Цыпленок и ястреб - Роберт Мейсон

Он сделал паузу, выждав, пока "Фантом" выполнит посадку.

— Представляешь? Сто вылетов. Блин, я бы уже два раза домой вернулся.

— А вы что, записываете вылеты?

— Неофициально. Я веду свой собственный журнал. А когда я одному кадру из ВВС сказал, на сколько заданий я слетал, он и говорит: а что ты хочешь? Умные пилоты идут в ВВС. Вот гондон.

Я глядел, как взлетает еще один "Фантом" и сокрушался: а вот остался б в колледже — водил бы сейчас один из таких и жил с той стороны взлетной полосы.

— Так и есть, — сказал я.

— Что?

— Умные пилоты идут в ВВС.

Лагерь превратился в город-призрак со стенами из ткани. Тропинка, ведущая от клуба к палаткам, была совершенно безлюдна. Стальони ушел в свою палатку, а я в свою.

Я написал Пэйшнс письмо, чтоб она была в курсе моих дел и получила мой новый адрес.

В палатку вошла вьетнамка в черной пижаме. Она кивнула мне и принялась подметать земляной пол бамбуковой метлой, рисуя в пыли аккуратные параллельные линии. Добравшись до меня, она слегка поклонилась и подождала, пока и подниму ноги с фанеры. Я их поднял и она подмела под ними. Потом она начала заправлять постели. В палатке были четыре раскладушки. Снова вернувшись ко мне, она поклонилась. Ее улыбка была черной от бетеля. Она дожидалась, пока я встану. Я вскочил:

— Ой.

— А, — сказала она. Она сняла всю постель, заправила ее и аккуратно привела в порядок мои вещи. Бронежилет сюда. Кобуру с пистолетом туда. И так далее. Она увидела, что я оценил ее артистизм и кивнула, когда я вновь мог улечься жопой на одеяло.

— Спасибо, — сказал я.

Вновь улыбнувшись черной улыбкой, она выскользнула наружу.

Значит, даже в армию, с этой военной тоской полевой жизни, Кольцевой допустил кое-какую роскошь, чтобы подсластить тоску. Такого я пока не видел.

Какое-то время я расхаживал по палатке взад-вперед. Вышел, чтобы поглазеть на взлетающий "Фантом". Кивнул проходящей горничной. Хотел поболтать со Стальони, но тот сказал, что читает интересную книгу. Я вспомнил про свою. Я как раз читал второй том "Властелина колец". Голлум скользил вниз головой по скалам, преследуя Бильбо. Я ассоциировал себя с Голлумом, мне нравился его голос. Раньше, в Кавалерии, я пытался ему подражать: "Да, моя прелессссть, мы любим выссссаживать дессссанты". Но всем казалось, что у меня развивается шепелявость. Никто не знал, кто такой Голлум. Самым популярным чтением были книжки про Джеймса Бонда.

Пока я читал, в моем мозгу что-то очень серьезно перекосилось.

Должно было перекоситься, потому что книжка вдруг оказалась не на коленях, а на полу, а я тянулся к кобуре со своим сорок пятым и спрашивал:

— Что?

Я обшарил палатку, заглядывая в углы. Выглянул наружу.

— Что?

Что-то было дико не так. Я напрягся. Я был готов. Я ждал.

Во вход просунулась темная голова. Оно? Выхватывая пистолет, я увидел, что это был Стальони.

— Пошли поедим, — сказал он и исчез. Он не заметил мой пистолет. Чувство близкой, неизбежной смерти резко исчезло. Опасность миновала. Что за опасность, я не знал, но больше ее не было. Я вложил сорок пятый в кобуру и пошел в столовую.

Я сидел за одним столом со Стальони и двумя летчиками ВВС с базы напротив. Пока я ел, то с тревогой думал о том, что случилось. Ведь все было в порядке. Дело во мне. Я схожу с ума.

— Хочешь попробовать? — спросил лейтенант ВВС.

— Что попробовать?

— Полетать на "Фантоме".

— Я летаю на сликах.

— Знаю. Хочешь поменяться налетом? — он вопросительно глянул на меня.

— Нет.

На следующий день "Хьюи" не был готов. И через день тоже. С каждым днем распорядок оставался все тем же. Позавтракать, почитать, пообедать, почитать, поужинать, почитать, спать. Рутина перебивалась моментами безотчетного ужаса. По ночам я вскакивал и искал причину своих страхов. Как-то раз после обеда, читая за столом в клубе, я потерял сознание. В какую-то секунду я читал и все было в порядке, а в следующую я увидел, что лежу лицом в раскрытой книге. Это так меня напугало, что я потащил свою измученную душу ко врачу из ВВС.

— У меня кружится голова, я вскакиваю по ночам и мне кажется, что я умираю, а вчера я упал лицом в книгу, — со стыдом признался я.

— Раздевайтесь, — сказал врач, дружелюбно глядя на меня.

— А это зачем?

— Я проведу неврологическое обследование.

И провел. Он колол меня иголками, скреб мои стопы, постукивал по локтям и коленям. Он заставлял меня следить глазами за пальцами и светом, стоять на одной ноге и смыкать кончики моих пальцев, пока глаза закрыты. Наконец, осмотрев мои глаза с офтальмоскопом, он сказал:

— Хм-м.

— Нашли что-нибудь?

— Нет. Вообще ничего. Ваша нервная система работает нормально.

— А почему тогда у меня эти провалы и головокружения?

— Не знаю.

Я разочарованно вздохнул.

— Тут может быть несколько вещей, — добавил он торопливо. — У вас может быть редкая форма эпилепсии, в чем я сомневаюсь. Или вы страдаете от стресса. Если учесть, чем вы занимаетесь, это наверняка стресс. Но я бы порекомендовал вам проконсультироваться с вашим собственным врачом, когда вы его увидите. Если симптомы не пропадут, вас, вероятно, отстранят от полетов.

Через четыре дня после моего прибытия, неделю спустя расставание с Кавалерией, я присоединился к моей новой части на поле Нхонко.

Вертолеты Искателей стояли на узкой полосе, вырубленной в джунглях французами. Лагерь стоял на холме рядом с полосой. Взвалив вещи на плечо, я нашел Дикона, указавшего мне на одну из двадцати шестиугольных палаток, разбросанных по грязноватым песчаным дюнам. Моими соседями по палатке стали два уоррента, Монк и Ступи Стоддард.

— О, новенький, — сказал Монк. Он глянул на меня поверх обувной коробки, которую заполнял вырезками из журналов. У Монка был квадратный подбородок и компактное, плотное тело. Он прищурился от света за моей спиной. — Но, похоже, во Вьетнаме ты не новичок.

Он глядел на пряжку моего ремня. Зеленая лента, покрывавшая пряжку, стала почти черной от грязи — признак ветерана.

— Так и есть. Я перевелся из Кавалерии.

— Правда? — это был Стоддард. — Из Кавалерии? Солидно.

Ступи — это ребенок-переросток с лишним весом. Он употреблял всякие раздражающие словечки типа "Уя!". Или даже "Клево!".

Я кивнул и спросил:

— Можно туда барахло скинуть?

— Конечно, — ответил Стоддард.

Я бросил свой мешок рядом с матерчатой стенкой и уселся на него. Монк вновь занялся своими вырезками. Вокруг его постели валялись изрезанные номера "Старз энд Страйпс", "Ньюсуик", "Тайм" и других журналов. Он аккуратно вырезал каждый кусочек швейцарскими армейскими ножницами, а потом пролистывал карточки каталога в алфавитном порядке, чтобы поместить вырезку в нужное место.