Каменный пояс, 1977 - Александр Шмаков

«Стихи Львова верно и ярко отражают мужественный путь поколения, к которому принадлежит поэт, они проникнуты острым чувством современности, темпераментны и гражданственны», —

писал о творчестве нашего земляка большой мастер слова Леонид Соболев.

…Пока          я            Время                     воспеваюИ дальше              воспевать хочу,Пока       я буду с ним считаться,И наполняться буду                              им —Могу       поэтом я считаться,Могу       считаться                     я живым».

Эти слова, пронизанные мудростью сердца, сказаны несколько лет назад. Но с полным правом автор может повторить их и сегодня, и завтра.

В стеклянно-морозном воздухе, словно запоздалый гром, прокатился грохот пролетавшего над Переделкино реактивного лайнера. Октябрьское стылое небо прочертила густая белесая полоса. Михаил Давыдович запрокинул голову, посмотрел вслед самолету.

— Вот так и годы наши, — заметил с грустью. — Уж не как птицы, а как реактивные лайнеры. Улетают все быстрей и быстрей. И безвозвратно. У людей моего возраста все больше остается там, позади, и все меньше — впереди. Что сделаешь? Это неотвратимо. Но ведь сколько еще надо успеть? Сейчас работаю, как никогда. Порой по пятнадцать часов — суток не хватает.

Пишу о погибших, о ветеранах. Эта тема приходит сама, как боль. Я уже писал как-то, что живу и работаю как бы между двумя полюсами: Прошлым и Настоящим, Воспоминаниями и Действительностью. Нам, поэтам, нельзя демобилизоваться, выключаться из жизни, думать, что наконец-то настала пора отдыха…

Я еще в долгу перед теми, кого уже нет в живых, — Михаил Давыдович отвернулся, помолчал. — Помнишь, я читал тебе стихи, посвященные разведчику Саше Ярошенко, — он погиб от пули немецкого снайпера. Так вот Саша говорил: «Ежели меня фриц убьет, это одно… А вам погибать никак нельзя. Вы еще должны рассказать нашим детям и внукам о всех павших, обо всей этой войне…»

Голос Львова дрогнул.

— Мне довелось побывать в Италии и познакомиться с работами великого художника Беато Анжелико. Меня поразило: он писал свои полотна на коленях и плакал. Так по-святому относился к своей теме…

О нашем огненном поколении — о тех, кто не вернулся с полей сражений, и тех, кто чудом остался в живых, — надо писать с таким же священным трепетом!..

ГАЛИНА ЗАТЕВАХИНА

САТИРА СЛУЖИТ РЕВОЛЮЦИИ

Вместо пана и вельможи

Шляпы и пальто висят,

Их владельцы в шумном зале,

Аплодируя, сидят.

Меж фуражкой и шнурами

Генеральских эполет

Нету головы… как жалко,

Что ее меж ними нет!

Существуют исторические события — Парижская коммуна, социалистическая революция в России, борьба испанских республиканцев с фашизмом, которые становятся святынями для человечества, привлекают в число своих участников сыновей разных стран — людей наиболее чистых, прекрасных, одухотворенных, мужественных.

Одним из них был пламенный революционер, талантливый польско-советский писатель Бруно Ясенский, автор романов «Я жгу Париж», «Человек меняет кожу», «Заговор равнодушных», пьесы-гротеска «Бал манекенов».

Естественно, что творческое содружество польской бригады во главе с одним из ведущих польских режиссеров, лауреатом Государственной премии Польши 1976 года Ежи Яроцким, при участии художника Ежи Коварского, композитора Станислава Радвана и группы Челябинского драматического театра состоялось на основе пьесы Б. Ясенского «Бал манекенов». В программе третьего фестиваля польской драматургии в СССР «Бал манекенов» Б. Ясенского занимает особое место. И это не случайно.

«Бал манекенов» — произведение, имеющее широкий философский, социальный, нравственный и политический диапазон. Пьеса очень необычная по композиции, структуре (монтажна, включает 34 явления). По жанру — это сатира в стиле фантазии, направленной острием против буржуазии и предательства социал-демократических лидеров. Стиль спектакля, созданного Ежи Яроцким, — это стиль памфлетного балагана, фарса, сценического гротеска, острой сатиры.

Сатира — крайняя и высшая форма критики, отрицания. И в данном случае в спектакле драматического театра отрицаются объединяющие буржуазную элиту и предателей рабочей политической бюрократии продажность, хищничество, демагогия, безнравственность, цинизм и поразительная убогость, одномерность, узость этих людей-манекенов.

Сатира — артиллерия смеха. Ведущей краской комического в спектакле Ежи Яроцкого выступает гротеск.

В спектакле существует клан манекенов, это своего рода иная раса, социальная группа, имеющая свою точку зрения на людей, на жизнь (люди — это копии манекенов, «скрюченные уроды», «обезьяны»), свои социальные и моральные устои. В жизни манекенов возможно невероятное: безголовость, отсутствие рук или ног, балы, заседание трибунала и казнь «человека». Но поскольку мы уже включились в условия игры, а развитие спектакля, его образов следует художественной логике, это фантастическое искажение нам не только не мешает, но, включая воображение, помогает более глубоко, зримо, выпукло представить суть вещей.

Общая метафоричность замысла, осуществляемая через типологический образ, образ-понятие манекен, манекенность, подкрепляется в спектакле социальной конкретностью.

В спектакле точно обозначено историческое время событий через вещь, художественную деталь, дана уничтожающая, саркастическая характеристика филистерства, омещанивания, предательства и политического цинизма лидеров социал-демократии. Сущность философии этих партийных обывателей дается в явлении II, когда появляются на балу у фабриканта Арно делегат 1-й (заслуженный артист РСФСР В. Коноплянский) и делегат 2-й (артист А. Мезенцев).

Образ манекена в спектакле многозначен. Он выполняет две основные функции. С одной стороны, люди и манекены в спектакле однозначны. Бал манекенов и бал живых людей у фабриканта Арно — эти два акта по механистичности, однолинейности, безличности, бездуховности симметричны, повторяют друг друга и абсолютно взаимозаменяемы.

Образы фабрикантов — Арно (заслуженный артист РСФСР В. Милосердов), Левазена (заслуженный артист РСФСР Л. Варфоломеев), Девиньяра (заслуженный артист Северо-Осетинской АССР Е. Никулин) — точны. Все они — и женщины: Анжелика Арно (В. Качурина), Соланж (Л. Суворкина) — и гости, в равной степени манекены, марионетки, маски. Они играют одну и ту же роль в системе вещных отношений. Со всеми ими приключилось одно и то же — атрофия чувств, духовности. В их мире все продается и покупается, нет ничего святого, существует общий шаблон оценки: «Что я тебе, то и ты мне» — отсюда формализм, манекенность отношений, оскудение нравственное, духовная нищета. Вспомните, как стереотипны слова в заданиях Арно — дочери, Левазена — жене, в оценках женщин друг друга.