Матильда Кшесинская. Любовница царей - Геннадий Седов

Собственные суждения княгини Красинской и ее супруга, основанные на изученном материале, не всегда совпадали, а в ряде случаев шли вразрез с выводами (считавшимися неопровержимыми) следователя Соколова, проведшего тщательное обследование мест убийств царской семьи и семерых великих князей, опросившего на месте множество свидетелей.

Один из принципиальных моментов несовпадающих версий, породивший не прекращающуюся по сей день дискуссию – взгляд на чудесное воскрешение из мертвых младшей дочери царя Анастасии (точнее – истории с несколькими претендентками, предъявлявшими в разное время права на это имя).

Самая знаменитая среди них и самая, безусловно, таинственная – появившаяся в 1921 году в Берлине и тут же отвергнутая семьей Романовых (несмотря на убедительные свидетельства в ее пользу) – Анна Андерсон.

С разрешения вдовствующей императрицы Марии Федоровны великий князь Андрей Владимирович с женой проследили шаг за шагом обстоятельства невероятного ее побега из большевистских застенков, изучили переданные ею записи и документы. После встречи с Андерсон в Париже в 1928 году, многочасовой напряженной беседы с безупречно себя державшей собеседницей оба признали в ней свою племянницу.

История претендентки на царское родство обрела в результате новое звучание, судебные власти Германии нашли притязания Андерсон юридически правомочными. В 1933 году в Берлине должны были начаться предвещавшие мировую сенсацию судебные слушания по установлению личности одиозной истицы.

Рассмотрение громкого дела, увы, так и не началось: Европу охватили события совсем иного рода. К власти в Германии пришли фашисты. Вспыхнула мировая война. Самый длинный в истории минувшего столетия судебный процесс переносился множество раз из-за бесконечных проволочек и состоялся в западногерманской столице Бонне лишь спустя тридцать с лишним лет – в 1967 году.

Девяностопятилетняя к тому времени Кшесинская рвалась появиться в суде, чтобы в присутствии мало теперь походившей на прежнюю Анны Андерсон заявить под присягой, что та доподлинно – ее племянница Анастасия Романова, в чем она и покойный супруг никогда не сомневались. Сын был категорически против: не хотел осложнений с Двором, по-прежнему считавшим Андерсон самозваной авантюристкой.

Дома царила нервозная обстановка, домашние ходили на цыпочках. Масла в огонь подлила нагрянувшая на тихую, респектабельную виллу Молитор киногруппа французского режиссера Жильбера Протэ, снимавшего документальную ленту о процессе Анастасии. Настойчивый Протэ после бурных препирательств с родственниками и домочадцами пробился в спальню бывшей возлюбленной русского царя. Сотрудники тянули через комнаты электрический кабель, устанавливали съемочную аппаратуру, регулировали освещение.

Цитируем далее выдержку из книги: Peter Kurth. Anastasia. The Lief ot Anna Anderson. L., 1984:

«– Княгиня, – спросил Кшесинскую Протэ, – в 1928 году в Париже вы встретились с женщиной, в то время называемой «Неизвестной из Берлина».

– Да, я ее видела.

– И что вы подумали?

– Что это Анастасия Николаевна…

– Нет! – закричал по-русски сын. – Нет! Замолчи! Ты должна говорить только то, что написано!

Написано было следующее: «Я никогда не была представлена великой княжне Анастасии Николаевне и видела ее только издали. Я могла сравнивать только приблизительно. Мое впечатление нельзя считать неоспоримым».

– Мы не утомили вас, мадам? – спросил Кшесинскую Жильбер Протэ, когда съемка кончилась. Диктофон он оставил включенным.

– Вовсе нет, все были так любезны…

– Вы были великолепны, мадам. Я знаю, что вы принимаете это дело близко к сердцу. Анастасия, мисс Андерсон… – пробормотал Протэ.

– Я и сейчас уверена, – произнесла Матильда Феликсовна, – что это она. Когда она взглянула на меня, ее глаза… это глаза Императора. Я действительно так думаю, это не пустые слова. Тот же самый взгляд. Взгляд Императора. Тот, кто видел его глаза, никогда их не забудет.

– А вы хорошо знали эти глаза? – осторожно спросил Протэ.

– Очень хорошо, – ответила бывшая возлюбленная императора – очень хорошо. Это она, я совершенно уверенна. Это – она».

4

Улетает неслышно время – за телевизором, письмами, ожиданием телефонного звонка, разговорами вполголоса с сидящим напротив сыном, зачитывающим ей вслух какой-то особенно впечатляющий отрывок из Мориака.

– А? Что ты сказал? Повтори, пожалуйста!

Знакомая до мелочей обстановка гостиной. Камин в форме готического храма. Софа с залоснившимися обюссонами, английские стулья с неудобными спинками. Тяжелые портьеры на окнах. Все на прежних местах, не менялось много лет…

– Скажи, мой друг, какой нынче в моде стиль мебели?

– «Баухауз», матушка.

– Да-да, припоминаю. Там, где, кажется, используют металлические трубы вместо дерева?

– Что-то в этом роде…

Мода, мода. Сегодня одно, завтра другое. Попробуй угнаться…

– Ваше лекарство, мадам!

Энергичная, деловая Мари в накрахмаленном передничке. Пичкает каждый час какой-нибудь гадостью.

– Хотите, приподнимем немного подушку? Привстаньте, пожалуйста… Еще чуточку… Так удобно?

– Спасибо, Мари!

После микстур и таблеток ее тянет в сон. Голова тяжелеет, клонится набок. Какое-то время она слышит словно бы на расстоянии невнятный голос сына. Окружающие предметы теряют очертания, плывут в пространстве. Покойный Андрей чистит зачем-то на кухне, точно денщик, заляпанные сапоги, трет остервенело по голенищами и носкам щеткой…

– Мама, вы меня слышите? Вам нехорошо? – теребит ее за плечи Вова.

– Успокойся, пожалуйста, со мной все в порядке… Читай, я внимательно слушаю.

Старый каштан в палисаднике скребет ветками о подоконник – чирк-чирк. Старый Париж за окнами. Стучат монотонно в полированном футляре, отсчитывают мгновения старые часы. Однообразное движение по кругу: врачи, лекарства, процедуры. Самое яркое событие последних дней – появление в доме чиновника окружной мэрии, явившегося уточнить дату ее рождения. Затребовал паспорт (допотопный, «нансеновский», так и не обмененный на новый за полвека эмиграции), внимательно перелистывал. Ткнул выразительно пальцем в цифру «1872», произнес с пафосом: «Запах истории, мадам! И какой истории!» В Париже, объяснил цель своего визита, традиция с времен императора Бонапарта: чествовать официально граждан, достигших столетнего возраста. Через год, когда мадам отметит свой замечательный юбилей, муниципальные власти намерены провести (разумеется, с ее любезного согласия) торжественную церемонию у нее дома – в присутствии депутатов парламента, прессы, телевидения. Ей вручат приветственный адрес, диплом почетного жителя города, памятный знак… Есть у мадам какие-либо пожелания? На что мадам жалуется?