Другая половина мира - Михаил Ахманов

— Ссорящийся с женщиной подобен керравао на вертеле: и снаружи печет, и внутри колет, — заметил Чоч-Сидри.

— Я с ней не ссорился, — угрюмо буркнул Дженнак. — Я не хочу стать этим самым керравао и не желаю крутиться над огнем, подчиняясь женской руке. Да будь она хоть трижды Дочерью Солнца! Я…

Они сидели вчетвером на стрелковом помосте — Дженнак, Сидри, Грхаб и Хомда, Воин-со-Шрамом-на-Щеке; северянин и сеннамит игрались с ножом, перебрасывая с пальца на палец острое лезвие, а жрец и наследник спорили, не забывая прихлебывать из кувшина. Кувшин помещался у Дженнака между колен, а перед Чоч-Сидри стояла большая шкатулка из железного дерева, украшенная шестью резными знаками — теми, с которых начинались имена богов. Ларец этот раскладывался надвое и хранил в своем прочном чреве великую ценность — листы Чилам Баль. Не какой-нибудь урезанный экземпляр, включавший лишь три первые Книги кинара и переписанный черными значками на светлой тростниковой бумаге, а стопку старинных пергаментных листов, окрашенных во все цвета радуги.

Канонический свод Чилам Баль включал четыре Книги — Минувшего, Повседневного, Книгу Мер и Книгу Тайн. Считалось, что первая из них написана Мейтассой и Коатлем серебристыми письменами по черному фону. В ней бог Судьбы и Всемогущего Времени и бог Мрака и Великой Пустоты поведали историю Пришествия — разумеется, иносказательно, но даже жрец из числа Странствующих умел толковать и объяснять эти тексты. Вторая Книга, Книга Повседневного, была ясней и не требовала комментариев жрецов; ее знали и цитировали все, кто был обучен чтению майясских знаков. Она состояла из двух частей: Советов о Повседневном и Притчей, пользовавшихся особой популярностью, ибо были они краткими, понятными и при том исполненными мудрости. Книгу эту написал Тайонел, покровитель земледельцев, скотоводов, охотников, рыбаков и всех прочих, кто кормится от щедрот земли и воды; и написана она была темно-изумрудными значками по светло-зеленому фону — так, словно над свежей весенней травой воспарили сочные листья дерева пьял.

Создателем Третьей Книги, Книги Мер, числился Одисс Хитроумный. Этот бог Удачи и Мудрости особо заботился о мастерах, искусниках и людях знания — а какое знание может быть без мер? И потому, пурпурными письменами на страницах цвета утренней зари, Хитроумный объяснял, как измерять время, расстояние, вес и объем, сколько месяцев должно быть в году и сколько дней в месяце, что такое локоть, длина копья и толщина волоса, и много ль воды поместится в выдолбленной тыкве. Все это, а также иные премудрости, подвигли жрецов соорудить особый храм в пещере на берегу Океана Заката, где хранились мерные камни, сосуды и стержни, а также соединенные тонкой перемычкой сферы из стекла, в которых падением водных капель отсчитывалось точное время. Если не считать Храма Вещих Камней, Храм Мер был самым древним — полтора тысячелетия пронеслось над его сводами и пятьдесят поколений жрецов упокоились под его каменными полами.

Последний раздел Чилам Баль, Книга Тайн, состоял, как и Книга Повседневного, из двух частей. Первая, Листы Арсолана, Арсоланом же была и написана; а писал бог Света солнечными золотыми буквами на желтоватом фоне. Сочинение свое он представил в форме вопросов и ответов, трактующих некоторые философские и теологические материи, не всегда понятные даже посвященным, но любой, одолевший хотя бы первый лист, изумлялся мудрости Арсолана и его поистине необъятному всеведению. Вторую часть, Листы Сеннама, Великий Странник вывел собственной рукой, синими и фиолетовыми знаками по голубому фону, посвятив ее устройству мира и Вселенной. Этот текст, написанный на древнем майясском языке, был доступен одним аххалям высшего посвящения, и то не до конца; многое в нем оставалось нерасшифрованным, неясным и непонятным. А потому в своды для простых людей и Странствующих жрецов Четвертую Книгу не включали, дабы не соблазнять их попыткой ложного толкования непосильных человеческому разуму тайн.

Но свод, хранившийся в шкатулке из железного дерева, был полным и, согласно преданию, переписанным прямо с пергамента, помнившего тепло божественных рук. На сей счет были некие сомнения и разночтения: одни мудрецы утверждали, что Кино Раа не касались пергамента и перьев, а лишь продиктовали свои мудрые речи, которые тут же были высечены на стенах Храма Вещих Камней, а уже с них занесены на прочную кожу. Другим же аххалям представлялось несомненным, что Шестеро сперва записали все, что полагалось выбить в камне, передав записи древним жрецам. Некоторые приверженцы Очага Мейтассы даже склонялись к мысли, что Книг было не четыре, а пять, и что в утерянной Книге Пророчеств якобы предсказано, что Мейтасса (не бог, а степная держава) будет владеть миром. Так или, иначе, но самый первый свод Чилам Баль никто за пятнадцать столетий не обнаружил, но имелось около двадцати списков с него — и один из них лежал сейчас перед Сидри в ларце из железного дерева. Этот вклад Одиссара в восточную экспедицию был столь же весом и ценен, как две сотни умелых воинов плюс светлорожденный наследник. Люди, даже потомки богов, как известно, смертны; этим же листам было тысячу пятьсот восемнадцать лет, и они, пропитанные особым зельем, могли храниться еще такое же время.

Чоч-Сидри бережно раскрыл шкатулку, отсчитал черно-белые листы Книги Минувшего и часть зеленых, относившихся к Советам; наконец, перед ним легла страница с Притчами. Погладив ее, словно щечку любимой девушки, жрец сказал:

— Положим, ты не ссорился с арсоланской госпожой, но спорил. Спорить не возбраняется, ибо в Книге Повседневного так и сказано: спорьте! Спорьте, не хватаясь за оружие; спорьте, не проливая крови; спорьте, но приходите к согласию. Нож твой чист, — Сидри покосился на клинок Дженнака с бирюзовой рукоятью, — значит, первый из заветов ты исполнил. Но к какому согласию пришел?

— Женщину надо приводить не к согласию, а к повиновению, — возразил Грхаб, жонглируя острым клинком. — И лучший способ торчит вот здесь! — Он поскреб визу живота и перебросил нож Хомде. Тот, видать, понял сказанное: заревел, как медведь, согнулся от смеха, приняв клинок не на палец, а всей ладонью.

— Женщина — бить, — произнес он, облизывая кровь с ладони. — Больше бить, больше слушаться. Бить не палкой, ремнем; палка ломать кости, женщина стать некрасивый.

— Тоже способ, Хардар меня раздери, — согласился Грхаб. -- Хомда хоть и дикарь, а в женщинах толк понимает.

— Нельзя бить, — сказал Дженнак. — Она большая госпожа, ее отец великий вождь, сахем сахемов, колдун. Разгневается, повелит духам, они съедят печень обидчика, вырвут сердце.