Лезвие бритвы - Иван Антонович Ефремов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Приговор, высокоуважаемые судьи!
— Ошеломлен! Нет слов. Ушла милая студентка, явилась королева, гордая и даже чуточку недобрая. Не подготовился, а потому сражен наповал. Молю о пощаде у ног прекрасной дамы и сейчас буду читать Блока.
Тата чуть покраснела и перевела взгляд на Евгению Сергеевну.
— Уймите Мстислава, Евгения Сергеевна! Я хочу знать правду, серьезно!
— Совершенно серьезно — Мстислав ошеломлен. И я, признаться, тоже. Где, в каком комиссионном вам удалось найти эту вышивку, такое платье? Вы великолепны, Тата, настолько, что я начинаю думать, годится ли неумелый геолог сопровождать такую даму.
— Что вы, Евгения Сергеевна! — расхохоталась Тата.
— Смотри, теперь ты знаешь, на что идешь! — шутливо сказала мать, и смысл ее слов был ясен Мстиславу, как продолжение их разговора.
Они сидели за маленьким столиком далеко от оркестра. Тата, розовая от вина и танцев, положила руку на пальцы Мстислава, слабо двигавшиеся в такт ритмическим синкопам.
— Вам хорошо, Мстислав?
— Очень! С вами! И я считал себя неплохим танцором, но вы… Скажите, есть что-нибудь, что вы делаете плохо?
— Зачем вы так идеализируете меня, Мстислав, и ваша мама тоже? Это налагает на меня обязательства, которых я выполнить не могу.
— Кто говорит об обязательствах? Довольно быть такой серьезной, милая, — Ивернев чуть запнулся на последнем слове, смутился и спросил: — Я давно хотел спросить, зачем вы носите это кольцо? — Он приподнял ее руку и чуть повернул к свету. Небольшой камень, плоско отшлифованный в форме квадрата с закругленными углами, блеснул, и в глубине его замерцал косой крест. Тата вздрогнула и убрала руку.
— Никогда не видел эти камни, вделанные в кольца, — продолжал геолог, пожав плечами.
— А вы знаете, что это за камень?
— Конечно. Любой минералог вам скажет, что это хиастолит, разрезанный поперек главной оптической оси. Только он дает такую любопытную игру на свет — концентрические кольца и крест. Он вам не идет, всему вашему облику, вот почему я спросил вас о кольце.
— Это подарок, и носить я его обещала, — глухо сказала Тата. Ее слова укололи геолога.
— Я не расспрашиваю, если вы находите нужным умолчать о чем-либо.
— О, я не собираюсь умалчивать! Может быть, это смешно, но была большая школьная дружба. Можно, если хотите, назвать это детской любовью. Его семья была родом из Свердловска, и это кольцо как-то связано с семейной историей, его надо было носить всегда. И мы поклялись быть вместе потом, после школы, а он разбился на мотоцикле, едва получив аттестат. Но клятва осталась, и я ношу это мрачное кольцо. Но если оно вам так не нравится… — Она с усилием сорвала кольцо, опустила в сумочку и посмотрела покорно и ласково.
— Может быть, хватит этого, Тата? — Ивернев кивнул головой на шумящий зал.
— Я только что собиралась попросить вас. Пойдемте погуляем.
У Невы, блестевшей полированной сталью, они оказались среди целого шествия влюбленных пар. Ивернев повел Тату через мост Шмидта, мимо египетских сфинксов, к Университетской набережной. Вода тихо плескалась внизу, на каменных ступенях. Тата села на гранитный барьер. В странном освещении белой ночи ее фиолетовое платье потемнело, так же как и глаза, ставшие непроницаемыми. Снова повторялась сказка, случавшаяся уже с миллионами влюбленных на набережных Невы в белые ленинградские ночи. Девушки и женщины превращались в принцесс и волшебниц, заставляя мужчин склоняться перед ними.
Иверневу было совершенно все равно — был ли он первым или сто миллионов сто тысяч первым в числе плененных белыми ночами. Дважды в этот день девушка, которую он полюбил, восхитительно менялась.
— Тата… — Она стремительно обернулась к нему…
* * *…Маленькая компания друзей собралась отпраздновать помолвку Ивернева и Таты Черных.
Тата, как ни хотелось Иверневу, отказалась надеть свое «королевское» платье, объясняя, что нельзя хозяйке принимать гостей чересчур нарядной — вдруг гостьи придут одетые скромно. Она оказалась права — жены его закадычных друзей Сугорина и Солтамурада Бехоева явились в легких пестреньких платьях.
— Удивил, удивил! — восклицал Солтамурад, поводя угольно-черными бровями. — Скажи, пожалуйста, наш тихоня и холостяк. Такая девушка, ай-яй! Одобряем, правда, Глеб?
— Глеб-то одобрит, вы лучше спросите нас, — вмешалась жена Сугорина, веселая молодая женщина с монгольскими чертами лица.
— Спрашиваю! — вскричал Бехоев.
— Мы скажем по секрету самой Тате, нечего вас баловать! А ты что молчишь, Глеб? Влюбился? Не позволю! Отправляйся скорей в поле, там я присмотрю за тобой.
— Ишь ты! — рассмеялся Глеб, поднимая бокал. — За дар Алтая!
— Кто вам выдал тайну? — спросила Тата.
— Вот это и есть тайна! — отозвался минералог.
После ужина хозяева и гости мгновенно убрали посуду и расселись с папиросами у настежь раскрытого окна кухни. Евгению Сергеевну посадили поодаль, хотя она уверяла, что иногда любит побыть в накуренном воздухе.
— Напоминает молодость, — сказала она, — но я жду! Или для сегодняшнего торжества изменим старому обычаю? У нас принято, — пояснила она сидевшей с ней рядом Тате, — когда собираемся, рассказывать новости науки. Ведь вся среда кругом ученая, хоть и разных наук, — добавила она чуть извиняющимся тоном.
— Что вы, Евгения Сергеевна, надо и мне просвещаться. Хорошо, если бы разговор велся популярно!
— Об этом не беспокойтесь. Я тут самая малограмотная, но и мне почти все понятно, — уверила ее жена Солтамурада, такая же, как муж, узколицая смуглянка.
— Во всяком случае, это
