Повести о Куликовской битве - М. Н. Тихомиров

они представляют собой сводные тексты[685]. Они носят черты соединения различных произведений: с одной стороны, поэтического произведения, подобного Задонщине, с другой — текста со множеством церковных вставок. Текст такого характера лег в основу или был использован во всех редакциях сказаний о Мамаевом побоище, несмотря на свои явные несообразности. Сказания прославляют литовских князей Ольгердовичей, а также Владимира Андреевича серпуховского как героев битвы. Наоборот, Дмитрий Донской изображен почти трусом. Это — сознательное искажение действительности, а не простой литературный прием. В них встречаются и такие несообразности, как разговор митрополита Киприана с Дмитрием Донским в то время, когда Киприан не жил еще в Москве. Великий князь послал за Киприаном в Киев только в 1381 г., спустя много времени после Куликовской битвы. В сказания были включены и многие другие повествования легендарного характера. К ним, в частности, принадлежит рассказ о благословении Дмитрия Донского на бой с татарами Сергием Радонежским.

Как говорится в сказаниях, поездка Дмитрия Донского к Сергию Радонежскому в Троице-Сергиев монастырь произошла будто бы тотчас после того, как Дмитрий узнал о походе Мамая. Однако у нас есть весьма достоверный источник, указывающий на легендарность данного рассказа. В Епифаниевом житии Сергия, источнике, очень близком пр времени написания к Куликовской битве, приводится следующий разговор Дмитрия с Сергием о татарском нашествии: «Некогда же приде князь великий в монастырь к преподобному Сергию и рече ему: «Отче, велиа печаль обдержит мя, слышах бо, яко Мамай воздвиже всю орду и идет на Русскую землю, хотя разорити церкви…» Сергий предсказал Дмитрию грядущую победу, после чего «слышанно ж бысть, яко Мамай идет с татары с великою силою. Князь же собрав воя изиде противу их»[686].

Из приведенного текста вытекает, что поездка Дмитрия к Сергию Радонежскому и разговор с ним о Мамае произошли до похода татар, когда только предполагалось, что они нападут на Русь.

В Епифаниевской редакции с поправками Пахомия Логофета рассказ о приезде Дмитрия Донского в монастырь сильно расширен и уже есть тенденция показать, что поездка Дмитрия состоялась перед самым походом русских войск к Дону: «И се князю глаголющю, слышано бысть вскоре: се Мамай грядет с татары с силою многою. Князь же великый собрався изыде вскоре противу их»[687].

Сказания о Мамаевом побоище включили в свой состав многие детали, взятые из устных и письменных источников. Некоторые из этих дополнений имеют несомненную историческую ценность и основаны на не дошедших до нас источниках, отнюдь не являясь лишь простыми риторическими украшениями или песнями, как часто об этом говорится в сочинениях по истории русской литературы. Наиболее ценными являются сказания Никоновской летописи и Новгородского хронографа[688]. Последний, впрочем, является крайне пестрым по составу. Одним из его источников была повесть, оригинал которой лег в основу рассказа Никоновской летописи. Однако этот оригинал лучше сохранился в Новгородском хронографе.

5

По Ермолинской летописи, Мамай пошел на войну «со всеми князи ордыньскими, с всею силою татарьскою и половецкою». Кроме того, в его войско влились наемные отряды бесермен, армян, фрягов, черкасов, ясов, буртасов. Это перечисление народов, среди которых Мамай нашел себе наемников («понаимова»), требует некоторого комментария. Черкасы и ясы, по-видимому, — черкесы и осетины Северного Кавказа, буртасы — различные племена Среднего Поволжья, в том числе и мордовские. Так очерчивается круг тех народов, из которых были набраны наемники для похода на Русь.

Среди союзников Мамая, помимо буртасов, черкасов и ясов, наше внимание привлекают бесермены, армяне и фряги. Бесерменами на Руси называли мусульман вообще, но есть и такие тексты, которые позволяют думать, что речь идет об особом народе, жившем в пределах Великих Болгар и позже — Казани[689]. В таком случае появление бесермен в Мамаевой рати можно связать с русским походом 1376 г., когда в Великих Болгарах были посажены даруга и таможник московского великого князя. В 1380 г. Болгары, значит, уже вернулись под власть Золотой Орды.

Участие армян в войске Мамая объясняется тем, что они жили и торговали во всех крупных волжских городах XIV в.

В свою очередь, итальянцы (фряги — в наших летописях) были также связаны торговыми отношениями с Поволжьем. В дальнейшем кафинцы, жители крымского города Кафы (современная Феодосия), расправились с Мамаем, пытавшимся укрыться в этом городе. Это произошло, как говорится в летописи, после того, как царь Тохтамыш разбил Мамая на Калках. Мамай «прибеже к Кафе и тамо сослася по опасу, и прияша его». Это известие указывает на то, что у Мамая происходили официальные переговоры с правителями Кафы, которые приняли беглого хана «по опасу», т. е. дав ему охранную грамоту. По сказаниям о Мамаеве побоище, дело обстояло несколько по-иному. Мамай бежал в Кафу «пакы» (еще раз), скрыв свое имя и пытаясь найти здесь убежище, но его опознал один из купцов, и сн был убит фрягами [690].

Предательство кафинцев объясняется тем, что Мамай, потерявший золотоордынский престол, был в это время скорее опасен, чем полезен для итальянских колоний, заинтересованных в торговле на Волге и на Дону.

Но угроза, нависшая над русскими землями в 1380 г., надвигалась не только со стороны Золотой Орды. Наиболее могущественным союзником Мамая был литовский великий князь Ягайло. Как повествует летопись, князь Ольгерд перед своей смертью (1377 г.) выбрал Ягайло из числа своих двенадцати сыновей и завещал ему великокняжеский престол. Обиженными оказались его старшие братья, в частности Андрей и Дмитрий Ольгердовичи, о которых говорится в сказаниях о Мамаевом побоище как о героях Куликовской битвы. В 1377 г. князь Андрей Ольгердович бежал в Псков и был посажен на княженье. Через два года он уже находится в составе войска, вторгшегося в Северскую землю. Во главе московской рати стояли Владимир Андреевич серпуховский — двоюродный брат московского великого князя, князь Дмитрий Михайлович волынский и Андрей Ольгердович, названный полоцким князем. Московское войско овладело Трубчевском и Стародубом, причем Дмитрии Ольгердович трубчевский перешел на сторону великого князя и заключил с ним договор, получив в феодальное держание Переяславль. Залесский[691]. При таких условиях союз Ягайло с Мамаем был совершенно естественен, так как интересы золотоордынского хана и литовского великого князя совпадали.

В сказаниях о Мамаевом побоище помещены письма, которыми будто бы обменивались между собой Мамай, Ягайло и рязанский князь Олег Иванович. В дошедшем до нас виде это — документы, далекие от первоначальных подлинников, но, возможно, они что-нибудь и отразили из той переписки, которую вел Мамай со своими союзниками. В частности, характерны титулование Мамая «великим восточным царем» и уверенность в бегстве великого князя Дмитрия в