Степан Разин. Книга первая - Степан Злобин

— Ваш воевода Степана Тимофеича звал на ужин, а батька не хочет без вас. Валите вы все во двор к воеводе…

— Не смеем мы к воеводе, честной есаул! — возразил посадский бедняк.

— Кто больше-то: воевода аль ваш атаман? — спросил Наумов.

— Воеводы по всем городам, а Степан Тимофеич один на всю Русь! — бойко крикнул мальчишеский голос.

Наумов засмеялся.

— Иди-ка сюда, — поманил он мальчишку.

Босоногий веселый курносый парнишка лет тринадцати вылез вперед.

— Ты чей? — спросил есаул.

— Звонаря от Миколы, Федька, — готовно ответил курносый.

— Звонить-то любишь?

— А то! В пасху с утра и до ночи!

— Красным-то звоном! Я тоже, бывало, любил, когда был босоногим, — сказал есаул. — Так, слышь-ка, Федюнька, беги по торгам, по церквам, к кабакам — повсюду звони, зови народ: мол, Степан Тимофеич велел приходить к воеводе Львову, его хлеба-соли покушать…

— И я побегу! — подхватил второй парнишка, вынырнув из толпы.

— Что ж, и ты беги тоже.

— С дубьем? — неожиданно спросил Федька.

— Чегой-то — с дубьем? — переспросил Наумов.

— К воеводскому дому с дубьем идти хлеба-соли откушать?

— А ты прыток, Федюнька! — заметил, смеясь, Еремеев. — Нет, с дубьем ныне рано…

— И то, я гляжу, с дубьем бы — к тому воеводе, с большой бородищей! — сказал второй паренек.

— К Прозоровскому, — подсказали в толпе.

Мальчишка кивнул.

— Ага, вот к нему бы, к тому, и с дубьем. А Львов Семен — только бражник, не злой…

— Ну, гайда! — послал Наумов.

Мальчишки помчались.

Возле разинского каравана, у волжской пристани, толпа не рассеивалась до самого вечера. Иные из астраханцев успели побывать на казачьих стругах и от того почитали себя счастливыми. Догадливые бежали в кабаки и тащили вино на струги. За услуги разинцы кидали им пригоршни серебра. Сюда волокли поросят, барашков, гусей, катили пиво, бузу…

Воеводский гость

Двое казачьих есаулов постучались в двери воеводского товарища. Отставной стрелец без одной руки, бывший у Львова вместо дворецкого, отпер сени.

— Спрошает наш атаман, каким обычаем станет его принимать воевода. Чести бы не уронить атаманской.

— Не с указкой ли вы ко князю, как гостей принимать! У нас всякие гости бывают, и всем по чинам дается, — сказал старик.

— Степан Тимофеич не «всякий» гость, а большой атаман. Сколь городов воевал у шаха! — сказал кривой есаул. — Мы за честь его встанем, коль князь твой его обидит.

— А, полно брехать-то, казак! — возразил стрелец. — Кто кого в гости кличет, пошто же бесчестить?! Не басурман наш-то князь — православный! Я в сечах с ним был и его обычаи знаю… Кто гостя бесчестит — сам чести не имеет…

Есаулы ушли.

Степан Тимофеевич на коне подъехал к дому Львова. Стольник встретил его на крыльце, повитался с ним за руку и повел в столовую горницу.

Как вдруг перед окнами загудела толпа.

— Кто там? Что за народ? — обратясь к дворецкому, спросил воевода и, не дожидаясь ответа, распахнул окно на улицу.

Ватага в сто человек казаков да еще сот в пять астраханской голытьбы запрудила неширокую улочку.

— Здрав будь, атаман Степан Тимофеич!

— Здрав будь, князь воевода Семен Иваныч! — раздались крики в толпе, когда их увидели вместе.

— Тереша! — позвал воевода дворецкого, быстро закрыв окно. — Вели во двор выкатить бочку вина. Будет мало — прибавишь. Да бычка пожирнее на вертел, да штук пять барашков… А то и десять… Коль гости пришли — угощай!.. Зря ты не веришь мне, атаман, — сказал князь, когда скрылся безрукий дворецкий. — Позвал я тебя для душевной беседы, ан ты привел с собой целое войско…

Разин мигом понял, что это забота его есаулов.

— Не гневись, князь Семен Иваныч! И все-то бояре с мужиками душевно беседуют, да от вашей душевности нам, простым мужикам, всегда лихо! — сказал Степан.

— Ты не мужик, Степан Тимофеич, а воин великий! — возразил воевода. — Да и с тобой мы стары знакомцы. Не помнишь меня? С панами мы с тобой вместе бились, и ты меня, молодого сотника, в бою выручал. А я признал тебя сразу.

— Во-она вспомнил, князь! — отмахнулся Разин. — По боярской пословице: «старая хлеб-соль — до нового снега!» Мало ли кого на войне выручать приходилось!

— Ты есаулом дозора был и от смерти меня спас.

Это случилось во время первой польской войны, когда князь Семен был еще совсем юным сотником. Как-то раз он попал в тяжелую перепалку. Сотни две польской пехоты окружили на привале его дворян, и началась тяжелая перестрелка. Дворянам пришлось плохо. Противник не позволял им сесть на коней и сжимал их все тесней и тесней.

Как вдруг из лощинки сзади поляков раздался пронзительный свист, грозный клич, послышались выстрелы. Явно было, что русским на выручку мчится стремянный полк. Враг растерялся. Князь Семен крикнул своим: «По коням!» Дворяне вскочили в седла, и ляхи бежали под натиском с двух сторон…

Когда закончилась стычка, юный казак подъехал к Семену.

— Знай донских, дворянин, как с полсотней шуметь — будто тысяча скачет! — с веселой похвальбой сказал он, лукаво мигнув карим глазом.

— Удалец! — так же весело отозвался Семен, сняв с головы шлем и вытирая потный лоб. — Что же мне дать тебе? Чем подарить на память? Хочешь кольчугу мою булатна уклада?

— Оставь, боярич, себе. Наши казацкие кости кремнистей, не ломятся так-то, как ваши, — сказал казак с насмешливым превосходством, как мальчику, хотя сам был не старше князя Семена.

— Да что ты, казак, гордишься?! — вступился за честь своего сотника толстяк дворянин, который только что в стычке с врагом показал себя трусоватым и теперь заискивал перед Семеном. — Ну, подняли крику да свисту, ну, обманули ляхов. Тут не отвага — обман. А как же ты смеешь со дворянином, со князем продерзко так говорить?! Он тебя, мужика, хочет жаловать, а ты надсмехаешься! И ты, князь Семен Иваныч, к нему не с тем: ты ему в честь с княжого плеча кольчугу, а он о полтине на водку мыслит!

Казак звякнул деньгами, на ощупь нашел в кишене червонец и, ловко подкинув, пустил золотой волчком в лоб ворчливого дворянина.

— Лови! Я тебе на похмелье не пожалею! — выкрикнул он, махнул остальным казакам, и все они мигом скрылись, прежде чем князь Семен что-нибудь успел вымолвить.

В гулевом атамане, грозе персидского побережья, князь Семен с удивлением узнал того удалого и дерзкого есаула, и его любопытство к Степану разгорелось еще больше.

Степан признал Львова и, вспомнив, как ловко влепил он червонец в лоб спесивому дворянину, усмехнулся.

— Эко дело — от смерти спас, — сказал он. — Я князь Юрия Долгорукого спас от смерти, а он моего брата родного послал под топор! Лучше мы старые счеты забудем, князь воевода. Горько от них. Народ говорит: «В бою князь народу брат, а дома — мужицкий кат!»

— Я воина в тебе чту, Степан, — делая вид, что не слышит дерзости, сказал стольник. — Садись, будем бражничать, да расскажи, как в море поплавал.

Отодвинув скамью, Степан сел за стол с таким видом, будто всю жизнь сидел с воеводами. Встретясь глазами с хозяином, он усмехнулся.

— Ты что? — спросил Львов.

— Дивуюсь, как ты, царский стольник, отважился в доме меня принимать!

— Что же тут дивоваться! Бояре да стольники по всем городам, а Степан Тимофеич один на всю Русь! — значительно сказал князь Семен.

Сергей успел передать Разину эти слова посадского босоногого мальчишки, которые были подхвачены и горожанами и разинцами.

— Сыск заправски налажен у воевод! — сказал Разин.

— Я сыском не ведаю — ратными только делами. По ратным делам и с тобою хочу говорить. Ведь слухов сколь шло про тебя! Не все ведь правда. Расскажи, как плавал, как бился.

— Да что же там было! Море качало, соленую воду пили, от лихорадки дохли да с персом дрались, — небрежно сказал Разин.

— То и любо мне знать, как дрались? Ты, сказывают, семьдесят кораблей у персидского шаха разбил?

— На ханском суденце сам плаваю, кои пожег, а кои идут в караване. Биться они против нас не смыслят, — сказал Степан. — Много кричат, а хитрости ратной не могут уразуметь.

— Сколь же там было людей на ханских сандалах?

— Полоняники сказывают, четыре тысячи было.

— А у вас?

— Так с тысячу…

— Да что ж ты, колдун? Народ говорит, колдовством воюешь. А ты мне ладом расскажи, как ты хана на море побил.

— Ведь то не наука, князь, — сметка. Как я побил, так тебе не побить: нынче так, назавтра иначе. На каждый случай — свой обычай. А может, и колдовством! — уклонился Степан.

— Не хочешь сказать… — обиделся князь Семен. — А мне не корыстью какой — для себя любо знать. Ведь экое дело: с тысячью казаков на четыре тысячи воинов выйти да всех перебить, потопить и в полон похватать! И города тоже брал у шаха?

— Сам ведаешь, князь. И сыщики повещали, и шах, чай, писал на Москву к государю.