Византийское государство и Церковь в XI в.: От смерти Василия II Болгаробойцы до воцарения Алексея I Комнина: В 2–х кн. - Николай Скабаланович

В связи с государственной почтой находилась ямская повинность — ayyapeia,[1887] обязанность поставлять подводы, лошадей, волов, ослов, с возницами и погонщиками, для провоза сановников, послов, гонцов, должностных лиц, и вообще лиц, отправлявшихся по казенной надобности. Перевозка солдат и военных принадлежностей составляла часть этой повинности, к ней относилась также обязанность содержать в исправности дороги и мосты. Ямская повинность имела, по–видимому, двойственный характер. Пселл, объясняя слово коутоира, распространяется о почтовых станциях, которые находились в соответственном расстоянии одна от другой и на которых стояло 4–6 быстроходных лошадей, имевших, в отличие от остальных, обрезанные хвосты, и называвшихся поэтому коутоира; поставка этих лошадей производилась не за счет казны, но составляла как бы подать (кг)уоо?), возлагавшуюся на некоторые деревни, которые за это освобождались от других тягостей.[1888] Пселл говорит в прошедшем времени и из слов его не ясно, была ли почта, о которой у него идет речь, учреждением староримским, видоизменившимся к XI в., или же она существовала в XI в., и следовательно, в XI в. жители, несшие почтовую повинность, освобождены были от других повинностей. Но сравнивая описание Пселла с тем, что говорит Прокопий Кесарийский[1889] о государственной почте, организованной Юстинианом I, мы видим, что порядок вещей, изображаемый Пселлом, несколько отличен от того, который существовал с VI в. После перемен, введенных Юстинианом, были тракты с короткими перегонами и с числом лошадей на каждой станции около сорока; были также тракты с большими перегонами и, вместо лошадей, с ослами на станциях. Расход по поставке лошадей и ослов производился правительством, которое покупало лошадей у землевладельцев. Желание сократить государственные расходы побудило Юстиниана на одном тракте закрыть все станции, на другом уменьшить их число и, вместо дорогих лошадей, поставить дешевле стоивших ослов; если бы почта содержалась жителями, а не казной, то Юстиниан, без сомнения, и не позаботился бы об ее удешевлении. Таким образом, когда Пселл говорит об одинаковых на всех трактах почтовых станциях, с числом лошадей от 4 до 6, и об обязанности деревень поставлять лошадей, он говорит о деле, по древности не достигавшем Юстиниана, а установившемся впоследствии. Пселл говорит о нем в прошедшем времени, потому что намерением его было выяснить начало, происхождение[1890] существовавших в его время почтовых порядков, а не потому, чтобы к его времени они вышли из употребления и не существовали более. В одном письме Пселл пишет о сменных лошадях на почтовых станциях между двумя фемами и применяет к ним то же название кбутоора; это слово у него тождественно с Srpoaia шяо^,[1891] и основанием, почему почтовая гоньба лежала не на казначействе, а на некоторых деревнях, служит для него то соображение, что дело это — Srpoaiov лраура.[1892] Поэтому когда в источниках почтовые лошади, существовавшие и при Мономахе, и при Вотаниате, называются 5г|цоа1а истое;, Srpocrioi стяо!,[1893] под ними мы должны понимать лошадей, содержавшихся не казной, а крестьянами некоторых деревень; когда сам же Пселл рассказывает, какТорник и его приверженцы, бежавшие из Константинополя в Адрианополь, по дороге, для устранения погони, умертвили почтовых лошадей, его рассказ, убеждая нас с одной стороны, что лошади были отборные и постоянно находились на станциях, с другой — делается правдоподобным лишь под условием предположения, что на станциях лошадей было немного (от 4 до 6), иначе, если бы комплект был велик (доходил, например, до 40, как при Юстиниане), мера была бы едва ли выполнимой уже потому, что при таком комплекте состояло бы значительное число прислуги, с которой пришлось бы считаться приверженцам Торника. Итак, сообщение Пселла об устройстве почты мы вправе считать имеющим силу для XI в.; можем принять в соображение и его известие, что деревни, поставлявшие почтовых лошадей, освобождены были от других повинностей. Получается один вид ямской повинности: ее несут крестьяне, живущие в деревнях, расположенных вдоль больших дорог; эти крестьяне для государственных нужд содержат по дорогам почтовые станции, на станциях — лошадей, и отбывая эту постоянную повинность, пользуются льготами относительно остальных повинностей. Но не по большим только дорогам приходилось ездить чиновникам и двигаться войскам, если же войска двигались и по большим дорогам, то почтовых лошадей было для них недостаточно, и кроме того, не одни лошади, но волы и другие вьючные животные требовались для перевозки военных припасов и оружия: что значило несколько почтовых упряжек, стоявших наготове для станции, если для подвоза осадных машин (например, при осаде Манцикерта Диогеном)[1894] требовалось не менее тысячи повозок? Получается, таким образом, другой вид ямской повинности: ее несут крестьяне (исключая крестьян, содержавших государственную почту), и она не имеет характера постоянной и равномерной повинности; требовалась она по мере надобности и, подобно повинностям, соединенным с военным делом, не между всеми равномерно распределялась, но всей тяжестью ложилась на тех местностях, где обнаруживалась надобность. Последнего рода ямская повинность, как скоро она касалась известной местности, могла быть, и действительно была, не легче, а, напротив, тяжелее постоянной почтовой гоньбы, составлявшей обязанность придорожных деревень, но поскольку она не была учреждением непрерывно существующим, то крестьяне, несшие повинность, не пользовались никакими льготами; в этом убеждают грамоты, в которых ангария перечисляется наряду с другими налогами.

Была еще натуральная повинность ал^ктоу,[1895] представлявшая аналогию с постойной повинностью и состоявшая в обязанности давать помещение и кормы (кабшца Kai ояоЙохг|, тросраТ) правителям фем, сборщикам податей и вообще официальным лицам, а также заслуженным особам, для которых, надо полагать, это было своего рода пенсионом (цоуолроасо–hcov яарохл) — Для пропитания названных лиц и особ и сопровождавшей их свиты, равно как их прислуги и лошадей, требовалось мясо разных животных и птиц, рыба, вино, масло, овощи, хлеб, ячмень, овес, сено, и все это, вместе с помещением, должны были доставлять митрополии, еписко–пии, монастыри, землевладельцы, города и села, в которых появлялись стратиг, судья, практор и др. Имевший право на даровое помещение и кормы располагал широким выбором мест и лиц, которых он мог почтить ни для кого нежелательной честью принимать и угощать себя, — остановиться там или здесь зависело от его воли. Поэтому и мог Пселл, узнав, что бывший в его харистикии Мидикийский монастырь ожидает прибытия опсикийского стратига Зомы, обратиться к последнему с просьбой освободить его от своего посещения ввиду того, что монастырь — бедный и тягота кормления будет для него непосильной.[1896] Повинность была обременительной не только для отдельных монастырей, но и для митрополий,[1897] почему и существовал обычай, что некоторые монастыри давали митрополиям субсидии на этот предмет. Синод 1028 г. постановил, чтобы монастыри, исстари делавшие взнос митрополиям на содержание особ или на кормление судей и сборщиков государственных податей, в случае если будут отданы кому–нибудь в харистикию, продолжали уплачивать этот взнос митрополитам без изменения.[1898] Некоторые получали от императоров привилегии, освобождавшие от посещений представителей власти, влекших за собой тяжелую обязанность давать помещение и кормы; но византийские администраторы умели обходить запрещение и привлекать даже имевших привилегию к отбыванию повинности.[1899]

Памятники, сохранившиеся от последующих столетий, указывают на существование многих других податей и повинностей, сверх нами перечисленных, а также на то, что некоторые натуральные повинности переведены были на деньги, поэтому они превратились в налоги более постоянные и более равномерные. Из XI в. нет указаний, которые давали бы право заключать, как о взыскании натуральных повинностей деньгами, так и о применении тех частных сборов, вроде десятины с овец, свиней и пчелиных ульев (дальнейшее развитие пастбищного), убийства (тои tpovoo), деворастления (razpGevotpGopia — девичий разбой), обретения сокровища (еиреац тои 0г|асшроо) и пр., перечень которых находим в позднейших актах. Независимо однако же от такого разветвления государственных налогов, составляющего предмет сомнительный для XI в., мы имеем достаточно данных, убеждающих, что и в XI в. податные классы были крайне обременены. Масса народа оказывалась несостоятельной, и византийская казна, отличавшаяся вообще строгостью в деле взыскания податей, прибегала к экзекуциям, продаже земель, домов и другого имущества, — к таким мерам, которые приводили к окончательному разорению плательщиков, имущество которых чиновники фиска из личных расчетов могли продать и нередко продавали дешевле действительной стоимости.[1900] Но экзекуции мало помогали и недоимки с каждым годом все более накапливались. В большинстве случаев недоимки представляли безнадежный долг, так что в интересах уменьшения финансовой путаницы оставалось только списать их со счетов. Тем не менее с формальной стороны они всегда могли послужить законным основанием к тому, чтобы многих повергнуть в нищету, и потому списание недоимок, в существе дела неизбежное, было благодеянием для подданных. Обыкновенно приказы о прощении долгов давались в поминальные дни (ёлиасрюц грёрак;) или по поводу тяжкой болезни императора, за спасение души — царствующего государя или прежде умерших; прощались также долги в ознаменование каких–нибудь важных событий, вроде восшествия на престол. Византийская казна и в благодеяниях старалась соблюсти расчет: долги большей частью прощались за известное число старых лет, принося радость старинным должникам и возбуждая зависть в должниках позднейших.[1901] При вступлении на престол Константина VIII оставалось много неуплаченных денег за два года, потому что Василий Болгаробойца, щадя убогих, был снисходителен при взимании с них податей. Константин VIII взыскал эти недоимки.[1902] Роман III ознаменовал свое вступление на престол прощением государственных долгов,[1903] но тем неумолимее он стал впоследствии, по возвращении с неудачного сирийского похода, взыскивать старые долги, — многие были прогнаны с земель и домов, поступивших в продажу за долг казне.[1904] Затем упоминается о Зое, что она, приближаясь к смерти, освобождала от долгов.[1905] Но особенно щедрым оказался Вотаниат, простивший долги не только за старые, но и за новые годы; он издал повеление (уоцобетеТ) о списании долгов со всех, как властелей, так и убогих, за все время, предшествовавшее провозглашению его императором.[1906]