Кто хочет процветать - Тиана Веснина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фролов расхохотался:
— А по-моему, идея неплохая. Только называться он должен не клуб «Медальон», а клуб дураков.
Ксения тоже расхохоталась:
— Осторожней! Там много влиятельных… дураков.
— К сожалению, их везде много, а не только там.
Они вновь принялись рассматривать макет обложки.
— Да! — вспомнил Фролов наставление Астровой. — Я тут как-то видел Новгородцева… — он замялся, подыскивая следующую фразу, — меня очень лицо его… заинтересовало, как художника. Дело в том, что замыслил я одну картину и… — Фролову стало жарко. — Мог бы я обратиться к нему с просьбой позировать мне, всего два-три сеанса, как вы думаете?..
Ксения рассмеялась:
— Уверена, ваша идея встретит горячее сочувствие в лице Ладимира. Он любит себя на сцене, любит в кино, любит на снимках в журналах, к сожалению, очень редких, а тут ему предлагают запечатлеть его черты на полотне!..
— А вы колючая! Не прощаете актеру маленьких слабостей.
— Ошибаетесь, я их замечаю — это правда, но прощаю все!
* * *
На другой день Фролов позвонил художественному руководителю театра.
— А, да!.. Здравствуйте! Верочка мне говорила о своем желании, чтобы спектакль по ее пьесе оформляли вы, но дело в том, что наш художник уже сделал практически все эскизы…
Фролов был готов выслушать вежливый отказ.
— …но Олег Станиславович тоже высказал такое же пожелание. Приходите, познакомимся.
«Понятно, Вера и Пшеничного подключила, — отметил Сергей. — Что ж, отбросим за ненадобностью щепетильность и пойдем в театр», — с каким-то странным внутренним спокойствием, под которым притаилось яростное ожесточение, подумал он.
Художественный руководитель театра Михайлов Александр Алексеевич встретил Фролова приветливо. «Сразу видно, что Пшеничный — спонсор спектакля», — улыбаясь, пожал протянутую ему руку Сергей.
Разговор завязался легко. Говорили обо всем и ни о чем конкретно. Было ясно, что Александр Алексеевич не расположен заменять своего художника и поставил себе целью разочаровать Фролова в спектакле. Потому высказывался о пьесе с уважительной иронией. Подтекст читался следующий: «Разве женщина может написать стоящую пьесу? Так, безделушка!.. Я взялся за постановку только из-за спонсорской поддержки, обещанной Пшеничным». Фролов отвечал ему приблизительно в том же духе, мол, все понимаю, но тоже из меркантильных соображений согласился оформлять спектакль.
Беседовали, пили кофе с коньяком, опять коснулись пьесы. Неизбежный телефонный звонок прервал разговор. Александр Алексеевич извинился, Фролов взял чашку с кофе и принялся расхаживать по кабинету. Остановился перед висевшей на стене, так сказать, картиной (30 х 20), оправленной в хорошую раму. Картина была не написана, а наляпана маслом. Что конкретно хотел изобразить ребенок, было не понятно, но чувствовалось, что это была радость.
Михайлов, переговорив по телефону, подошел к Сергею.
— Ташизм. Моя пятилетняя дочь пока отдает предпочтение этой форме, — рассмеялся он. — Ее подарок на мой день рождения. Обожает рисовать. Вместо того чтобы мечтать стать актрисой, вместо того чтобы завороженно смотреть на сцену — пропадает в мастерской художника.
— Ну что ж, она уже мастер, — заметил с улыбкой Фролов, приглядываясь к картине. — Причем своеобразный… — подходя к ней еще ближе, добавил он.
— Пришлось повесить на стену, чтобы утешить. Принесла мне эту картину вся зареванная. Оказывается, не успела она создать свой шедевр, как тут же загорелась преподнести его мне. Схватила холст и помчалась из мастерской прямо в кабинет. И в коридоре кто-то налетел на нее, вот видите, и смазал немного это желтое пятно. Она расстроилась. Чтобы утешить ее, я обещал заказать раму и повесить на стену. Только тогда успокоилась. — Лицо Михайлова помрачнело. — Да… — протянул он, — мой день рождения в этом году не удался, да еще повлек за собой столько неприятностей. Лишь благодаря поддержке Олега Станиславовича дело не приняло критический оборот. Ведь именно в тот день в театре убили Милену Пшеничную. Пришлось даже закрыть спектакль. Компетентные органы нашли его опасным для жизни зрителей. Я говорю о «Мамаше Кураж», — уточнил Александр Алексеевич. — До сих пор не представляю, каким образом убийца проник за кулисы, — развел он руками. — И это как надо стрелять, чтобы в той суматохе выстрелить и попасть!.. Просто мастер высочайшего класса! Потом среди реквизитного оружия нашли винтовку с ночным прицелом и этим… как там они его называли… ПБС, прибором бесшумной и беспламенной стрельбы, ну конечно, без отпечатков. До сих пор меня в покое не оставляют. Косвенно обвиняют в концепции постановки спектакля. Нельзя было выносить на сцену столько оружия, открывать стрельбу… А!.. — провел он подрагивающей рукой по черным волосам. — Тогда из оперы «Евгений Онегин» надо изъять сцену дуэли. Преступник, к примеру, может заменить реквизитный пистолет Онегина на настоящий…
Фролов, слушая Михайлова, о чем-то напряженно размышлял. Затем, попросив разрешения, снял картину со стены и подошел с ней к окну. Кровяное давление при этом у него резко поднялось.
— Знаете что, Александр Алексеевич, — бодро приступил он, — это прозвучит несколько, скажем, смешно, и это больше свойственно женской логике, но я знавал одного экстрасенса… — Фролов замолк, ощутив сухость во рту. Преодолев неловкость, продолжил: — Так вот, он говорил, что неудачу, если она оставила материальный знак, можно изгнать, ликвидировав этот знак.
Михайлов с нескрываемым любопытством посмотрел на Фролова. Недоумение, как и ожидал Сергей, отобразилось на его лице. Углы губ опустились, лоб наморщился, а в глазах читалось: «Ну вы это… — но мелькнувшая мысль заставила изменить его свое чисто мужское мнение. — А что? Сейчас об этом много говорят и, кстати, среди мужчин действительно встречаются серьезные экстрасенсы».
— Ликвидировать? — заинтересовавшись, переспросил
