Другая сторона светила: Необычная любовь выдающихся людей. Российское созвездие - Лев Самуилович Клейн

с некоторыми из них Яцко согрешил, но теперь, кажется, твердо решил бросить всё это».

«12 марта 1905 г. Днем повез Татьяну на историческую выставку порт ретов… Нас водил Дягилев. Мне неприятно с ним встречаться, хотя он этого не подозревает, а неприятно потому, что я знаю кое-что об нем от Яцко».

Так что с Чайковским он был близок не благодаря общим вкусам, а, возможно, вопреки этой общности. Близок духовно, поскольку об этой тайной общности оба умалчивали, деликатно обходили этот вопрос. А между тем у них было что обсудить. Чайковский во второй половине жизни после своего катастрофического бракосочетания понял тщетность борьбы со своей природой и прекратил ее. Адаптировался к своему образу жизни, принял свою судьбу со всем ее несоответствием общественным нормам, со всей трагичностью и всем блаженством.

В конце-концов и у великого князя стали появляться догадки о причинах его поражений. И эти догадки выходили за пределы представлений его круга, его религии, его морали.

28 декабря 1904 г. «Боюсь греха, боюсь разлада с совестью, и тем не менее хочу грешить. Мучительна эта борьба».

30 декабря. «Это что-то физиологическое, а не одна распущенность и недостаток воли».

31 декабря. «Хочется повидать Сергея Сыроежкина, которого и не приходится вводить в искушение, так как он первый готов на это» (это всё цитаты по статье Бычкова).

В конце 1905 года, как и многие гомосексуалы, великий князь подвергся шантажу. Он получил письмо от одного офицера, который растратил казенные деньги и был уволен без права на пенсию. Растратчик намекал своему высшему начальнику Константину Константиновичу: «С кем не случается греха, хотя бы с вами». Далее он писал, что видел великого князя в Красносельской бане, и банщик ему порассказывал, что там у великого князя с ним было. Назван был и точный день. Письмо заканчивалось угрозой: пишущий «держит все пока в секрете» и просит его принять «для личного разговора».

Невозможно описать волнение великого князя. Но вспомнив, что хотя в тот день он действительно мылся в Красносельской бане, греха в тот день не было! Проведя ночь без сна, великий князь решил не поддаваться шантажу и мерзавца не принимать. Если же огласки избежать не удастся, то так тому и быть. Ходили же такие слухи о его кузене Сергее Александровиче. «Разве я не стою наказания?» (Боханов 2000: 187–188).

Офицер-растратчик мог привести и гораздо более яркие примеры грешников — среди ближайших родственников Константина Константиновича. Его старший брат Николай, храбрый боевой офицер, влюбился в американскую девицу легкого поведения и ради нее воровал бриллианты во дворце. Когда это обнаружилось, он был навсегда сослан в Среднюю Азию. Отец при живой жене завел вторую семью, сойдясь с балериной и прижив с ней детей. Но всё это заурядный офицеришка, конечно, не мог знать. А Константин Константинович знал. Не совсем ясно, подозревал ли он своего младшего брата Дмитрия, страстного кавалериста и женоненавистника, в том же грехе, который был присущ ему самому Но, гордый и совестливый, он писал в дневнике только о своем грехе, провинностями своих родных себя не оправдывал. Правда, и не отказывался от попечительства всеми военно-учебными заведениями России. Каялся лишь втайне и — продолжал грешить, пока мог

Таким Константин Константинович, поэт К. Р., дядя царя и президент Академии наук, встретил 1905 год, год первой русской революции.

5. Между Достоевским и Апухтиным

В этом году был убит его двоюродный брат той же сексуальной ориентации — великий князь Сергей Александрович, с которым К. Р. был очень дружен. Он обращался к нему со стихами:

«Я бы нигде не нашел облегчения, Лишь бы осталась мне дружба твоя! В ней моя сила, мое утешение, И на нее вся надежда моя!»

Рифмы простенькие (твоя — моя, облегчения — утешения). Стихи слабые, но чувство сильное.

Из современных историков А. Н. Боханов (2000: 343–359) начисто отвергает упорно бродившие в свете слухи о гомосексуальности Сергея Александровича; И. Л. Волгин (1998: 246–249, 291–297), по крайней мере сомневается в их справедливости — не отнести ли их к «клевете и злословию».

Сергей Александрович был на год старше К. Р. Он был пятым (предпоследним) сыном Александра II, братом Александра III.

В детстве царевич рос не совсем обычным ребенком и всю жизнь был чрезвычайно, необыкновенно привязан к матери (Волгин, 1998: 345, 378–379, 388–390), а это у психоаналитиков — один из факторов формирования гомосексуальности. Когда ребенком Сергей направлялся в Крым, его видел начальник железнодорожного движения, а этим начальником был будущий министр финансов С. Ю. Витте. Витте запомнил свои впечатления: «… тогда я обратил внимание на то, что у Сергея Александровича манеры были женственные…» (Витте 1994, 1: 201).

Великий князь Сергей Александрович и Константин Константинович.

Фото С. Левицкого. СПб, 1880-е гг.

В юности об их обоюдной склонности к мужчинам писал ближайший друг Сергея кузен Константин — его письмо от 6 января 1877 г. уже при ведено. Вскоре Сергей был заподозрен отцом, царем Александром II, в гомо сексуальных наклонностях. В дневнике Сергея, который велся аккуратно, без перерывов, есть запись (цит. по: Волгин 1998: 302), датированная 25 декабря 1877 г. (т. е. через несколько месяцев после бордельного грехопадения и гомосексуальной связи Константина): «На днях была для меня очень не приятная история: Папа меня обвинил в разврате и что Саша В. мне в этом способствовал, такая клевета, и меня горько обидело». За этими строками следует концовка:

«Господи помоги!

Amen!

«.

Засим следуют чистые страницы, дневник прерывается на полгода. Возможно, царь в запале преувеличил размах события, и дело тогда еще не так далеко зашло, а это дало возможность царевичу сетовать в дневнике на клевету. Но что-то