Черчилль. Рузвельт. Сталин. Война, которую они вели, и мир, которого они добились - Герберт Фейс

После этого театр военных действий на несколько месяцев стабилизировался, так как Советский Союз готовил наступления севернее, во взаимодействии с операцией «Оверлорд». Румынское правительство не видело никаких шансов разобщить союзников и тем самым добиться более приемлемых условий, а также увлечь британское и американское правительства перспективой защищать Румынию от двух опасностей, которые она на себя навлекла: репрессий со стороны немцев и советского диктата. Король и оппозиция пытались подготовить летом переворот в Румынии и принятие апрельских условий. Но союзники ждали, пока события сделают повиновение неизбежным. До августа никаких решающих событий не произошло.

Болгария тоже не желала капитулировать. Сражаясь на стороне Германии, она не стала все же воевать против Советского Союза. Но болгарские войска помогали немцам контролировать Балканы и удерживали турок от присоединения к союзникам. В конце 1943 года София и другие болгарские города подверглись жестоким американским и британским бомбардировкам в качестве побуждающего мотива к капитуляции. Когда их попросили остановиться, союзники заявили болгарскому правительству, что если оно хочет спастись, то лучше послать секретную миссию в Каир или на Кипр и там обсудить условия.

В последующие месяцы все гадали, станет ли Болгария стремиться к капитуляции, если будет заранее знать цену этого акта. Но в марте советское правительство воспрепятствовало формулированию условий перемирия на том основании, что вопрос не срочный, а ситуация еще не так уж благоприятна. Части Красной армии находились еще достаточно далеко от Болгарии, и, вероятно, советское правительство полагало, что, когда они подойдут ближе, оно будет в состоянии дать более авторитетный совет союзникам, как поступить с этой страной.

Тем членам болгарского правительства, которые хотели отмежеваться от немцев, всячески препятствовали. Болгарские войска продолжали поддерживать Германию. В ответ на протесты Советского Союза, что подобное поведение несовместимо с нормальными отношениями и совершенно недопустимо, болгарское правительство не извинилось перед Москвой и не привело никаких оправданий. Вот конец его ответа советскому правительству от 24 апреля: «В заключение болгарское правительство считает необходимым еще раз заявить, что оно никоим образом не изменило своих отношений с Советским Союзом по сравнению с теми отношениями, которые были 1 марта 1941 года, когда Болгария присоединилась к трехстороннему договору, а Советский Союз и Германия были связаны другим договором».

Ситуация оставалась неясной до осени, когда Красная армия уже подошла к границам и угрожала вступить на территорию страны.

Опыт показывал, как сложно применять правило всеобщего согласия к каждой из этих нестабильных ситуаций. А решения не могли ждать вечно. Короче, дипломатические методы оказались несовершенными и неподходящими – неудобными для войны и неэффективными для мира. Перед дипломатами и военными встал вопрос, является ли договор, согласно которому тот или иной союзник обладает доминирующей властью в каждой из этих ситуаций, разумным способом положить конец разногласиям.

Страх, что советское правительство будет стремиться навязывать в Восточной и Центральной Европе свою волю, когда Красная армия займет эти регионы, подталкивал к действиям. Эта тревога выразилась в записке, которую Черчилль 4 мая направил Идену:

«Следует составить для кабинета, а вероятно, и для имперской администрации документ, в котором бы кратко излагались острые разногласия между нами и советским правительством, возникшие в Италии, Румынии, Болгарии, Югославии и особенно в Греции… Основной вопрос заключается в следующем: собираемся ли мы дать свое молчаливое согласие на установление власти коммунистов на Балканах и, вероятно, в Италии?.. Я придерживаюсь мнения, что нам следует сделать твердые выводы по этому вопросу, и, если мы решим сопротивляться вторжению и распространению коммунизма, это надо им ясно показать, как только позволит военная ситуация. Но прежде всего надо посоветоваться с Соединенными Штатами».

Возможно, однако, пока разрабатывалось новое предложение относительно соглашения, лидеры союзников остерегались раскрывать свои карты. На следующий день, 5 мая, британское правительство через свое посольство в Москве обратилось к советскому правительству с официальным предложением сотрудничества в делах Греции. В этот же самый день, беседуя с Гусевым в министерстве иностранных дел в Лондоне, Идеи намекнул, что советское правительство вполне может предоставить Британии управление ситуацией в Греции, пока там еще продолжается борьба, а Великобритания вполне может предоставить советскому правительству управление ситуацией в Румынии на период военных действий в этой стране. Позже министерство иностранных дел назвало это предложение бесцеремонным. Так это было или нет, советское правительство отнеслось к нему со вниманием. 18 мая Гусев ответил министерству иностранных дел: советское правительство благосклонно относится к этой идее, но прежде, чем претворять ее в жизнь, хотело бы знать, согласован ли этот вопрос с американским правительством.

30 мая британский посол в Вашингтоне лорд Галифакс поинтересовался у Хэлла, как американское правительство отнеслось бы к подобному соглашению. В представленном им меморандуме подчеркивалось, что указанное соглашение будет действовать только в период войны и не коснется прав и обязанностей каждой из трех великих держав, зафиксированных в мирном договоре. Предложение оскорбляло убеждения Хэлла. Он предвидел, что даже такое временное рабочее соглашение может превратиться в договоренность о сферах влияния, подобную тем, что в прошлом всегда являлись причиной конфликта. Поэтому государственный секретарь энергично возражал. И он продолжал возражать, невзирая на довод, что нет никакой практической альтернативы и текущие проблемы доказывают бесполезность объединенной консультации. Да и тот факт, что президент по-прежнему не хочет вмешиваться в проблемы Польши и Балкан, по крайней мере до тех пор, пока не пройдут выборы, не казался ему причиной для отказа менять свою точку зрения. В своем ответе Галифаксу Хэлл, как он вспоминал позже, сказал, что, по его мнению, «…отказаться от наших широких, основополагающих деклараций политики, принципов и практики было бы сомнительным. Если они вытекают их одного или двух важных примеров, таких, как Вы указываете, тогда ни одна из стран-участниц не будет ни иметь прецедента, на котором можно настаивать, ни каких-либо стабильных правил, которым можно подчиняться и настаивать, чтобы им подчинялись и другие правительства».

Черчилль напрямую обратился к Рузвельту. В послании от 31 мая он ссылался на тревожные признаки расхождения в политике между британцами и русскими в отношении Балканских стран, особенно Греции. Он выразил надежду, что президент одобрит предложение, как «практичное», и добавил: «Разумеется, мы не хотим делить Балканы на сферы влияния и, соглашаясь на урегулирование, должны ясно дать понять, что оно применимо только в условиях войны и не влияет на права и обязательства, которые каждой из трех великих держав придется осуществлять во время мирного урегулирования и впоследствии по отношению ко всей Европе. Урегулирование, разумеется, не будет включать в себя каких-либо изменений в нашем нынешнем сотрудничестве в формулировании и выполнении союзной политики в отношении этих стран».

Этот путь, вероятно, казался премьер-министру наиболее естественным, поскольку в ходе переговоров между ним и президентом по зонам оккупации в Германии Рузвельт повторял, что американское правительство не хочет играть никакой роли в этом регионе, как во время войны, так и после нее. В меморандуме Стеттиниусу от 21 февраля 1944 года и в неоднократных обращениях к британцам президент заявлял: «Я не хочу, чтобы Соединенные Штаты взвалили на себя бремя послевоенных преобразований во Франции, в Италии и на Балканах. Это не является для нас естественной задачей – на расстоянии 3500 или более миль. Это определенно задача британцев, в решении которой они гораздо больше заинтересованы, чем мы».

Президент обратился к Государственному департаменту с поручением составить ответ на обращение премьер-министра. Пока поручение выполнялось, 8 июня пришло еще одно послание от Черчилля, где он снова отрицал существование проблемы сфер влияния: «Мы должны действовать все вместе, но кто-то должен нас направлять». Далее он утверждал, что считает разумным, чтобы русские имели дело с румынами и болгарами, так как их войска «посягнули» на эти страны, а Британия – с Грецией и Югославией. Он заметил, что, по его мнению, «в эти времена для страны не может быть судьбы хуже, чем подчиняться решениям, переданным по испорченному телеграфу». Последняя фраза была особенно убедительной: «С другой стороны, мы, насколько возможно, принимаем лидирующую роль Соединенных Штатов в Южной Америке, до тех пор пока вопрос не касается наших кровных дел. Естественно, мы вырабатываем собственную точку зрения на этот вопрос на основании того малого, что имеем».