За веру, царя и социалистическое отечество - Юрий Брайдер

— Где же сейчас прежний начальник, позвольте узнать? — Внимание Рида привлек висевший в простенке портрет жандармского полполковника с молодецкими усами и совершенно безумным взором. — Наверное, на повышение пошел?

— Нет, здесь он, милостивец, у нас, — простодушно признался нынешний начальник. — В лучшем коридоре ему апартаменты предоставили. Прежде в таких только графья да именитые купцы сиживали.

— Что же он у вас — арестованный? — удивился Рид.

— Ну не так чтобы очень… — замялся бывший надзиратель, революционным вихрем заброшенный на самую вершину тюремной пирамиды. — Только пусть посидит до Учредительного собрания. Больно уж грозен был. Много из себя понимал… Учредительное собрание во всем и разберется.

— Как вы полагаете. — Рид сделал пометку в своем блокноте, — каким образом Учредительное собрание решит дальнейшую судьбу России?

— Царя-батюшку вернут, тут сомневаться не приходится, — с непоколебимой убежденностью заявил начальник тюрьмы.

— Но разве русский народ не страдал под игом самодержавия? Все говорят, что при царе плохо жилось.

— Пусть говорят. Русскому народу завсегда плохо жилось. Ему горы золотые дай, так он их пропьет-прогуляет. Натура такая. Царя теперь ругают, а при нем хлебушек стоил от силы две копейки фунт. Нынче и за пятнадцать не купишь. На улицах бандиты да дезертиры проходу не дают. Полицейского не дозовешься. Еще новую моду взяли — магазины и склады грабить. Средь бела дня подъезжают на пролетках, наставляют револьверы, и все подчистую выгребают. Если кто сопротивление окажет — пристрелить могут. Недавно в одной лавке хозяйку изнасиловали.

— Сопротивление оказала?

— Нет. Выручку в панталоны хотела запрятать. Отобрали и выручку, и панталоны. Мы, говорят, из Одессы, здрасьте!

— Безобразие. Такого нет даже в Чикаго, — сокрушенно покачал головой Рид.

— Вот, а вы говорите — царское иго… Коню лучше хомут, чем волчьи зубы.

— Чай я. значит, допил, спасибо, теперь и к делу пора приступать. — Рид многозначительно уставился на начальника тюрьмы.

— Ах, да-да… — Тот в смущении задвигал по столу разные письменные принадлежности: чернильницу, пресс-папье, бювар. — Вы опять про свое… Списочек-то ваш где?

— Прямо перед вами лежит.

— Теперь вижу. — Начальник водрузил на переносицу старомодное пенсне с помутневшими от времени стеклышками. — Знаю я этих господ. Культурные, обходительные… Согласен, здесь таким не место. С них и домашнего ареста вполне достаточно. Отпустим Троцкого, Луначарского, Каменева… Мадам эту отпустим, Коллонтай. Ох, и заводная бабенка! Аж горит вся… Не просто так, конечно, отпустим, а под залог, со всеми полагающимися юридическими процедурами. Но вот относительно Дыбенко, простите, ничем помочь не могу.

— Что так?

— Нельзя его сейчас на свободу выпускать. Зверюга, а не человек. Горя потом не оберешься. Когда его забирали, шестерых юнкеров изувечил. Теперь в цепях сидит на хлебе и воде. В карцере безвылазно. Кроме кандалов и решеток на него никакой другой управы нет. И хотел бы вам услужить, да не могу.-. — Начальник развел руками, и Рид заметил, что сюртук у него под мышками разошелся по швам.

— Ну коли так, пускай посидит. Глядишь, к февральской годовщине и одумается… Но режим содержания, надеюсь, вы ему сможете облегчить? За отдельную плату, разумеется.

— Это всегда пожалуйста. Сегодня же снимем цепи и вернем в общую камеру.

— Тогда будем считать, что все вопросы сняты. Это вам. Так сказать, в виде взаимной благодарности. — Рид положил на стол пухленький пакет, который прежде скрывал под блокнотом. — Североамериканские доллары, как и договаривались. По нынешним временам самая надежная валюта.

— Премного благодарен. — Начальник тюрьмы смахнул пакет в выдвижной ящик стола. — Только всех сразу выпустить невозможно. Нездоровые слухи пойдут. Я их по одному, по двое… К субботе, глядишь, и управимся.

— Почему именно к субботе?

— Так ведь некоторые ваши знакомые в иудейской вере состоят. Наречены соответствующим образом, и фельдшер мне после осмотра докладывал… Небось захотят в субботу синагогу посетить, облегчить душу.

— Да они все неверующие! Хуже того, воинствующие атеисты. Впрочем, суббота меня вполне устраивает.

— Чайку больше не желаете?

— Нет, спасибо. И так на неделю вперед нахлебался. Живот как барабан.

— Заходите, если еще кто понадобится. Анархисты там какие, или боевики-максималисты. Экземплярчики есть — ого-го! Под стать вашему Дыбенко.

— Буду иметь в виду…

Все произошло в соответствии с планом, разработанным Ридом. Троцкого выпустили из «Крестов» в самое неурочное время, чуть ли не на рассвете, да еще не через центральную проходную, возле которой всегда могли ошиваться экзальтированные личности обоего пола с цветами и шампанским, а через хозяйственные ворота, откуда как раз в эту пору бочками вывозили нечистоты.

Вот тут сразу и сказалась разница между двумя великими революционерами — Сталиным-Джугашвили и Троцким-Бронштейном. Первый, подобно крысе, предпочитал трущобы, подвалы, полумрак, малолюдье, а еще — явочные встречи, кулуарные решения, заочные приговоры. Второй, напротив, жить не мог без бушующей толпы, ясного дня, огромных площадей, дворцовых балконов, публичных обвинений и зажигательной полемики.

Оказавшись вдруг в узком промежутке между глухой кирпичной стеной и топким, изгаженным берегом канала, откуда не видно было привычных петроградских ориентиров вроде купола Исакия или шпиля Адмиралтейства, малознакомый со столицей Троцкий пришел в растерянность и стал заговаривать с проходившими мимо людьми, большинство из которых специально подослал Джон Рид.

После того как расхристанный солдат и непроспавшийся после вчерашнего перепоя рабочий послали будущего «демона революции» куда подальше, он сразу утратил интерес к общению с простым народом.

Вот тут— то и подкатил Джон Рид на шикарной пролетке!

— Кого я вижу! — воскликнул он с восторгом, в котором менее удрученный человек мог бы и усомниться. — Здравствуйте, Лев Давыдович. Сколько лет, сколько зим! Говорят, гора с горой…

— А марксист с марксистом обязательно свидятся, — закончил Троцкий, несколько воспрянувший духом. — Вы ведь, кажется, марксист, не так ли?

— Счел бы за честь считаться таковым, особенно в ваших глазах. Но боюсь, что мой теоретический багаж оставляет желать лучшего.

— Не вижу в этом особой беды. Многие наши самозваные лидеры вообще не читали Маркса, а если и читали, то в пересказе Плеханова или Аксельрода. Об истинном революционере следует судить не по количеству проштудированных томов, а по реальным делам. Вы вот сами, к примеру, сложа руки не сидите. По слухам, из «Крестов» нас освободили не без вашего участия.