Красная перчатка - Виталий Гладкий

Остров был частью великих торговых путей «из варяг в греки» и «из варяг в арабы». Прибывавшие на Котлин купцы дожидались здесь лоцманов из Новгорода, которые проводили торговые караваны через Неву и Волхов до Ильменя.

Ранее безымянный, остров получил свое название из-за истории с высадкой на него новгородской дружины. Завидев русских, свеи так быстро бежали с острова, что забыли на нем большой котел. Так это или нет, трудно судить, но не об этом речь…

— А што, Костка, ужо не гости ли к нам пожаловали? — прогудел своим басом атаман лоцманской артели Киприан Иванович. — Глядь-ко, у тебя глаза молодые… — он стоял на скалистом выступе и, щурясь, глядел на залитый солнечным светом залив, приставив ко лбу ладонь козырьком.

— Гости, дядя Купра! — спустя минуту весело откликнулся молодой парнишка, ученик лоцмана. — Четыре больших лодьи!

— Не лодьи, а когги, — проворчал атаман. — Это наши челны лодьями зовутся. Поди, снова Ганза в гости пожаловала. Флаги видать?

— Чтой-то непонятно… — Костка напряженно вглядывался вдаль. — Черный крест на белом полотне… Откель гости-то, дядя Купра?

— Узнаем. Мимо нас не пройдут. Ей, лежебоки! Хватит чесать бока, готовьте лодьи. Скоро будем груз принимать.

Народ, подремывавший на солнышке, но уже проснувшийся от гулкого баса атамана, нехотя начал подниматься. У берега на мелкой волне качались большие грузовые лодьи — около двух десятков. Предусмотрительные новгородцы, чтобы не терять время, заранее приходили на Котлин и дожидались здесь купеческих караванов. Ганзейские купцы из-за бесчинств пиратов обычно собирались в компании по пять-шесть судов, иногда под охранной военных кораблей.

Вскоре четыре иноземных судна бросили якорь возле острова. У пристани, крепко сколоченной из толстых досок и далеко на сваях выдающейся в залив, пришвартовался двухмачтовый когг новой постройки. Несмотря на то что судно было купеческим, его оснащение навевало Киприану Ивановичу несколько иные мысли. Когг грозно щетинился на все стороны стволами бомбард; их было слишком много для торгового судна. «Похоже, купец промышляет не только торговлей», — подумал атаман артели новгородских лоцманов. Впрочем, в этом не было ничего необычного: иноземные купцы при случае не упускали возможности ограбить конкурента. Особенно если тот не принадлежал к Ганзейскому союзу. А владелец четырех коггов, похоже, прибыл из более далекой страны, куда еще не дотянулись щупальца вездесущей Ганзы.

На пристань по корабельным сходням спустились двое; один из них, очевидно, был купцом, а второй — переводчиком.

— Здравствуйте, господа новгородцы! — поклонившись, сказал переводчик, немного коверкая слова. — Бьют вам челом Вент Фишгорст и мой господин, Готье де Брисэй. Мы хотим договориться с вами о доставке наших товаров в Новгород.

«Кажись, нашенский?.. — неуверенно подумал Киприан Иванович. — Больно рожа у него русская. Поди, беглец. Имя, правда, не тово… может, и иноземец. Кто знает…».

— Милости просим, — прогудел атаман. — Всегда готовы, — он перевел взгляд на купца и невольно отшатнулся.

Перед ним стоял зрелый муж — широкоплечий, высокий, с мозолистыми руками, больше привычными к оружию, нежели к перелистыванию конторской книги. Его обветренное скуластое лицо было в шрамах, но те не портили приятного впечатления от личности купца. Если бы не глаза… Они горели огнем и буквально прожигали Киприана Ивановича насквозь. Похоже, иноземец сильно волновался, но свое волнение тщательно скрывал. Его выдавал лишь взгляд.

— А из каких земель будете, гости? — спросил атаман.

— Из дальних, — ответил Вент Фишгорст. — Есть такая страна — Бретань. Слыхали?

Конечно же, это был Истома. Он тоже разволновался при встрече с соотечественниками, но, в отличие от Вышени, готового упасть на колени и целовать настил пристани — кусочек родной земли, его волнение быстро прошло. Он вполне освоился со своей ролью и даже думать начал на бретонском языке.

— Ну да, оно конешно… — неопределенно ответил Киприан Иванович и быстро перешел на тему, волнующую как гостей, так и артель — о цене на перевоз товаров.

Сговорились быстро; видно было, что Вент Фишгорст хорошо знал ценовую политику лодейщиков и лоцманов. Да и атаман не погрешил против истины, не стал драть три шкуры с купца, который лишь начинал торить путь в Новгород. Однако он все же утаил некоторые, весьма важные, моменты договора, о чем ему тут же напомнил слуга купца:

— Господин атаман! А как быть, когда не приведи господь… — Тут Истома хотел перекреститься на православный манер, да вовремя сдержался, — когда лодья потерпит крушение, не дойдя до места назначения?

— Дак это, как заведено у нас исстари, — ответил Киприан Иванович. — Купец должон уплатить полную наемную плату за лодью.

— Позволь с тобой не согласиться, — сказал Истома. — Если лодья приняла товар, то в случае крушения платится только за пройденный с грузом путь. Уважаемый Киприан Иванович, по-моему, ты забыл этот пункт.

— Мы так не согласны! — решительно заявил атаман.

— Ладно, ладно, не будем спорить, — миролюбиво произнес Истома. — Но за эту уступку придется и вам уступить. Только уже в самом Новгороде.

— Это как? — подозрительно глядя на Истому, спросил атаман.

— Очень просто. Вы получаете с каждой лодьи за доставку товаров к Немецкому двору пятнадцать кун, к Готскому — десять, а при вывозе товаров из Новгорода за доставку до берега — по полмарки с лодьи. Так?

— Знамо, так… — ответил несколько обескураженный Киприан Иванович. Откуда этому иноземцу, никогда не бывавшему в Новгороде, известны цены на перевозку товаров?

— Нам нужно доставить товар… — Истома назвал один из «концов» Великого Новгорода. — Это дальше, чем до Немецкого двора. Но мы вам заплатим по пятнадцать кун. Так будет справедливо.

Киприан Иванович немного подумал, а затем махнул рукой — где наша ни пропадала! — и решительно ответил:

— Быть по сему!

В конце концов, такая уступка совсем незначительна по сравнению с возможными неприятностями на пути в Новгород, за которые придется платить иноземному купцу.

Истома, отвернувшись, хитро ухмыльнулся; он торговался только для виду, иначе атаман лоцманов заподозрил бы их в чем-нибудь нехорошем.

Все это время Вышеня стоял, как истукан, изображая полное незнание русской речи, которая звучала для него как праздничный хорал. Если бы только мог кто-нибудь подсмотреть и подслушать, что творилось в его душе! Там царили неимоверная радость вперемешку со страхом. Нет, Вышеня уже не боялся, что ганзейцы опознают в нем того юношу, который много лет назад убил свайкой их соотечественника. Он вообще перестал чего-либо бояться. Да и трудно было в лице зрелого мужчины с усами и коротко подстриженной бородкой на английский манер разглядеть черты юного боярина Вышени Дворянинца. Он ждал встречи с родной Новгородской землей и боялся этого момента. Иногда ему начинало казаться, что никакой он не Вышеня, а и впрямь бретонский дворянин Готье де Брисэй.