Полное и окончательное безобразие. Мемуары. Эссе - Алексей Глебович Смирнов (фон Раух)

без алкоголя и наркотиков. Они там разводят скот и детей. Это очень здоровый, чисто клановый процесс, и вполне возможно, что беглецы от электронной цивилизации заменят вымершее русское крестьянство. Я бывал в таких общинах и видел на книжных полках рядом с Владимиром Соловьевым, Хлебниковым и всеми большими и малыми Эддами «Розу мира» Даниила Андреева. Ее любят и читают. Действительно, Андреев стал культовым автором, таким же, как для некоторых были Окуджава и Виктор Цой, тоже авторы не особенно изощренных текстов. Но Андреев более естественен, культурен и литературен, чем наработавший эти качества Окуджава.

Как проложатся окопы и водоразделы будущих войн 21 века, никто не знает, это можно только предполагать и неуверенно прогнозировать. Но из будущих противостоящих систем и государственных формирований и союзов несомненно выпадет очень много неизвестных нам молодых людей. И они будут смотреть на стариков, в 1960— 1970-е начавших выпадать, с некоторым любопытством. Выпавший из системы Варлам Шаламов умер в доме инвалидов на почти тюремной койке, в окружении злобных санитаров. И ему некому было закрыть глаза. Конец сильно и несильно выпавших из системы нашего поколения тоже будет разным, большинство выпавших в шестидесятые годы уже давно «глину нюхают» по простонародному выражению. А уцелевшие или рассеялись по миру, или же пока сидят в московских и питерских норах и трясут жалами, как старые гады, на весь свет и утверждают, что именно они сильнее всех в свое время выпали из системы. Я помню некоторых выпавших из советской системы первых русских поэтов-авангардистов — они умерли духовно моложе нас, тогда совсем гладеньких и жадных до жизни. Но за теми стариками была старая, еще живая, не убитая сволочью Россия, а за нами только чернота убогого красного рейха и собственный опыт собственных шишек и травм. Но чтобы выпасть, надо или видеть кругом миражи, как постоянно видел их Андреев, или же никому и ничему не верить. Наше поколение шло вторым путем, а кое-кто продолжает идти дальше в темной комнате современности без единого лучика света, когда нет надежды, что кто-нибудь откроет окно. Девяносто первый вроде бы открыл окна, но за ними открылась дымящаяся до горизонта свалка, и кое-кто отправился шарить по ней и подъедаться отбросами чужих трапез. Название романа Андреева «Странники ночи» применимо и ко всем нам, оставшимся жить и умирать в России. Вспоминается и великолепный рассказ его отца Леонида Андреева об узнике, вышедшем из тюрьмы, затосковавшем на свободе и построившем напротив тюрьмы собственную камеру и нанявшем своего прежнего тюремщика. И гуляя вокруг настоящей тюрьмы с охранником, бывший узник восклицает: «Как прекрасна и величественна наша тюрьма на закате!» Вот и мне хочется воскликнуть нечто аналогичное, заменив слово «тюрьма» на «Россия».

Экзистенциальные идеи, потенциально возникшие в России, родине всемирного и всеевропейского маразма, потом перекочевали во Франкфурт, а уже потом — в Париж. И начал это дело не один Шестов, а и писатели и поэты русского декаданса. У меня и Жид, и Сологуб, и Камю, и Сартр, и Леонид Андреев стоят на одной полке, а вот Даниил Андреев — рядом с переводными буддистами и тибетскими текстами. Он из порядка религиозной литературы и туда хорошо вписывается. Третий завет Даниила Андреева, который был хорошо усвоен его читателями и создал ему популярность, — это его внеконфессиональная религиозность. Российская империя, как и Византия, была государством теократическим, где Император посредством Святейшего Синода управлял Церковью. После девяносто первого началось физическое возрождение православия при полной стагнации внутреннего содержания. Иерархия, созданная на Лубянке, очень довольна статусом-кво и пытается продлить существующий порядок. Масса верующих людей отходит от Церкви и проходит мимо церкви, совершенно туда не заглядывая. Возникает совершенно новая религиозность — вне рамок храмов. Некоторые ортодоксы называют новую религиозность интеллигентскими бреднями, а само имя Даниила Андреева стало для них синонимом ругательства. Дело зашло так далеко, что одной старушке, дальней родственнице Владимира Соловьева, отказали в причастии и предложили ей покаяться за своего предка. Худшие традиции синодального православия воплотились в Храме Лужка-спасителя, как москвичи окрестили лужковский бетонный макет снесенного Тоновского храма и который так не похож на белый храм у реки, с детства волновавший Андреева, жившего недалеко от этих страшных мест взрывов и осквернений. Когда я поднимаюсь на мансарду нашей дачи и вижу сквозь фигурные переплеты модерна двадцатых годов желтые листья кленов, то всегда возникает силуэт Даниила Леонидовича с папиросой в нервных, обязательно резких пальцах и его глуховатый голос, который как бы ставит в кавычки и скобки и все прошедшее, и происходящее, и то, что не только он, но и многие из нас предчувствуют и что иногда сбывается.

2002 г.

РУССКО-ЕВРЕЙСКАЯ НАРОДНОСТЬ

Современный мир разделен перегородками, все, что в них не укладывается, не имеет права на существование.

Л. Ф. Жегин (Шехтелъ)

Русское простонародье само, без посторонней помощи, веками вынашивая кровожадную идею глобальной мести, покончило со своей элитой, уничтожив императорскую петровскую Россию с ее немецко-русской цивилизацией. Теперешний Санкт-Петербург абсолютно мертвый город, наподобие Чуфут-Кале в Крыму, Помпей и римских городов в Африке. Те, кто в нем жил, давно умертвлены чека и частями вермахта, доделавшими дело господина Ульянова-Ленина. До этого Петр и его номинальный маленький толстенький отец Алексей Михайлович и реальный, биологический отец «преобразователя» — почти двухметровый патриарх Никон, заваливший, как бык, на исповеди молоденькую царицу Наталью Кирилловну Нарышкину, прикончили Древнюю Русь, ушедшую в раскол. Старообрядцев большевики сокрушили в общем порядке, наравне с казачеством, купечеством, священством, дворянством. Бедная запуганная провинциальная губернская Россия никогда не создавала своих параллельных центров цивилизации и жила всегда под страхом осатанелой столицы. И старая, и современная Россия — страна одного города, вроде польской Варшавы, чешской Праги, латышской Риги. Москва уже со времен Алексея Михайловича не центр России, а источник смуты, змеиное гнездо заговоров сначала с яузским зловещим Кукуем, а уже потом с Лубянкой. Всероссийский урчащий подлостью живот, централизованная обжираловка России — вот что такое Москва. Здесь жрут, пьют, совокупляются и перепродают то, что накрали и отняли в Сибири.

История России регрессивна. Со времен татар каждый следующий режим еще ужаснее предыдущего, еще более отнимает гражданские права у своих безмолвных подданных. В Европе в 16 веке были гуманисты, Возрождение, протестантизм, а в России Годунов и Романовы ускоренно вводили крепостное право, никогда до этого не бывшее на Руси. Сибирь колонизировали политические и религиозные диссиденты, бежавшие из деспотической Москвы. В этом секрет фактически бескровного создания огромного Московского царства, возникшего из