Черный Василек. Наекаэль (СИ) - Никита Воробьев

— Папа выпускает его за стены Ватикана только когда проблему нельзя решить менее радикальным образом. — Задумчиво проговорил Охотник. — Знаешь, чем занимаются «уборщики»?

— Устраняют последствия деятельности малефиков, чтобы не смущать мирных жителей. — Уверенно ответил инквизитор.

— Не только. — Охотник вздохнул. — Когда Себастьян берется за дело, обычно остается много трупов… чаще всего, разбросанных по частям. Это тоже смущает мирных жителей, как ты выразился. — Он немного помолчал. — Так что людям типа Артура и его подчиненных приходится устранять последствия. Сам-то он не может… ты понимаешь.

— Из-за того, что он?.. — Рейнальд молча кивнул, глядя в землю. — Как это случилось?

— Проклятие. — Бросил в ответ Охотник. — Ваши уже давно исследуют вампиров, оборотней и прочую нечисть, и какое-то время назад научились готовить тинктуры на основе крови чудовищ. Ничего не слышал об этом?

— Нет. — Инквизитор поправил горящие бревна и оторвал кусок солонины. — Я занимался расследованиями и поимкой колдунов, алхимия и опыты не находятся в моей… зоне интересов.

— Понятно. — Рейнальд сделал глоток из фляги. — Наши организации тесно связаны, инквизитор, и Орден стал своего рода испытательным полигоном для ваших исследований. У нас существует правило: если задание, выполняемое Охотником, непосильно, он может взять одно из проклятий в пользование, для завершения миссии. — Сказав это он нахмурился, прикрыл глаза и откинулся спиной на дерево. Было видно, что слова давались ему с тяжестью. — Обычно это вампиризм или ликантропия. Они очень сильно отличаются: вампиризм дает более слабый эффект постоянно, но от него нельзя излечиться. Охотнику придется до конца жизни терпеть ужасающую жажду крови и испытывать дискомфорт на солнце, но если он выдержит и не сломится под этой тяжестью, то после смерти душа сможет попасть на Тот Свет. — Он сделал паузу. — Во всяком случае, так говорят. А ликантропия позволяет стать неубиваемой машиной смерти, но только во время превращения, в полнолуние. Вместе с тинктурой ликантропии Охотник получает противоядие. Вколов его, можно избавиться от проклятия, но сделать это можно всего раз в жизни: противоядие дает иммунитет если инфицированный превращался не более одного раза. — Он снова замолчал, уйдя в свои мысли. — Однажды несколько Охотников решили предать Орден и сбежать. Карл, Аристарх, Сареф и Себастьян. — Инквизитор удивленно посмотрел на собеседника. — Беглых Охотников тяжело поймать, нас учат скрываться и действовать незаметно с самого вступления в Орден, чаще всего это невозможно. Тогда никто не знал, но за день до этого из хранилища пропала шкатулка с еще не до конца исследованной ликнтропией. Охотники скрылись, и долгое время скитались вместе, пока в один вечер на небо не взошла полная Луна. Беглецы прятались в прибрежном доме, который был давно заброшен. В тот вечер они решили отпраздновать успешный побег: ели, пили, веселились. — Тон Рейнальда принял мистические нотки. — Но Себастьяна с ними не было, он ушел наверх спать, что было в его характере. Они не знали, что там происходит, но, когда Охотники вышли во двор, чтобы продолжить гулять, дверь дома слетела с петель, а из-за нее за ними понесся огромный, жуткий зверь. — Он сделал еще один глоток, отставил флягу в сторону и принялся устраивать себе место для сна. — Себастьян втерся в доверие к беглецам, но не смог предотвратить побег в Ордене, и принял решение убить предателей. — Говорил он через плечо. — Так поступают со всеми, кто сбегает из Ордена… ну, почти со всеми. И можешь поверить, чудовище с навыками Охотника это самый жуткий противник, с которым ты можешь встретиться в жизни. Тогда не существовало противоядия от ликантропии, его изготовили позже, из крови самого Себастьяна. Но прошло слишком много времени, и он остался оборотнем навсегда. Когда он вернулся в Орден и обо всем рассказал, Папа вынес ему личную благодарность, и оставил при себе как самого верного и могучего воина. Вот и вся история. — Он с облегчением закончил говорить, улегся на кусок мешковины, который еще вечером нашел в повозке, завернулся в плащ и подвинулся ближе к костру.

— Удобно тебе так, на земле? — Спросил инквизитор, забираясь в повозку на сложенные шкуры.

— Привык. — Односложно ответил Охотник.

— Слушай, — со вздохом продолжил Рихтер, глядя в небо, — ничего личного, но я тебя подозреваю.

— В чем? — Поинтересовался Рейнальд.

— В том, что ты помог Завулону сбежать в тот день в Ломеионе.

— Черт, я принес его голову тебе в руки и едва не умер. Что мне нужно было сделать еще? — Со смехом, сорвавшимся на кашель, поинтересовался Рейнальд.

— Недавно что-то, подозрительно похожее на Азазель, создало в Венеции целую гору золота. — Глядя на луну, сказал инквизитор. — Некому было, кроме тебя. И как только доказательства появятся… решение я буду принимать беспристрастно.

— Дело твое. — Безразлично произнес Охотник и заелозил, удобнее устраиваясь перед сном.

— Кстати, что за договор у вас с Папой?

— Не бери в голову, — нехотя ответил Рейнальд, — старое дело.

— И все же? — Настоял Рихтер, но Охотник промолчал.

Где-то далеко отсюда

— Не поймите меня превратно, но мне все же крайне любопытно, неужто человек вашей силы испытывает стеснение в средствах так же, как простой смертный?

— Для жизни? Отнюдь. Для научных изысканий — весьма. Сам я существую очень скромно, если не сказать аскетично. К сожалению, работники, к услугам которых я прибегаю, едва ли согласны оказывать их на одной лишь идейной основе.

— Так значит и вы не всесильны?

— Я понимаю, к чему вы клоните, и, раз уж мы теперь сообщники, удовлетворю любопытство. И правда, многие тайны мироздания передо мной открыты. Жаловаться на недостаток сил или возможностей было бы ханжеством. К счастью, научное знание, как известно, не может быть полным, важно обладать источниками его получения. И вот один из них уже множество лет ускользает от меня.

— И что это?

— Скорее кто. Один из древнейших людей, живший, как мне думается, еще задолго до постройки пирамид. Знания, которыми он обладает, завораживают меня. К несчастью, он крайне нелюдим, отчего поиски превращаются в сущую муку. Зато каков азарт!

— Живой человек? Абсурд.

— Его зовут Лазарь. И да, возможно, именно тот, о ком вы подумали. К несчастью, кроме его имени в своих поисках я почти не продвинулся.

— Должно быть он уже дряхлый старик. Какая с него польза?

— Вот тут вы не правы. Те крупицы информации, которые мне удалось добыть, говорят о том, что на вид он юн, едва не младенец. С большими голубыми глазами. Не доводилось такого встречать?

— Города растут, деревни расширяются.

— Вот и я затрудняюсь.

— Неужели один этот человек настолько захватил ваше внимание?