Поздний развод - Иегошуа Авраам Бен

Похоже, что Кедми не удивился, даже когда раздался звонок в дверь. Пасхальный седер не прошел еще и половины пути. Все мы сидели, каждый держа в руках свою Агаду, и на мгновение я подумал, что это она звонит из своей больницы.

Но Кедми бросился к дверям и через минуту возник снова из плохо освещенного коридора. Вначале я не узнал его – на нем была белая рубашка, он был выбрит, отмыт и причесан, но глаза его, похожие на бусинки, глядели по-прежнему настороженно и жестко, пока Кедми, расплываясь в двусмысленно-добродушной улыбке, держал его обеими руками, словно опасаясь, что он сейчас рванется и сбежит. Из его рта уже потоком лились слова – Кедми был полностью в своем амплуа:

– Хорошо, хорошо, хорошо… просто замечательно… Какой достопочтимый, какой уважаемый гость! Взгляните, кто почтил нас своим визитом! Глядите все! После того как мы осчастливили родителей, самое время, по-моему, порадовать нашу доблестную полицию… А пока что проходите… Милости просим! А потом мы все вместе подумаем, как сделать так, чтобы этот праздничный седер с родителями не обошелся тебе в дополнительных два года тюрьмы.

Молодой человек стоял замерев, мрачно глядя на окружающих; видно было, насколько неприятно ему прикосновение Кедми. Он повернул обратно, к коридору, из которого, как по волшебству, возникли две странные фигуры – низенький, коренастый старик-работяга, а вслед за ним смуглая, неопрятная цыганистая женщина трудноопределимого происхождения. Кедми, мгновенно сообразивший, кто они, поспешил подойти к ним.

– Прошу любить и жаловать… Это мистер и миссис Миллер. Входите, входите… Никаких церемоний. Я уверен, что у Всевышнего не возникнет к нам никаких претензий, если мы на минуту объявим перерыв, а потом уже закончим наш седер. Пожалуйста… Проходите и садитесь.

Я испытал приступ жалости, глядя на отца, так скованно стоявшего рядом со своей темнокожей женой, которая тем не менее выглядела слишком молодой, чтобы быть матерью этого парня. Я поднялся, чтобы освободить для них место, и предложил им сесть – то же сделала и Яэль, в то время как мать Кедми не двинулась с места и, сидя, снисходительно поглядывала на гостей. А Цви, который сидел развалившись, внимательно разглядывал убийцу. В комнате было еще достаточно стульев, но пара, похоже, пока не пришла к окончательному решению, присоединяться к нашей компании или нет. Оба смотрели на своего сына, не готовые снова расстаться с ним.

– Пожалуйста, садитесь… Выпейте чего-нибудь, – сказал Кедми, внезапно отбросив свои шутки и проявляя настойчивость гостеприимного человека. – Может быть, вы хотите вина… попробуйте вон того… что было припасено для Элиягу[11]…

– А вы пока что еще не сообщили полиции? – спросил отец с явным немецким акцентом.

– Нет. Я решил подождать и посмотреть, появится ли ваш сын. Я подумал, что он и в самом деле захочет все праздничные дни провести с вами… Ха-ха-ха… Но ведь наперед никогда не знаешь… Но забудьте об этом сейчас… Мы придадим делу религиозный оборот, так ведь? Мы можем поклясться, что он решился на побег, чтобы молитвой испросить у Всевышнего снисхождения и защиты. Надеюсь, вы исправно посещали синагогу… Что? Не слишком? Ну, ничего… Мы подадим стране родившегося заново еврея. Наденем на него кипу, придадим ему новый, современный вид. Чтоб вы знали – этим утром я позвонил в полицию узнать, как и что… Так вот: они до сих пор охотятся за тобой в лесах… Они даже обзавелись собакой, чтобы она выследила тебя, точь-в-точь как это делают в кино… Более того, они подняли в воздух вертолет. Что тут скажешь? Только то, что в детстве они не наигрались вдоволь в полицейских и разбойников. Можете мне поверить – этот ваш семейный седер обойдется государству не меньше чем в четверть миллиона… Но вы не расстраивайтесь – они сдерут все до копейки с газет и телевидения, как только праздники закончатся. Так что прошу садиться, леди и джентльмены, не бойтесь ничего, доплачивать ничего не придется. Ни за что. А вот чего ожидаю я сам – так это появления богатого дядюшки из Бельгии… Кто знает… Возможно, именно его и обнаружит полиция в лесах… Ха-ха-ха!

Кедми, Кедми! Где ты себя нашел, такого? Со своим высокомерным сарказмом, абсолютной своею бестактностью, недержанием речи, которую правильнее было бы назвать словесным поносом, плоскими шуточками, но время от времени и удивительными по точности анархическими замечаниями. И хотя я знаю, что Яэль тебя по-настоящему любит, я никогда не понимал этого до конца, пока не прилетел сюда в этот раз, когда понял, какая сила может содержаться в сдержанном молчании. Кто же такой Кедми на самом деле? И почему такая доморощенная израильская стряпня оказывается вдруг выставленной на всеобщее обозрение?

Утренний туман рассасывается, тает, уходя в северном направлении, и чистый свет омывает залив. Как быстро здесь рождается день! Это подарок, за который вам ничего не придется платить. Который сейчас час? Попробуй угадай. Ты открываешь дверь в темную гостевую комнату и видишь Цви, который, свернувшись, лежит на просторном диване, уснув давным-давно, бледная рука его свисает едва ли не до пола: напрягая зрение, ты можешь разглядеть время на его наручных часах, для этого надо взять его за кисть и повернуть, чтобы увидеть: сейчас пять минут шестого. На мгновение он открывает глаза и улыбается, а затем снова сворачивается клубком, словно зародыш во чреве матери. После чего ты бредешь в столовую и садишься на то же место, на котором ты сидел во время седера. Обеденный стол пуст, посуда убрана, посередине белой скатерти – пятно. Сначала ты просто сидишь, потом голова твоя опускается на руки… В голове сполохами возникают какие-то образы… обрывки мыслей. Совсем недавно вот здесь, рядом с тобой, сидела пара не расположенных к общению с тобой родителей. Поначалу они и слушать не хотели о том, чтобы присоединиться к нам, но я настаивал до тех пор, пока они не согласились.

Кедми посадил молодого человека рядом с собой «для короткого обмена мнениями», как он выразился; вылился этот обмен в монолог, в котором Кедми втолковывал юноше, что он должен был признавать, а что нет, – главным пунктом было то, что он должен был рассеять у полиции подозрения, что побег его вызван был желанием спрятать часть награбленного. Мне еще раз показалось, что он сам убежден в виновности своего подзащитного, но, будучи профессиональным адвокатом, готов защищать даже того, в чью невиновность он не верит. В конце их перешептывания он дал парню подписать официальное признание в том, что тот вернулся обратно не под чьим-то давлением, а исключительно по доброй воле, после чего поспешил к телефону и набрал номер полиции, отказываясь наотрез разговаривать с дежурным сержантом, требуя некоего офицера, которого он знал лично. Тем временем родители юноши, сраженные горем, сидели вместе с нами за праздничным столом, не прикасаясь к бокалам с пасхальным вином, стоявшим перед ними; женщина молча разглядывала стол, а мужчина бросал на нас подозрительные, недоверчивые взгляды. Гадди поглядывал на гостей с явной неприязнью, и, кажется, один лишь я пытался изобразить дружелюбие.

– Он всего лишь хотел провести пасхальный вечер с нами, – объясняла женщина, обращаясь к Яэли. – Он – единственный наш сын, и ему не хотелось оставлять нас одних.

– Вы его мать? – мягко, но с некоторым удивлением поинтересовалась Яэль.

Женщина кивнула, признавая свою вину. Когда вопрос был обращен к отцу, стало ясно, что перед нами – упрямый, но простодушный немецкий еврей, «йекки», осколок давней «немецкой» алии, так и не сумевший подняться в своем статусе выше работника физического труда. В эту минуту он находился в непонятном для него и неразрешимом конфликте со всем миром, но, даже погружаясь в пучину экономических бед, не сдавался и убеждений своих не менял.

– Не волнуйтесь, – сказала мать Кедми, давая этим странным людям понять, что благодаря Кедми они тем самым попадают и под ее покровительство. – Вот увидите, мой сын спасет его.