Болшевцы - Сборник Сборник
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Коммуна, семья, работа, комсомол навсегда определили его путь. Не вор он больше и не лодырь. Провинился, значит, нужно отбывать наказание.
— Куда? — спросила жена.
— Сидеть.
— Где сидеть?
— В тюрьме.
Шура изумленно развела руками. Прибежал Филипп Михайлович, теща.
— Ну, чего вы смотрите на меня? Чего смотрите? Сказал — дай подушку и одеяло! — закричал Умнов.
— Да кто тебя гонит? — недоумевал Филипп Михайлович. — Не езди и все!
Умнов завернул туго подушку в одеяло, перетянул сверток ремнем и поехал в Москву.
По возвращении он еще крепче прежнего взялся за работу.
Пока его не было, Королев беспросыпно пьянствовал вместе с Громовым, дважды подрался, кричал среди улицы, что он сожжет коммуну. Его отправили на комиссию МУУРа. Громова исключили из коммуны.
Калдыба работал за мастера цеха и встретил Умнова хмуро:
— Не обломали тебе там ноги?
— Нет, Ваня. Становись-ка на свое место. Потом поговорим.
— Я, может, дороже тебя… Квакает, селезень!..
Умнов не ввязался в спор. Семь суток на Лубянке как бы подытожили какую-то часть его жизни, он стал осторожнее в выражениях, деловитей с кузнецами. Приучал друзей называть его Шуру — Александрой Филипповной.
Спустя несколько дней по возвращении Умнова с гауптвахты к Богословскому пришел исключенный из коммуны Громов. Он стоял перед Сергеем Петровичем, наклонив голову, надвинув низко на лоб пеструю кепку:
— Сергей Петрович, да неужели никак нельзя?
— Не надо было пьянствовать, других за собой тянуть. Не ценил коммуну. Кроме того — не нужда воровать погнала. Из баловства: родители — ведь торговцы? То-то оно и видно.
— Не буду больше. Возьмите обратно, — виновато бубнил Громов.
— Ребята тебя из коммуны выгнали, у ребят и обратно просись, — сухо заключил Сергей Петрович.
В дверь постучали. Вошел худощавый незнакомый Богословскому человек в военном плаще.
— Я агент ХОЗО ОГПУ, — отрекомендовался посетитель.
— Садитесь, — пригласил Сергей Петрович. — Что скажете?
— Прошлой ночью в парадном у двери своей квартиры я нашел пьяного в сиреневой ковбойке, с пробитой головой, — говорил агент. — Перевязал ему голову, оставил ночевать у себя. Пока я спал — он забрал все ценные вещи и ушел. Особо жаль именные, даренные коллегией ОГПУ часы. Не часы — память украл, подлец. — Посмотрев в упор на Сергея Петровича, он добавил. — А вор-то — воспитанник вашей коммуны.
— Не может быть, — мягко и внушительно возразил Сергей Петрович.
Лицо его было спокойно, и лишь концы пальцев вздрагивали, выдавая, чего стоит ему это спокойствие.
— Парень, пока я его выхаживал, сам сказал мне, что он из коммуны.
Пальцы на столе дрогнули сильнее. Сергей Петрович сунул руки в карманы тужурки:
— Не допускаю я этого. Но мы, понятно, сделаем все, что можем.
Агент ХОЗО встал, одернул плащ, кивнул головой и ушел, ни разу не взглянув на Громова. А тот стоял спиной к столу, уткнув нос в окно и внимательно разглядывал давно знакомую улицу.
— Слышал? — обратился к нему Сергей Петрович. — Я не верю, что это сделал наш болшевец. — Сергей Петрович прошелся от стола к двери, прикрыв лицо рукой.
— Хочешь назад в коммуну? — спросил он, опустив руку.
— А как же…
— Блатную Москву знаешь?
— Ну? — выжидающе произнес Громов.
— Найди вора.
По опухшему лицу Громова поползла злая усмешка:
— Я не агент угрозыска.
— Значит, не хочешь в коммуну…
Громов молчал. Кончики его ушей багрово рдели. Осторожно оправил на голове кепку, засунул под нее кусочек вылезшего бинта и пошел к двери.
— Что ж… поищу, товарищ Сергей Петрович, — протянул он. — Счастливо оставаться.
Когда Громов ушел, Сергей Петрович вызвал Умнова и Осминкина и рассказал им о краже:
— Езжайте в Москву… Ищите. Пятно надо смыть. А вечером соберем экстренное собрание коммуны.
Через полчаса Умнов и Осминкин уже сидели в поезде.
— Неужели наш парень? — недоумевал Умнов. — Он крутил толстыми пальцами кузнеца пуговицу на рубашке Осминкина. — В душу, гад, плюнул, ежели наш.
Осминкин только что возвратился с матча. Сборная РСФСР постояла за себя. Он весь еще был полон впечатлениями этого выдающегося состязания, радовался, что, будучи в команде представителем коммуны, не осрамил ее, сумел оказаться на должной высоте. Тем отвратительнее казался ему факт, сообщенный Сергеем Петровичем.
— Облазим притоны. Может, не наш, — сказал Осминкин. — Ну, а если наш… — и он медленно сжал кулаки.
В шалмане на Лесной гулял парень в сиреневой ковбойке. Он расшвырял по столу огурцы и стаканы, разбил бутылку с вином, выволок за рукав из соседней комнатушки слепого гитариста и потребовал:
— Затележивай «Яблочко»… Пей, дед, за все уплачено.
В другой комнатушке пили трое урок. Они шептались, хмуро косились в открытую дверь, им не нравилась шалая гульба соседа, а тот сгреб со стола два стакана, бутылку и, шатаясь, подошел к уркам:
— Пейте со мной…
— Поди прочь! — отрезал угрюмый малый с худым изношенным лицом.
— Ребята, да я весь ваш. Никогда не ишачил. Из коммуны ушел. Не могу!
— Не можешь, — насмешливо крикнул другой. — А я вот месяц назад сам просился в коммуну. Приема нет. А ты был и ушел. Через таких вот, как ты, не взяли. Сам не живет и другим не дает.
Гуляка оторопело отступил назад:
— Ребята, люди! Жулики! Та шо ж вы мине… или я сявка? Может, думаете, я уже и воровать разучился? Смотри, — нырнув рукой в глубокий карман штанов, он высоко взметнул над забинтованной головой золотыми часами. — Чистое золото!
Выходная дверь пронзительно взвизгнула. С улицы в прокуренную духоту плеснуло свежим воздухом. В дверях стояли Умнов и Осминкин.
Рука с часами дрогнула и медленно опустилась.
Хозяин притона — бородач-дворник — пригляделся к вошедшим.
— Старым знакомым! Давненько не были, — начал он и осекся.
Осминкин холодно посмотрел на него.
Вечером в коммуне, как и сказал Богословский, происходило экстренное собрание. К самому концу собрания в переполненный клуб пришли пять человек. Председатель усердно звонил в колокольчик:
— Голосую. Виноваты или не виноваты мы в краже, но раз на нас легла эта грязь, в нас тычут пальцами — надо собрать между собой деньги и возместить убытки потерпевшему. Так? Голосую.
Поднялась густая щетина рук.
Тогда запоздавшие прошли на сцену. Среди них были Умнов и Осминкин. Они подошли к Сергею Петровичу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});