Страхослов - Джоанн Харрис

Сьюзан смотрела на клоуна.

И, пробиваясь сквозь белый грим, по его лицу протянулись тонкие алые нити, стали толще, не нити уже – черви. Алые черви. Они пробивались из-под его кожи, выползали наружу, наружу, под свет софитов.

И тогда Флик завопил.

То были не черви, а кровь, густая кровь, ее словно кто-то выдавливал из десятка ранок на его лице – она струилась, змеилась, ее потоки извивались, точно черви! – кровь находила трещинки в гриме, и под ее давлением эти трещинки превращались в разломы, белый грим отслаивался, хлопьями падал на арену, а под ним – под ним только алая кровь.

Клоун зажал ладонями лицо, точно скрывая свой позор. Точно пытаясь остановить кровь, вернуть ее обратно под кожу. Точно… что? Точно срывая саму кожу, чтобы все это прекратилось, прекратилось, прекратилось.

А Сьюзан смотрела на него и чувствовала в себе силу, знала, что это она делает. Что это ее дар. Если она сможет заставить себя отвернуться, то с клоуном все будет в порядке, клоуну не придется умирать. Но она не могла отвернуться. И не отвернулась. Ее дар не включал в себя способность отворачиваться, ее дар имел свои пределы, и она не хотела отворачиваться. Во лбу пульсировала боль, но то была приятная боль, такая сильная – и в то же время именно Сьюзан ею управляла. Она наощупь потянулась к руке Конни, но та не ответила на ее прикосновение.

– Помогите! – надсаживался Флик.

Его голос срывался, и после он уже не мог ничего сказать. Ну и куда же подевалось твое чванство, ты, крашеный ублюдок? Хвастун. Лицемер. Он дернулся вперед. Повернулся боком к зрителям. Поднял руку – и ткнул пальцем в точности в ту сторону, где сидела Сьюзан.

Наверное, это усилие полностью истощило его, потому что сразу после этого он повалился на арену. Ничком, прямо на лицо. Как удачно.

Конечно, вокруг поднялись вопли, кто-то бросился к выходу. Но многие, как и Сьюзан, огорошено сидели на своих местах.

Она повернулась к Конни. Глаза ее сестры сверкали, лицо покраснело. Сьюзан показалось, что Конни в ярости.

– Мне очень жаль, – прошептала Сьюзан. – Мне очень, очень жаль.

– Не рассказывай об этом маме, – процедила Конни. – Вообще никому об этом не рассказывай.

А на манеже Малыш Флик все еще смотрел на отца. На его покрытой белым гримом мордашке застыло выражение отрепетированного изумления. Он все еще очень гордился отцом. И все еще ждал, когда же папа покажет ему кое-что по-настоящему потрясающее.

III

Несколько лет спустя Сьюзан приехала к Конни в гости в университет. Конни была первой в семье, кому удалось поступить в университет, и мама очень ею гордилась. Сьюзан сидела на стуле, заваленном грязной одеждой, а Конни устроилась на кровати и курила траву. Часть одежды принадлежала парню Конни, и Сьюзан понимала, что это означает. Ее сестра занимается сексом. От этого Конни казалась поразительно взрослой – и потому еще более далекой, чем прежде.

Они говорили о том, что никогда раньше не обсуждали, и Сьюзан впервые узнала, как трудно Конни пережила развод родителей, и как ей трудно приходилось в школе, да и в целом, как нелегко ей жилось. Конни сказала, что у нее есть кое-какие психологические проблемы. И некоторые из них достаточно серьезны. Сьюзан очень гордилась тем, что сестра ей доверилась.

И потому Сьюзан решила, что тоже может довериться Конни. Она сказала, что ее все еще тревожит проблема с цирком. Все эти смерти клоунов.

Конни заявила, мол, она понятия не имеет, что Сьюзан имеет в виду.

– Не глупи, Сьюзи, – сказала она. – Нет в тебе ничего особенного, не смей даже думать, что ты какая-то особенная. О господи… – Она закурила очередной косяк. – Я не это имела в виду. Ну не плачь. Ну что ж ты все время ревешь-то? И почему постоянно вынуждаешь меня говорить что-то не то? Что с тобой не так?

IV

Конни всегда жаловалась на головную боль. В семье даже шутили, когда Конни была не в духе: «Поберегись, у Конни сегодня головушку прихватило!» Может быть, поэтому Конни все откладывала поход к врачу. К тому моменту, когда ей диагностировали рак мозга, предпринимать что-либо было уже поздно.

Сьюзан пару раз навещала Конни в больнице. Она не хотела приходить слишком часто, чтобы не утомлять сестру и не раздражать ее. Сьюзан видела, что всякий раз, когда она сидит в палате Конни, сестра прилагает много усилий, чтобы оставаться вежливой, поддерживать разговор и не выходить из себя. Конни не любила младшую сестру, она просто хотела, чтобы Сьюзан, черт побери, оставила ее в покое. А может быть, все дело в боли. Да, наверное, все дело в боли.

Во время последнего визита – они обе не знали, что это их последняя встреча, хотя Конни, конечно, подозревала – Конни вела себя немного приветливее, чем обычно. Она даже попыталась улыбнуться, когда Сьюзан вошла в палату, спросила о Греге, поинтересовалась, как у Сьюзан дела на работе.

– О, обо мне не беспокойся! – воскликнула Сьюзан. – Это о тебе сейчас нужно волноваться!

– Нужно, чтобы ты оказала мне огромную услугу, – сказала Конни. – Я хочу, чтобы ты присмотрела за Рут, когда я умру.

– Ох. Ну… Да, конечно.

– Я не говорю, что ты должна ее удочерить или что-то в этом роде. Я имею в виду, возьми ее к себе на время, пока для Рут не найдется подходящая семья.

– Нет-нет, я уверена, Грег не будет возражать. То есть я его спрошу. Да. Он не будет возражать.

– Рут – одаренный ребенок, Сьюзи.

– Не сомневаюсь.

– Рут – одаренный ребенок.

Сьюзан спросила о Марке. Она знала, что Конни порвала с ним отношения, но он был отцом Рут, может быть, ему стоит… Может быть, он захочет… Конни сказала, что все это не имеет к Марку никакого отношения, к черту Марка, Марку плевать, живы они с Рут или нет.

– Уверена, в этом случае, мы с удовольствием присмотрим за Рут, пока ты не выздоровеешь.

Больше они ничего друг другу не сказали. Сестры какое-то время молчали, и Конни то и дело закрывала глаза. Сьюзан казалось, что сестра заснула, и теперь можно уйти, не побеспокоив ее, но стоило ей пошевельнуться, потянуться за плащом или сумкой – и Конни опять открывала глаза.

– Ты, наверное, хочешь спать, – в какой-то момент не выдержала Сьюзан. – Я тебе, наверное, мешаю.

И тогда Конни потянулась к руке сестры. Сьюзан так удивилась, что даже не отдернула пальцы. Конни изо всех сил сжала ее ладонь, но сил у нее осталось немного, и Сьюзан могла бы вырваться, если бы захотела. Сьюзан нравилась эта мысль, она почему-то успокаивала. Конни повернула голову, посмотрела Сьюзан в глаза, с трудом нахмурилась.