Последняя охота Серой Рыси - Чарлз Робертс

III

Два или три года спустя Хорнеру пришлось побывать в большом городе, за много сотен миль от седой вершины Плешивой горы. Ему было поручено доставить на выставку челноки, лыжи и другие изделия его земляков, жителей лесов. Руководимый отчасти инстинктом, он в первое же свободное утро отправился в парк, где содержались дикие пленники, неукротимые изгнанники природы. Туда стекались толпы народа, чтобы посмотреть на них сквозь железную решетку.

Бесцельно бродя по парку, он прошел мимо странного оленя, похожего на козла, который не показался ему интересным. Потом он очутился у загородки, заключавшей самца-лося, двух самок и годовалого теленка. Непривлекательный на вид теленок, казалось, был вполне доволен окружающей обстановкой. Самки имели унылый вид. Шерсть их так вылезла, что можно было подумать, будто она изъедена молью. Но откормлены они были хорошо. Зато на него произвел сильное впечатление величественный самец-лось, покрытый густой шерстью, с темными плечами и внушительным лбом, на котором уже виднелись бугры — будущие рога. Великолепное угрюмое животное стояло среди членов своей семьи, но, казалось, совершенно не замечало их и смотрело куда-то через них вдаль. Высоко подняв свою длинную чуткую морду, чтобы уловить дыхание холодного ветра, дувшего с севера, и полузакрыв глаза, он, как казалось Хорнеру, не видел проволок своей решетки. Он созерцал холодные темно-зеленые сосновые чащи севера, выцветшие сухие деревья пустыни, где гуляет лишь ветер, широкие листья водяных лилий, плавающих по тихой воде заводей, и плоские озера, вода которых алеет в лучах заходящего солнца.

— Позор, — ворчал Хорнер, — держать такого красавца в клетке, годной для цыплят.

И, охваченный тоской по запаху родных еловых лесов, он чувствовал себя таким же пленником.

В этом состоянии духа он подошел к большой клетке с куполообразной крышей, содержавшей ястребов и орлов. Это было грязное, запущенное место с несколькими высохшими деревьями, производившими жуткое впечатление. Деревья были воткнуты в землю для того, чтобы убедить пленников, будто они на свободе. Хорнер бросил на них быстрый взгляд и поспешил пройти мимо, взбешенный видом этих могучих крылатых странников небес, осужденных в унылом однообразии влачить свои дни. Но, поравнявшись с клеткой, он внезапно остановился, и, странно, дрогнули все струны его сердца. Он заметил большого белоголового орла, неподвижно и мрачно сидевшего на засохшем сучке у самой решетки и, не спуская глаз, смотревшего не на нее, а прямо на солнце.

— Чепуха! Это невозможно! В мире есть миллионы белоголовых орлов! — с досадой пробормотал Хорнер.

Орел сидел, повернув к нему правую сторону головы, которая была бела, как снег. Хорнер повторял самому себе, что было бы величайшей глупостью думать, будто бы этот гордый пленник, сквозь решетку неподвижно созерцавший солнце, был его старый друг с Плешивой горы. Но что-то в глубине его сердца настойчиво говорило ему, что это он. Если бы только птица повернула голову! Наконец Хорнер вложил в рот два пальца и так пронзительно свистнул, что прохожие с неодобрением на него посмотрели. А случайно проходивший мимо полисмен подошел поближе, чтобы удостовериться, не подал ли кто сигнал о помощи.

Но Хорнер не заметил того внимания, которое он возбудил в окружающих. В ответ на его призыв орел медленно, точно в раздумье, повернул голову и спокойно посмотрел ему прямо в глаза. О да, вот эта странная черная полоса над левым глазом и все тот же непоколебимый вызов во взгляде, который не сломили ни поражение, ни плен!

Хорнер едва не вскрикнул от жалости к птице, ставшей родной его душе. Долгие дни, в лютых муках проведенные на горной вершине, одинокой и обвеянной ветром, ослепительный блеск солнца, огромная мрачная птица, сохранившая ему жизнь, — все эти воспоминания толпой нахлынули на него.

— Подожди, старый товарищ! — пробормотал он, как можно ближе придвигаясь к решетке. — Я не допущу такого позора! Я хочу знать, кто сыграл с тобой эту шутку. Не волнуйся! Я выведу тебя отсюда, если бы даже для этого потребовался мой годовой заработок. Подожди!

И, крепко стиснув зубы, он отвернулся и вышел из сада. Орел не должен провести здесь ни минуты больше.

Решение Корнера было непоколебимо, но он не представлял себе всех трудностей, с которыми ему предстояло столкнуться. Прежде всего ему объявили, что птица не продажная — ни за какую цену. В эту ночь он лег спать в безумной скорби, разочарованный и обманутый в своих надеждах. Однако усилия, которые он прилагал к этому делу, и злобная страстность, с которой он протестовал против всего, вывели наружу кое-что из пережитого им. А так как его история была интересна, ее довели до сведения председателя общества, которое содержало зоологический парк.

Это был естествоиспытатель в лучшем смысле этого слова, вовсе не из тех ученых педантов, для которых все естествознание сводится к классификации костей или зубов. На него рассказ о Хорнере произвел сильное впечатление. Прежде чем Хорнер успел вполне определенно решить, раздобыть ли ему приказ об освобождении своего пленного друга или совершить кражу со взломом клетки, пришла бумага, приглашавшая его на переговоры в контору председателя.

Весь сияющий ушел Хорнер с этого свидания. Теперь он убедился в том, что здесь, в городе, как и у него на родине, можно найти сердечных и разумных людей. Он согласился уплатить обществу столько, сколько могла стоить замена пленника другим экземпляром того же рода. И в кармане он держал приказ — немедленно выдать орла ему на руки.

С восхищением он смотрел, как искусно сторож справился с опасным пленником, отделавшись в этой короткой схватке лишь царапиной. Величественную птицу связали бесцеремонно, как индюка. Надев ей на голову колпак, опутав злобные когти и крепко завязав крылья, парившие некогда в небесной глубине, ее передали избавителю. Хорнер завернул орла в одеяло и понес под мышкой, словно узел со старой одеждой.

За окраиной города Хорнер еще раньше заметил высокий скалистый холм, стоявший особняком и показавшийся ему подходящим для намеченной им цели. Он нанял городской экипаж и около часа ехал вперед с узлом на коленях. Мало кто мог бы представить себе, сколько поэзии, свободолюбия и воспоминаний скрыто было в этом обыкновенном свертке на коленях человека с сухощавым лицом и серыми глазами. У подножия холма, среди пустынного и неровного выгона, Хорнер сошел с экипажа. Он направился к скалистому склону тропинками, протоптанными козами, через обнаженные овраги и изрытые горные кряжи. И наконец достиг одинокой крутой скалы. Отсюда видны были в отдалении лишь крыши домов, мачты и мосты, а где-то далеко-далеко ярко сверкало море.