Наливайко - Иван Леонтьевич Ле

старшины! Вижу, все вы рады видеть в своей среде неугомонного-пана Северина. Так заменим его и казаков, что прикрывают отступление. Пан Наливайко и здесь нам нужен, сами видите.

Никто не возражал. Гетман приказал подобрать три сотни наилучшим образом снаряженных реестровиков и немедленно послал их на смену казакам Наливайко и Дронжковского. Старшим над реестровиками назначил Стаха Заблудовского, которому несколько дней тому назад, в одно время с Карпо Богуном, присвоил звание хорунжего.

Наливайко в спешке согласился с такой заменой и вместе с Юрко Мазуром поскакал вперед — туда, где ехал потерявший руку и еще слабый от ран Матвей Шаула. Войска и позы стали сразу в нескольких местах переходить вброд по-весеннему многоводную реку Слепород. Гомон людей, рев окота, скрип возов, возникая у переправ на одном берегу, вмиг прекращался на другом. Тут-то Наливайко и заметил на реке двух коней, меж которыми на подвеске лежал Шаула, и озабоченного Мурзу, который суетился, отгоняя казаков и коней вокруг.

— Вот тебе и на: чужой по вере человек, далекий родом и обычаями, а душою — наш, нашими делами болеет. Если б не он, вряд бы живым остался наш Шаула… Аго-ов! Казак Матвей, не нырни за раками!

— Агов, Северин! Здесь только жабы, да и те убежали от хлопот пана Мурзы…

Встретились радостно. Мурза позволил Шауле сесть на его шатком ложе.

— Ну, как, Матвей?

— Плохо, Северин. Хотел научиться левой рукой рубаться, но попа и ложки до рту ею не донесу. Плохое казакование без руки.

— Без головы, Матвей, еще хуже, — не скрывая намека, ответил Наливайко и усмехнулся, когда Шаула, Мазур и даже Мурза, поняв, оглянулись назад, где ехал гетман со-старшинами.

— Хочу, брат, посоветоваться.

— О чем, Северин?

— Не бойтесь, только для себя хочу совета просить. Вижу, наши паны полковники нос повесили, казаки-реестровики ропщут, наших повстанцев сбивают… Да и я… не ко двору пришелся пану — гетману.

— Не разъединиться ли снова задумал, Северин? Брось… Забил — себе голову ты этими выдумками. А мы вот перейдем за Суду, в пустые степи. Жолкевский туда не отважится идти за нами, там и подумаем —.что и для чего. Казаки толкуют, что пан Лобода больше заботится о гетманской булаве, чем о вольностях, за которые столько уже пролито крови нашей.

— А — если так толкуют, то ты и дальше соображай… Мне сказали, что Лобода собирается остановиться в Лубнах. Правда ли это?

— Правда. В кругу решено на более долгое время остановиться около Суды и участь войска решать не спеша.

— Как это решать не спеша, когда за спиною враг идет?

— Предполагают, что он не пойдет сюда в степи. Люди и скот переутомлены. идти дальше, как мы шли, под постоянной угрозой нападения, нельзя.

— Позволь, позволь, Юрко. идти нельзя, а становиться лагерем можно? Жолкевскому ведь только этого и нужно, чтоб мы остановились, чтоб не шли к московским границам. Так лучше подернуть и ударить на его передовые силы или разделиться, заставить его повести войска раздвоенными и разгромить при удобном случае… Это окончательно решено — остановиться лагерем?

— Окончательно, об этом знают все казаки.

Вороной конь с места повернул и понесся, будто вырвался из-под всадника. Мазур в первую минуту растерялся, не мог взять в толк, что случилось и что ему самому делать. Потом повернул своего коня и сначала тихо, а дальше все шибче и шибче, по-ка конь не перешел в горячий галоп, помчался за Наливайко.

А впереди войска уже виден был новый лубенский замок князей Вишневецких, построенный на высоком обрыве над Сулой. Тяжелыми тучами поднимались клубы пыли вокруг, конница ускоренным маршем входила в Лубны. На блестящем кресте новой церкви звездой горело отражение полуденного солнца. Живее заговорили люди, ускорился шаг.

Шаула смотрел на Лубны, с большим трудом оглядывался назад, где среди пыли и шума исчез Наливайко, и, вздохнув, спросил самого себя:

— Неужели он еще верит в победу?

Мурза сначала прикрикнул на больного, чтобы он лежал спокойно. Потом перекинул в седле обе свои короткие ноги на одну сторону, повернулся лицом к Шауле и мягко ответил на этот вопрос:

— Если б моя не верил, то какому шайтану нужен был бы этот шалтай-болтай по степям и лесам? Давно б… — и жестом руки, с характерным татарским причмокиванием показал, как бы он перерезал себе горло.

— Я безрукий, мне нельзя, — шутливо оправдывался пристыженный Шаула.

— Нелиза! Таким людям нелиза. Казакам холодный слово мала-мала давал и дело погубил…

А Наливайко перебрался через Слепород и несся, как ошалелый, назад. В группу старшин влетел, чуть не сбив полковника Кремпского с его небольшого буланого конька. Так и показалось всем, что впереди на возы напали крымские татары.

— Опомнитесь, пан Наливайко! Вы чуть не сшибли конем полковника. Что случилось?

— Мне стало известно, пан гетман, что мы собираемся надолго стать лагерем где-то в Лубнах или около Лубен.

— Правда. А надолго ли, об этом будем говорить, когда станем лагерем. Да и почему это так тревожит вас, пан Северин? Лубны имеют замок, форты…

— Мне также известно стало, пан гетман, что Жолкевский послал Струся с Вишневецким в Горошин. Верно, переправятся через Сулу в Горешине и, пока мы будем стоять в Лубнах, нам загородят дорогу за Сулой.

— Ге-ге-те! — захохотал гетман. — Испугался мешка, что и торбы страшно. Пан Наливайко наслушался бессмысленных шуток и слишком волнуется. А остановиться мы должны, так решено старшинами и гетманом…

— Пан гетман, — сдерживая себя сказал Наливайко-.— Прикажите немедленно же переходить за Сулу, и, если действительно нужно остановиться, то лучше остановиться на той стороне, в степях, а за собою следует разрушить все переправы, сжечь мост. Ведь ляхи идут за нами.

— Бог с тобою, пан Северин! Над нами люди смеяться будут. идти за Сулу, да еще и мост сжечь, а продовольствие в Лубнах.

— Своего продовольствия хватит на возах, а в Путивле достанем сколько нужно будет. Господа старшины! — не унимался Наливайко. — Не будем беспечны. У меня имеются точные сведения, что брацлавский и черкасский старосты внезапно повернули с войском на Горошин. Там, передавали верные люди, надежная переправа через Сулу. Пока мы будем пеленки стирать в Лубнах, нам могут перерезать пути отступления.

Лобода обратился к старшинам и, не возражая против перехода через Сулу, категорически настаивал на том, чтоб не сжигали моста. Когда же старшины поддержали Наливайко, Лобода согласился даже и с этим, только об отступлении на Путивль предложил. поговорить на широком круге казаков и старшин.

— Путивль для нас не спасение. Оставляем свои села, свой край, а кто в чужом