Детская книга войны - Дневники 1941-1945 - Коллектив авторов

Война идет уже почти 2 года. Немцы очень быстро наступали, но очень медленно отступают. В городе по-прежнему полно немцев и румын. Немцы занимают центр, а румыны - на окраинах. Немцы к румынам относятся с презрением. Румыны тоже их ненавидят, но своей жестокостью хотят показать, что они что-то стоят. Румынская сигуранца хуже гестапо. А солдаты воруют. Немцы по домам не ходят и ничего не берут.

20 мая. Школа закончена. Делать нечего. Каждый день хожу в кино. В театр через день. Там все время новые программы. По вечерам часто собираемся то у Люси, то у Ольги. Папа не разрешает собираться у нас. У него постоянно какие-то люди, пьют и о чем-то шепчутся. У папы вывеска на парадном. Он принимает дома пациентов. Мама злится, ей приходится убирать, а деньги папа куда-то девает.

16 июня. Вчера нас послали собирать розы на плантации. За килограмм лепестков платят 20 марок. За весь день я получила 50 марок.

Вечером зашел Виктор Иванович. Подарил мне свою книгу «В застенках ГПУ» с надписью: «Зоя, в жизни встречаются не только розы, которые ты сегодня собирала на плантации, а и тернии, больно колющие душу и тело человека». Виктор Иванович говорит, что более честных людей, чем мои папа и мама, он не встречал. Живет Виктор Иванович в офицерской гостинице. Ходит в летней немецкой форме. Сегодня пришел в коротких штанах и рубашке цвета песочно-зеленоватого. Как-то странно, старый полковник, ноги с седыми волосами, и в коротких штанах.

8 месяцев силами морской пехоты, артиллеристов береговой обороны и местных жителей удерживался Севастополь от натиска 200-тысячной ударной армии фашистских войск.

Фото East News.

25 июня. Прочла книгу Мальцева. Какой ужас! Чем же отличается ГПУ от гестапо? ГПУ даже хуже. Ведь мучают своих. То, что Виктору Ивановичу выбили зубы, ничто по сравнению с тем, как мучили женщин, как обливали водой и выставляли на мороз, или сажали в железный ящик почти голых летом в жару, или зимой в сильный мороз, когда можно там только ходить по раскаленному железу, или по замороженному. Многие этого не выдерживали. Или на беременных женщин запускали тупых охранников. Те издевались, пока женщина не умирала. Как можно такое пережить? Куда смотрел Сталин, разрешая эти дикие концлагеря? А мы еще верили, что наша страна самая лучшая. Если б меня посадили, я бы сразу повесилась.

16 июля. Сегодня мой день рождения. Папа подарил часы, мама спекла пирог. Гостей нет. Почему никогда не празднуют мой день рождения?

Мама пригласила на дом портниху. Мне, наконец, сшили пальто из папиного военного сукна и несколько платьев - из маминых старых, и два новых из белого полотна, и голубое шелковое. Мама сто раз сказала, чтоб я его берегла, и мне не хочется его видеть, не то чтоб надевать. Почему мама такая суровая?

Папа пьет. Те, кто с ним пьют, над ним смеются. А знакомые осуждают маму и папу за то, что я у них, как Золушка. Плохо одета, делаю по дому всю работу, а меня все равно ругают. Папа зарабатывает много, а мне никогда не дают деньги. Хорошо, что хоть кино по абонементу. Хочу идти работать. Папа не пускает.

Люська работает в немецком магазине, Лилька в аптеке, Ольга в госпитале. Лилька приносит медикаменты. Я продаю их папе. Он не знает, что мы с Лилькой делимся. А потом папа кричит: «Где ты берешь деньги?» Люська тоже просит иногда что-нибудь вынести из магазина. Не дай Бог, поймают, тут же повесят. А мне все равно, я никому не нужна. (...)

5 сентября. Меня вызвали на комиссию. Забирают в Германию девчонок. У Люси живет на квартире немец. Мы плачем, а он нас успокаивает. Люську не возьмут, она по документам немка. А мы с Лилькой попадем. Дядя Ганс нам сказал, что даст адрес, и мы поедем к его жене.

8 сентября. Вчера была на комиссии. Сначала нас смотрели русские врачи. Папа договорился со своей знакомой, она сумела дать мне 3-ю группу. Это означает сельские работы. Девчонки пришли в грязных платьях, измазанные. Им давали 1-ю и 2-ю группы. Это подземные заводы, шахты и химия. 3-я группа должна пройти немецкую комиссию. Я пошла, за столом сидят три немца - врачи. Тот, что посредине, лысый, розовый, с голубыми глазами, просит показать руки. А у меня маникюр.

Он спрашивает: «Что ты умеешь делать?» Я ответила: «Играть на пианино». Он: «А что ты играешь?» Я: «Больше всего люблю Штрауса». Он: «А кто твой папа?» Я: «Врач».

Он взял мои документы, перечеркнул и написал: 5-я группа. Значит, освобождена. Еще спросил, откуда я знаю немецкий язык. Я сказала, что у меня была немка-гувернантка. Он пожелал мне успехов, и я ушла. Ольга и Лиля работают. Им Германия не грозит. А мне повезло.

6 октября. Пришла последняя жена Мальцева. Просит пойти с ней в гестапо. Виктор Иванович в Летцене. Он уже начальник штаба воздушных сил Р.О.А. Она хочет уехать к нему. Она совершенно не знает языка и хочет, чтоб я помогла ей получить пропуск. Я пошла с ней. Ворота открыты, стоит сонный часовой. Я сказала, что мы идем за пропуском. Он махнул рукой, и мы прошли. В какой-то комнате мы увидели двух немцев на кроватях. Тут же стол с едой. Я сказала, чего мы хотим. Один из них встал, взял у Нэли бумаги, подписал, поставил печать. Мы ушли. Маме я ничего не сказала.

31 октября. На улице тепло. Мы ждали, что наши войска войдут, а они прошли мимо на Одессу. В воздухе пахнет осенью. Не верится, что где-то война. Два года назад в Ялте, когда наступали немцы, было холодно, пасмурно, а сейчас мы ходим в летнем. Теперь мы в осажденном Крыму. Немцы ждут какого-то нового оружия.

10 ноября. Папу вызвали в гестапо. Мы даже не знали, что он освобождает людей из концлагеря. К нему приводят из концлагеря заключенного, он в кабинете его переодевает. В лагерь идет другой, в лохмотьях и с перевязанной щекой. Трое из освобожденных - врачи. Уже работают в этой же поликлинике. Когда папу заподозрили в обмане, то он сказал, что ничего не знает и пусть конвойный сидит не в коридоре, а у кресла. Папу отпустили, но он все равно помогает. Много денег отдает кому-то. К нам часто ходит Радзиловский. Они пьют с папой. Радзиловский постоянно расстроен, жалуется папе и пьет. На днях спал у нас на балконе, на полу.

25 декабря. Рождество. Папа развеселился. У нас его друзья. Папа хорошо напился и стал танцевать и топать. Пришел адъютант генерала. Просит не топать - генерал отдыхает. Папа ему говорит: «Я майор, и хочу праздновать по-русски». Второй раз опять пришел и просит топать потише. Папа ему: «Я подполковник». Потом пришел сам генерал. Папа ему говорит: «Я полковник». Генерал посмотрел на него пьяного и говорит: «Сейчас доктор еще выпьет и станет генералом» - и ушел.

1944 год

1 января. Мы ушли встречать Новый год. Я пошла к Лиле, а мама с папой к дяде Вале. Сегодня пришли, а у нас у дверей полно обгоревших спичек. Бежит адъютант и заявляет, что мы их утопили. Мы еще не открыли дверь. Пошли смотреть. Вода дошла и на 1-й этаж. Немцы поднялись к нам. Передняя залита водой по щиколотку, и наша кошка бегает по воде. Она привыкла купаться, открыла кран на кухне и веселится. Генерал посмотрел и говорит: «У этих русских даже кошки ненормальные.

7 января. Вчера у мамы был день рождения. Пришел дядя Валя с женой и румыном, ее любовником, он у них на квартире, немец, который живет у бабушки. Она прислала его с поздравлением и подарком. Петр Лещенко - он в гражданскую служил с любимым маминым братом в белой армии - с мамой был тогда знаком. Как всегда «случайно», зашел Радзиловский с женой. Он не знал о дне рождения. Лещенко спел несколько песен. Он теперь майор румынской армии. Небольшого роста, плешивый, а поет здорово. Он очень удручен. Сказал маме, что не ждет ничего хорошего. У него молодая жена, жизнь не радует. Прожил на чужбине столько лет, а мечтает хоть умереть в России. Предчувствие самое плохое. (...)