Александр дюма из парижа в астрахань свежие впечат (Владимир Ишечкин) / Проза.ру - Неизв.

- Для стихов есть другие, месье; моим же офицерам нет нужды этим заниматься. Вы поедете на Кавказ делать войну; по крайней мере, она займет вас достойным образом.

Как раз это и требовалось Лермонтову. Он поклонился, уехал на Кавказ и потом, лицом к лицу с великолепной цепью гор, где был прикован Прометей, написал самые прекрасные свои стихи.

Другой поэт, Полежаев, кто побывал, возможно, дальше, чем Лермонтов и Пушкин, написал в стихах пьесу Masschka – М а ш к а, то есть Marie. Но у имени Мари - четыре русских варианта со своими смысловыми оттенками. Когда Мари называют Macha – Машей или Machinka – Машенькой, то этим выражается доброе отношение к ней. Но когда Мари становится Машкой, то смысловое содержание имени полностью меняется; так называют не девушку, а девчонку для забавы.

Итак, Полежаева обвинили в преступлении: написал пьесу в стихах, озаглавленную  М а ш к а [шуточную поэму «Сашка»].

Император, узнав об этом, призвал автора к себе и приказал ее читать. Полежаев подчинился. Император слушал с мрачным видом, и хмуря бровь; затем, когда поэт закончил чтение, он позвал стражу и приказал отправить Полежаева служить солдатом.

В России это делается очень быстро. Полежаева завели в зал полиции, посадили на барабан, обрили голову, шлепнули ладонью по лбу со словами «V lob!» - «В лоб!»,  одели в серый плащ [шинель] с капюшоном, и все было кончено. Но, прежде чем покинуть кордегардию, где состоялась экзекуция, он успел написать на стене стихи.

Вот их перевод:

Je sais, qu’il est facile, au moderne Tib;re,

D’;crire: «Ainsi soit-il» de signer «Nicolas».

Mais ce que nul tyran, nul arr;t ne peut faire,

C’est de dire au g;nie, enfant de la lumi;re:

Ton cachon est obscure; donc, le jour ne luit pas…

_

Знаю, современному Тиберию легко

Начеркать: «Быть же по сему» за подписью «Николай».

Но ни один тиран и никакой арест не в силах

Сказать гению - дитяти света:

Твоя тюрьма во мраке, и  в ней не засветится день…

(Byt po cemou - сакраментальная формула; пишется рукой императора России между текстом указа и подписью. - Прим. А. Дюма).

Полежаев уехал на Кавказ и там был убит [умер от чахотки в 1838 году].

Николай очень верил в свою миссию на земле, что рождало в нем много мужества; но мало императора назвать только мужественным, он был отважным. Наделенный великолепным лицом, внушительным ростом, пламя мечущим взором и манерами суверена, никогда не встречал он препятствий на своем пути; одно его присутствие их устраняло.

Его видели 14 декабря: устремился на коне к восставшему полку и, не боясь пуль, остановился в 30 шагах от него.

Во время холерного бунта 1831 года ему сообщили, что народ, уверовав, будто немцы и поляки заразили воду, устроил резню иностранцев на Сенной площади. Он вскочил в свою коляску только с одним сопровождающим - графом Орловым, ворвался в самую гущу бойни, спрыгнул на землю, вбежал на ступени церкви и выкрикнул громовым голосом:

- На колени, несчастные! На колени, и молитесь Господу!

Ни один не ослушался; склонились головы, и ниже других - головы убийц.

Бунт был погашен; зачинщики, может быть, не раскаялись, но они были укрощены.

В перегибе с военной непритязательностью Николай доходил до безумия, и это была традиция или, вернее, фамильная мания; она была также у Павла и Александра. Штопанная-перештопанная шинель императора Николая вошла в поговорку. Однажды императрица, застыдившись его вида, подарила ему отличную шинель на меху; он ее надел, чтобы доставить удовольствие императрице, но только один раз; затем отдал новую шинель своему камердинеру.

Когда он был только великим князем, императрица - в то время тоже великая княгиня - собственноручно расшила ему домашние тапки; он носил их 33 года, до самой смерти.

Если он хотел за что-нибудь вознаградить одного из своих сыновей, то разрешал тому спать вместе с собакой по кличке Гусар на своей старой шинели, брошенной на пол возле своей кровати. Гусар был любимцем императора Николая. Старый и грязный спаниель серой масти никогда не покидал императора и пользовался всеми привилегиями балованного пса.

Император всегда завтракал тремя бисквитами и чашкой чая. Kак-то, забавляясь с Гусаром, он скормил собаке один за другим все три бисквита и позвонил, чтобы принесли еще три. Прекрасно зная, что император съедает только три бисквита, во дворец и прислали только три, те, что теперь проглотил Гусар, хотя из бюджета императорского дома на их покупку выделялось 2000 рублей в год. И человеку понадобилось сесть на коня и отправиться за ними в другой конец Невского проспекта к кондитеру. у которого обыкновенно их брали.

Пока император Николай не встречался с каким-нибудь противодействием, он отличался завидным терпением, но всякое сопротивление, пусть даже неодушевленного предмета или неразумного существа, его бесило. У него был конь, очень любимый и очень норовистый. Однажды, когда император хотел сесть на него для выезда на парад, конь решительно этому воспротивился. Взбешенный император крикнул: «Соломы! Соломы!..» Он приказал обложить конюшню соломой и сжечь коня. Бунтовщик был заживо сожжен.

Император Николай испытывал отвращение ко лжи. Иногда он прощал признаваемую ошибку, но ошибку отрицаемую - никогда.

Его уважение к закону было предельно высоким.

Одну из самых знатных дам его царства, княгиню Т..., близкую родственницу Паниных, судил Государственный совет за убийство: в приступе гнева она убила двух своих рабов. Государственный совет, приняв во внимание возраст и историческое имя обвиняемой, постановил сослать ее в монастырь на покаяние. Ниже текста протокола совета Николай написал:

«Перед законом нет ни возраста, ни исторического имени. У меня историческое имя, но я - раб закона. Закон повелевает, чтобы каждый убийца был отправлен на рудники; Т… должна быть направлена на рудники.

Быть по сему.

Николай».

Капитан Виоле - имя говорит о французе на русской службе - выполнял поручение самого императора Николая. Как у всех чрезвычайных курьеров, у него была коронная un paderogne – п о д о р о ж н а я, то есть приказ брать лошадей, если они были в наличии на почтовых станциях, и находить лошадей, если их там не было. Поскольку он ехал и днем и ночью, у него за поясом были заряженные пистолеты. Прибыв на почтовую станцию, где конюшня пустовала, и требовалось раздобывать лошадей на соседних станциях, он использовал вынужденную задержку. чтобы спросить себе стакан чаю. Пока пил чай, пока в la kibitchka - к и б и т к у  впрягали лошадей, приехал генерал и потребовал отправить его дальше. Ему ответили, что нет лошадей.

- А те, что запрягают в кибитку, для кого они?

- Для офицера-курьера, ваше превосходительство.

- В каком он чине?

- Капитан.

- Выпряги лошадей и запряги их в мой экипаж; я - генерал.

Капитан все слышал. Он вышел, когда станционный смотритель, подчиняясь, выпрягал лошадей из кибитки и намеревался запрячь их в коляску.

- Пардон, мой генерал, - сказал Виоле, - но вынужден заметить вашему превосходительству, что, если младший по званию, каким я являюсь, едет, выполняя служебное поручение непосредственно его величества, то должен опережать всех, даже генерала, даже маршала, даже великого князя. Будьте же добры, отдайте лошадей.

- Ах! Значит, так! А если не отдам, что ты будешь делать?

- Воспользуюсь своим положением и на основании приказов, носителем которых являюсь, возьму лошадей силой.

- Силой?

- Да, ваше превосходительство, если вы толкнете меня на эту крайность.

- Наглец! - сорвался генерал.

И дал пощечину капитану-французу.

Тот выхватил из-за пояса пистолеты и разрядил их в упор. Генерал свалился замертво. Капитан Виоле взял лошадей, выполнил поручение и вернулся отдать себя в руки правосудия. Дело передали императору.

- Пистолеты были заряжены? - Спросил он.

- Да.

- Они были за поясом?

- Да.

- А не бегал он за ними в помещение станции, прежде чем стрелять?

- Нет.

- Ну, хорошо; здесь нет преднамеренного убийства. Прощаю.

И он не только помиловал Виоле, но при первом же удобном случае присвоил ему звание подполковника.

Требовательность императора к деталям военного туалета доходила до мелочных придирок.

После одного блестящего дела, с Кавказа был отозван генерал***. Пока он добирался с Кавказа в Санкт-Петербург - только по Волге около 1000 лье - император надел на всю армию прусские каски. Генерал, которого забыли предупредить об этом свежем распоряжении, и который ничего о нем не знал, предстает перед императором с треуголкой. Император, увидев его в зале для аудиенций, идет к нему, чтобы обнять, но вдруг замечает на согнутой руке генерала треуголку, подходит к другому, а этого будто не замечает. Генерал***  представляется на следующий день - та же игра со стороны императора; на послезавтра – idem (лат.) – т о  ж е  с а м о е. Он выходит в полном отчаянии, что попал в немилость, но встречает одного из друзей и рассказывает ему о своей неудаче.