конном дворе… — будто извиняясь, проворчал Танцюра. И тотчас же спросил, оглядывая Шаповалова: — А ты окончил вот рабфак, и дальше что? Еще учиться думаешь?

— Да собираюсь, — ответил Шаповалов.

— Куда?

— Послушай, Вася, ты писал — ты тоже поступил на курсы. Какие курсы?

— Знаешь, врубовые машины скоро привезут. Так я решил на врубовку податься, в машинисты.

— Интересно! А ты ее видел, какая она? Мне не приходилось…

— Кто?

— Да эта машина. Врубовка.

Показав куда-то в сторону поворотом головы, Танцюра, точно мимоходом, бросил, что на номере Семь-бис есть одна машина; пока одна — это им для практики прислали.

Шаповалов с острым любопытством обернулся. В степи, где раньше ничего не было, чуть правее «Магдалины», он увидел городок временных деревянных построек.

— Смотри ты! — воскликнул он. — Тут и будет шахта Семь-бис?