Изумруды Урала - Николай Петрович Сироткин

— Эти работы уже идут Серафима Дмитриевна — в голове и на бумаге, так что через пару недель, ваш маленький завод выдаст первую продукцию. Вы можете уже сейчас собирать заказы, чтобы не заниматься розничной продажей и не заваливать склад готовой продукцией.

— При том качестве продукции, что выдают наши конкуренты в губернии, набрать заказы будет не сложно. Мне приятно с вами работать, господа, думаю, сам бог привел вас в Екатеринбург.

1. Реакция омыления выглядит следующим образом:

Жир + Щелочь + температура (нагревание) = Мыло + Глицерин + температура (разложение жира)

На начальном этапе реакция проходит бурно, но через некоторое время (примерно полчаса) она резко замедляется и наступает устойчивое равновесие. Дело в том, что сама реакция омыления обратима и на каком-то отрезке наступает момент, когда количество образовавшегося мыла равно количеству разложившегося обратно на жир и щелочь. Чтобы сдвинуть реакцию вправо, как правило, увеличивают количество щелочи и проводят полное омыление всего жира. Затем отделяют твердое мыло и т. д. В книге описан более легкий и удобный путь. Чтобы сдвинуть реакцию вправо нужно просто прекратить нагревать смесь в тот момент, когда наступит равновесие и дать ей медленно остыть (вот почему ящики дополнительно укутывают шкурами), при этом произойдет практически полное омыление (принцип Ле-Шателье).

Глава 37. Невьянск — Екатеринбург, 28 мая (понедельник). Начало

После завтрака Штейнберг отправился в Художественную школу, а Соколов, которому в помощь выделили конюха Савелия, занялся обработкой сваренного накануне мыла. Нужно было разрезать и отштамповать двенадцать пудов мыла (3 варки по 4 пуда) трех цветов: желтого, оранжевого и зеленого. Общее количество кусков — 1920 штук. Трудная работа для двух человек, не имеющих никакого опыта.

Коляска остановилась возле Художественной школы ровно в девять часов утра. Охранник проводил Штейнберга на второй этаж в кабинет директора Файна. В центре просторной комнаты, по одной стороне которой располагались два окна, а три других были заняты шкафами с книгами и образцами всевозможных камней, за массивным дубовым столом сидел пожилой мужчина с круглым, гладко выбритым лицом в коричневом кафтане и роскошном старомодном парике, времен Екатерины II. При появлении Штейнберга он встал и сделал несколько шагов ему навстречу.

— Давно хотел с вами познакомиться, Генрих Карлович. — Сказал Файн, представляясь и пожимая Штейнбергу руку. — Не так часто в нашей глуши встретишь ювелира из Москвы. — Проходите, присаживайтесь.

Штейнберг удобно разместился в большом кресле напротив хозяина.

— Слишком громко сказано, по отношению к моей скромной персоне, Густав Францевич, — возразил он, — самостоятельно я работаю всего два года и пока еще не создал себе репутацию.

— Вы решили работать самостоятельно, значит, чувствуете свою силу, а это главное. — Если не секрет, кто был вашим учителем?

— Мой дядя, Вильгельм Брандт.

— Oh mein Gott! — Воскликнул Файн. — Вы племянник Вильгельма Брандта?

— Вы его знаете?

— Только по некоторым изделиям. Будучи проездом в Москве видел гарнитуры княгини Ливен и графини Орловой. Я был так восхищен, что сразу обратил внимание на клеймо мастера — две готические буквы «WB» в горизонтальном ромбе.

— Я помню эти изделия. Две большие парюры «Виктория» и «Изабелла» по шесть предметов в каждой: колье, серьги, брошь, браслет и кольцо. Правда, камешки были дешевые, гранаты и аметисты, так что их стоимость не столь невелика.

— Зато, какой внешний эффект. Вы принимали участие в их изготовлении?

— Я лишь разрабатывал эскизы.

— Так это самое сложное, Генрих Карлович. Ремесленников и копиистов полно, а вот творчески одаренных людей, способных создавать шедевры — единицы. Мне говорили, что вы очень скромный молодой человек, теперь я и сам в этом убедился. Кстати, мне принесли образцы изготовленного вами мыла. Что сказать? Я просто поражен! Качество европейского уровня, ничего подобного в России нет! Даже не зная цены, я готов хоть сейчас сделать заказ на большую партию мыла для нашей школы. Анна Германовна, сказала, что вы даже отказались от вознаграждения за свои труды.

— У Серафимы Дмитриевны возникли определенные сложности, а у меня появилось свободное время. В юности я работал в мыловаренной мастерской своего деда, так что опыт у меня был, оставалось только все вспомнить и найти соответствующие материалы. Денег за питание и проживание с меня не взяли, так что мой отказ от вознаграждения лишь ответный жест, хоть как-то ее отблагодарить. Вот вы, Густав Францевич, заплатили адвокату Гринбергу за мое освобождение и даже не напоминаете мне об этом долге.

— Вы заступились за дочь моего друга, и Гринберг, лишь ответная любезность. Я вас не знал, но сам поступок произвел на меня впечатление. Выйти в одиночку против четверых, защищая честь незнакомой девушки — на это не каждый решиться. Мне Анна рассказывала, что вы пытались помочь несчастным сиротам из московского воспитательного дома и даже обращались по этому поводу к императрице.

— Это не моя заслуга, я представлял в комиссии заболевшего дядю и не имел право голоса. Именно дядя Вилли был инициатором всех этих запросов и обращений.

— Но с вашей подачи.

— Вот этого я не отрицаю. Господин Буланов, который возглавляет сейчас работающую в вашей школе комиссию, тогда тоже представлял ведомство императрицы.

— Я знаю, что собой представляет Буланов. Уверяю вас, здесь никто не собирается потыкать его слабостям и прихотям.

— Он злопамятен и коварен.

— Меня это абсолютно не волнует. В Москве он инспектировал казенное заведение, где работают такие же жулики, как и он сам, а здесь частная школа, здесь другие правила игры.

— Хорошо, что напомнили, Густав Францевич, как у вас возникла идея создать эту школу?

— Долгая история, Генрих Карлович, скажу только, что идея и деньги принадлежат одному крупному промышленнику, увы, ныне покойному, чью волю я и исполнил.

— В России нет банков, а школа не носит имени своего благодетеля, значит …

— Вы правильно сообразили, деньги я получил наличными, а воля была выражена в устной форме.

— Вы ведь могли просто забрать деньги и жить в свое удовольствие.

— А вы бы так поступили?

— Нет, я бы так не смог. — Покачал головой Штейнберг.

— Вот и я не смог. Воля