Всего один век. Хроника моей жизни - Маргарита Былинкина

Таким образом, за нормальную плату, с комфортом и с зажженными фарами доехала я поздним летним вечером до Переделкино. Мама вела себя героически — ни упреков, ни укоров. Много позже я осознала, сколько волнений и переживаний, которых она не показывала, доставляли ей все мои автомобильные эскапады.

В общем же, Бог меня, наверное, хранил. Ни в какие ДТП я не попадала, кроме одного случая, который трудно назвать дорожным происшествием, но который на заре моего ралли вполне мог закончиться трагически.

Происшествие это не было ни дорожным, ни транспортным, а просто нелепым.

Я выруливаю со своего места на открытой стоянке — под Таганским мостом — к выезду на узкую улицу, которая поднимается к Театру на Таганке. Надо выезжать из ворот. Прямо передо мной через дорогу — крепкий деревянный забор, за которым ремонтируется кирпичный дом. Вдоль забора — настил для пешеходов и хилые деревца-липки. Почему-то вместо того чтобы не спеша повернуть руль налево, на улицу, я изо всей силы жму на акселератор, и моя машина, взревев, бросается прямо на деревянный пешеходный настил, по которому идут люди. На какую-то долю секунды я встречаюсь глазами с мужчиной, взглянувшим на меня с каким-то веселым ужасом, мол, — чего это она?! Еще миг и я расплющила бы его об забор, да и сама бы… Но случается в жизни смертельный трюк, достойный барабанной дроби. Пешеход счастливо проходит мимо, я удобно сижу в машине за рулем, а машина сидит верхом на стволе сломанного деревца, только колеса крутятся в воздухе как сумасшедшие, да передний бампер украшен вмятиной.

На мое счастье, набежали добросердные кавказские молодцы и всем скопом стали снимать меня и машину с липки, приговаривая: «Быстро, быстро, пока милиция не пришла!»

Никаких видимых поломок не случилось, и я в шоковом состоянии «автоматом» доехала до института и спокойным голосом доложила маме по телефону: «Нормально добралась, сижу, работаю». Убеждена, что на сей раз, а возможно, и еще не раз я осталась цела ее молитвами.

С конца 70-х мы с мамой стали в летнее время обосновываться в Доме творчества в Переделкине. Там был легкий сетчатый гараж, куда я, приезжая с работы, ставила свой автомобиль, который и спровоцировал в 79-м году одно забавное знакомство.

Однажды, войдя в гараж, я увидела, что рядом с моими «Жигулями» над синей коренастой «Нивой» колдует такой же коренастый бородач в кумачовой косоворотке. Ни дать ни взять оживший персонаж из романа Шишкова «Угрюм-река». Оказалось, — Кокоулин Леонид Леонтьевич, строитель и главный начальник гидроэлектростанций на Чукотке, по совместительству член Союза писателей, издавший премированную книгу «Котлован». Ныне — пенсионер, перебравшийся из своего Синегорья в Москву и сочиняющий эпический роман о покорении Красной Армией Дальнего Востока. Своего рода северный «Тихий Дон».

Интересный был человек Л.Л. Кокоулин. Типичный сибирский купец дореволюционной выделки, живописный и смекалистый, он вкусно рассказывал о Сибири, то и дело, как истый сибиряк, приговаривая: «Аха… аха…» В спорах был по-сибирски неуступчив и крепко стоял на своем.

С осени Леонид Леонтьевич стал частенько навещать нас с мамой, привозя в дар то кружечку брусничного варенья, то баночку маринованной черемши. Всякий раз являлся в новой огромной шапке-ушанке, то из меха чернобурки, то из рыжей лисы, то еще из каких-то неведомых роскошных мехов: сибирский признак благополучия и богатства. Впрочем, о своем богатстве — о шестидесяти накопленных тысячах — он говорил часто и с удовольствием. Еще бы, «Начальник Чукотки». Но Чукотка ему досталась нелегко: сбежала с Северов жена, сильно пошатнулось здоровье.

После ужина Кокоулин сидел у нас на диване, блаженно поглаживая окладистую бороду. Видно, та картина напоминала маме что-то из далекого прошлого, ибо она тут же, хотя и с трудом, садилась за пианино и начинала наигрывать старинные романсы «Утро туманное» и «Хризантемы». Но сибирский дед не проникся духом старых времен, его больше интересовало собственное будущее, в котором, как я примечала, мне уготовлено свое место.

Вскоре вышел из печати его толстый роман а ля «Тихий Дон», неаккуратно названный мною «Таежный чолдон», но Леонид Леонтьевич постарался не обидеться на родное слово. Книга носила более длинное и выспренное название: «В ожидании счастливой встречи», однако была добротно, даже талантливо написана. Яркие картины махрового, кондового, своеобразного быта и людей. Но странное дело: в этом романе не было ни одной любовной сцены, не говоря о какой-либо увлекательной любовной истории, которая могла бы стать стержнем произведения. Как, например, история Аксиньи и Григория в том же «Тихом Доне».

О любви — ни слова. Ни в собственных книгах, ни в жизни. То ли природное стеснение, то ли своего рода таежное одичание. Однако он все чаще и чаще заявлял о себе, потом повез меня на своей «Ниве» в Малеевку навестить друга, но всю дорогу молчал, только охал, кряхтел и посапывал. Меня он заинтересовал как доселе невиданный образец мужчины, как самобытная личность, и взыграло женское любопытство: каким образом он вообще выражает свои чувства к интересующей его женщине, если о том умалчивается даже в его книгах?

Однажды в наших литературных дискуссиях мы заговорили о баснях, и меня осенило: «Если вы утверждаете, что писать басни очень легко, пусть каждый из нас напишет басню, например о любви…» Конкурс был объявлен. Я написала небольшую философскую импровизацию.

Вот этот забавный машинописный текст на листке бумаги.

БАСНЯ БЕЗ МОРАЛИ

Топтыгин был навеселе.Всю ночь гулял в одном селеИ от людей пришел в восторг:«Берлоги блочные, продторг!Семья, уют, скрепленный брак!Что лес наш? Форменный бардак.Ну правда, что у нас за люд?Все на семью свою плюют.Едва поднимут молоднякИ сразу в стороны бегут.А как детишкам минет год,Родную мать не узнают.Такой безнравственный народ».

Медведь наш впрямь разволновалсяИ к другу-филину подался:«Скажи, а есть в лесу любовь?»Тот приподнял седую бровь:«Не обольщайся — у людейВсе как у пташек и зверей.Мы у природы все во власти,Но отличай любовь от страстиИ разбирайся в сути чувства.Всех искушает похотью природа,Но жар любви — иного рода.Любовь — великое искусство.С талантом полюбить родиться надо.Вон лебеди — глядеть на них отрада».

Мудрец наш филин помолчалИ напоследок так сказал:«Наш дух воздействует на кровь:У слабых душ нечистой мастиКровь разжигается до страсти,У сильных душ сгущается в любовь».Тут филин, знать устав от слов,Взмахнул крылом и был таков.

Кто знает, прав он или нет?У каждого найдется свой ответ.И как бы мы бумагу ни марали,Придется обойтись тут без морали.

Кокоулин басню не написал и продолжал оставаться загадочной сибирской душой. Правда, до поры до времени.