Пути неисповедимых - Алёна Реброва

Поняв, что разговора окончен, я тихо отошла от двери и перевела дух, едва не падая от волнения.

Нужно срочно предупредить Дейка! О том, что я нужна Адольфу, Рэм может и не знать, а вот рыцаря может прикончить в любой момент!

На негнущихся деревянных ногах я как можно тише поковыляла к комнате, которую отвели рыцарю. Она находилась ровно на другом конце длинного коридора и идти до нее было примерно тринадцать метров, если не больше.

Стараясь не шаркать и не опираться на стены, я шла к двери гораздо медленнее, чем хотелось бы, так как если пошла бы быстрее, непременно или упала бы, или подняла топот.

Я преодолела больше половины пути, когда услышала прямо за собой знакомый звук… как будто перья трутся о дерево. Я и вздохнуть не успела, как меня схватили за плечи и мягко, без шума, прижали к стене, заткнув рот рукой.

Поняв, что меня застукали за подслушиванием и живой не отпустят, я даже сопротивляться не стала… да и был ли смысл сопротивляться серафиму?

Безвольно обмякнув в его руках, я посмотрела на своего убийцу.

— И угораздило же тебя все подслушать!… - прошептал Рэми, приблизившись к самому моему уху. — И куда ты бежишь теперь? К рыцарю, предупреждать его об опасности? И что будет после того, как ты скажешь ему, кто я? Он тут же соберет вещи и уедет отсюда за пределы леса, тогда его найдет Юкка или Адольф, и он не жилец! Только я имею право решать, жить ему или умереть, ни один из ланков этого выбора не имеют — они связаны уставом гильдии, хотят того, или нет, — торопливо объяснил он. — Пойми, твоему другу ничего не грозит, пока он на меня не нападет… Но у него дорогая мне вещь, которую мне жизненно необходимо вернуть, потому я не могу оставить его в покое. Если он добровольно отдаст мне эту вещь, вы уедете из моего дома, а я велю Юкке прекратить охоту… Но под «добровольно» понимается не просто дать в руки, а вернуть с полным осознанием дела и чистой душой, потому ты не должна ставить перед ним выбор: или отдавай, или отберут силой… Так что разумнее с твоей стороны будет, если ты забудешь все, что слышала, и пойдешь спать. Понимаешь?

Я кивнула.

— И чудесно, — кивнул серафим, но пока не отпускал меня. — Не вмешивайся, тогда я смогу сохранить Донану жизнь. Иди спать, а завтра веди себя так, как будто ничего не было… я осмотрю твою руку, вы с Кудеяром поиграетесь в ученицу и учителя, возможно, мой братец тоже научит тебя чему-нибудь. Живи у нас хоть неделю, хоть все две, только не пытайся увести от меня Донана. Вне леса его жизнь в опасности… просто поверь мне на слово, — убедившись, что я все поняла, он отпустил меня.

Под пристальным взглядом серафима я вернулась в свою комнату.

Тревога не унималась, я была сама не своя и не могла уснуть… хотя как вообще можно было спать после того, что я узнала? Я внимательно вслушивалась в каждый шорох, следя за тем, чтобы никто и близко не подошел к комнате рыцаре.

Конечно, никаких тяжелых шагов, криков и угроз я не слышала, но не сказать, чтобы это меня успокаивало.

Так я пролежала до самого утра, пока Люциус не проснулся и не начал чудить. За ночь он забыл, что он стал человеком, и в огромном изумлении озирался по сторонам. Пришлось рассказать ему, что вчера произошло, а потом еще и помогать одеваться, так как он двигался очень неуклюже, хотя не так неумело, как это было вчера после превращения.

После того, как маг помычал на разный лад в течении пяти минут, он постепенно вспомнил человеческую речь…. Лучше бы он ее не вспоминал! Тут же на мою голову посыпались ругательства. Якобы я ужасно шумела ночью и не давала ему спать. К тому же меня бес дернул пропасть куда-то, когда он ужасно хотел пить, а встать не мог. Когда жаловаться стало не на что, он просто ради удовольствия начал придираться к любой мелочи, да так, что я и рот открыть не успевала. Дошло до того, что этот гад обвинил меня в распутстве, потому что моя ночнушка была недостаточно длинная и я, пока помогала ему одеваться, слишком уж прижималась к нему, а потом принялся вспоминать все мои прошлые грехи перед ним: от купаний в речке в чем мать родила на его глазах до червей в яблоках, которые я, несомненно, нарочно туда засовывала.

Не выдержав, я его, едва держащегося на ногах, вытолкала из комнаты, и подперла стулом дверь, чтобы он не смог зайти.

В наступившей тишине я немного успокоилась. Заправив кровать и приведя себя в порядок, я спустилась вниз.

Кроме нас с Люциусом уже проснулись и остальные. Раф носилась по кухне, готовя завтрак, Леопольд, превратившись в кота, летал по дому сумасшедшей серой молнией. Дейк, живой и здоровый, сидел на крыльце и с видом бывалого поэта любовался утренней полянкой. Истэка о чем-то болтал с Кудеяром на кухне, оба периодически посмеивались.

Все было настолько мирно и даже по-домашнему, что я невольно засомневалась: не приснилась ли мне та сцена с разговором двух серафимов?

Я собралась было поверить в это, как вернулся с ежедневных утренних полетов Рэмол и, хотя он вел себя достаточно непринужденно, то и дело косился на меня: не натворю ли я глупостей, начав намекать на что-то рыцарю.

Кроме меня этих взглядов никто не заметил, Рэми со всеми был дружелюбен и мил… Глядя на него, я все больше поражалась тому, что когда-то это странное добродушное и даже слегка глуповатое на вид существо было гениальным разбойником и жестоким рубакой. В любом случае, подозревать серафима в том, что сейчас он способен убить своего случайного гостя, было невозможно…

После завтрака Рэм отвел меня, Люциуса и Кудеяра в свой кабинет в подвале, оборудованный под небольшую лечебницу.

Первым делом серафим осмотрел кисти царевича, которые по-прежнему были все в ожогах. Даже не спросив, где племянник так ужасно покалечился, Рэм принялся колдовать над его руками. Зажав их в своих больших ладонях, серафим застыл в напряженной позе, чуть расправив крылья. Когда спустя несколько минут он выпустила кисти Кудеяра из своих рук, кожа на них была абсолютно здоровая, без единого шрама.

Поблагодарив дядю, Кудеяр сказал мне, что будет ждать меня в мастерской Демонтина, и вышел из лечебницы.

Затем настала очередь Люциуса. Маг, который не понимал, зачем его сюда вообще притащили, громко запротестовал, когда серафим просто попросил его подойти ближе. Ругательство, крики, почти истерика… все повторилось.

Смотря на этого чудака, я не понимала, что нужно к нему испытывать: жалость, как к больному на голову человеку, или отвращение, как к элементарному эгоисту и гаду, которого хлебом не корми, дай оскорбить кого-нибудь и устроить скандал. Я решила склониться к первому, но все равно вместо жалости испытала только раздражение.