Сияние Каракума (сборник) - Курбандурды Курбансахатов

Я шагал, следуя за разводящим. Место назначения — склад нашего полка, где хранился картофель. Этот пост у нас считался крайним. Склад окружала поляна, где с первых дней весны и до поздней осени зеленела буйная трава.

Стоя на посту днём, я обычно встречал здесь старого лесника. Он появлялся в деревьях и уходил по тропинке, бегущей меж заграждений из колючей проволоки. Иногда он напевал непонятные песенки и сам был мне непонятен: окружающее его будто не интересовало.

Сегодняшний наряд начинался с ночи. Луна, поднявшаяся из-за леса, поглядела на свою сестру-купальщицу, плавающую в зеркальной глади реки, и осветила всё вокруг; свисающие ветки деревьев похожи на распущенные волосы, и в них — силуэт девушки…

Временами девушка нагибалась и присматривалась к тропинке. Может быть, прислушивалась к шорохам. Вскоре я заметил — кто-то мчится по берегу. Не добежав до девушки, остановился и, присев на корточки, стал пить. Затем они поравнялись.

— Лайма, ты знаешь, мама попросила навестить сестру в соседнем колхозе, сама она больна. А придёшь — не отпустят, чтобы не усадить за стол, — сказал он и взял девушку за руку.

— Я бы и до рассвета ждала, — прошептала девушка.

Парень некоторое время глядел в её освещённое луной лицо. Потом опустил глаза.

— Лайма, ты мне будешь писать или…

— Конечно, напишу. А что значит это «или»? — спросила девушка.

— Этим «или»… Если ты можешь поступить, как Януте, скажи мне об этом сейчас, чтобы у меня не было никаких надежд.

Девушка обиделась.

— Не все мы похожи на Януте. Если девушка настоящая, у неё и в мыслях нет угождать всем парням подряд. Давно известно, что нельзя согреть всех мужчин, как солнце.

Девушка отвернулась.

— Лайма, прости, милая, ты же знаешь, завтра я уезжаю служить. Пришлось немного выпить… ты прости… давай немного пройдёмся.

Девушка молча согласилась и пошла рядом с парнем. Луна всё светила. Парень говорил:

— Эта ночь не исчезнет из моей памяти.

— А… меня, меня ты будешь вспоминать? — спросила девушка.

— А зачем мне эта ночь без тебя?

Девушка взяла его руку и, будто говоря, слышишь, как бьётся сердце, прижала к своей груди.

Они сидели на берегу реки, слушая звуки бурлящей воды и шелест листьев. И ночь была длинной для меня, для них — короткой.

На рассвете пришло время прощаться. Глядя друг на друга, они стояли несколько минут. Девушка ждала, что первым заговорит парень. Но он, ничего не сказав, привлёк её к себе и стал целовать в лоб, в щёки, в глаза.

— Жди меня, Лайма!

— А ты почаще пиши, ладно?

Парень кивнул, а девушка вдруг заплакала.

Ветерок донёс солдатскую песню со стороны нашего полка:

Не плачьте вы, меня провожая,Уходит в запас солдат…

И девушка, будто отвечая этой песне, зашептала:

— Я не плачу, зачем мне плакать… Он отслужит срок и вернётся.

Она постояла ещё немного, глядя в ту сторону, куда ушёл парень, а мне захотелось крикнуть ей: «Дождись его, Лайма! Люби его. Ты и не знаешь, что для солдата верность. Это слово вписано в присягу!»

Перевод С.Залевского

Атагельды КАРАЕВ

КРАСОТА

Приложив ладонь козырьком ко лбу, Довлет смотрел в чистое, бездонное небо. Высоко-высоко над степью парил, медленно описывая огромные круги, одинокий беркут. Временами он тонул в ярких лучах полуденного солнца и на какое-то время исчезал из глаз, но проходила минута-другая, и миниатюрный крестик вновь возникал в лазури и плыл дальше.

Солнце, словно сказочная чаша, переполненная золотом, заливало мир обильным светом. И всё вокруг, — голубое, безоблачное небо, дрожащие в зыбком мареве барханы и дальние заросли саксаула, — казалось каким-то особенным, родным и несказанно близким.

«Вот что такое солнце! — подумал Довлет. — Всё прекрасное на земле — от него».

На душе у парня стало гак светло и радостно, что ому захотелось обнять весь мир. И он позавидовал беркуту. Как хорошо, наверное, смотреть из поднебесья на эту по-весеннему щедро и ярко убранную землю. Эх, почему природа не наделила крыльями и человека!..

Направляясь к работавшему у чабанского коша движку, Довлет услышал вдруг нежный перезвон колокольчиков: «дзинь-дзинь, дзинь-дзинь». Вначале он подумал, что это у него в ушах от пьянящей красоты степного простора, но звуки слышались всё явственнее и чётче. Довлет обернулся, и… онемел. Он понял, что крылатое выражение «не поверил собственным глазам» не вымысел, не преувеличение, а святая истина.

Он увидел вышедшую из-за бархана молоденькую, хрупкую, как стебелёк тюльпана, девушку и не поверил собственным глазам. В этой глуши, в центре Каракумов она показалось ему привидением, так как живой, реальной девушке взяться здесь было решительно неоткуда.

Незнакомка вела в поводу двугорбого верблюда. Девушка шла горделивой походкой с высоко поднятой головой, и, кажется, не заметила остолбеневшего Довлета. «Дзинь-дзинь, дзинь-дзинь» нежно позванивали на ней изящные украшения.

Рядом с верблюдом неуклюже ступал своими непомерно длинными и худенькими ножками верблюжонок. Был он, несмотря на неуклюжесть и несуразность, нежным и приятным, таким, что его хотелось потрогать. На шее у верблюжонка болтался медный колокольчик, звон которого рассыпался мелкими горошинками по степи.

Девушка, одетая в простенькое красного штапеля платье, чёрные туфли и унизанную серебряными монетами тюбетейку, выглядела удивительно нарядной и какой-то праздничной. А может быть, Довлету это показалось.

Ему шёл восемнадцатый год, но любви, о которой он много слышал и читал в книжках, он ещё не испытывал. Нельзя сказать, что он был равнодушен к девушкам, — нет, некоторые из них нравились ему, и даже очень, но так страдать и маяться, как страдали и маялись почти все его одноклассники, Довлету не приходилось.

Правда, однажды приключилась история… Под Новый год, на бале-маскараде в водовороте невероятных масок и костюмов, когда весь зал включился играть в «почту», к Довлету подошёл его одноклассник Аллаяр.

— Карандаша не найдётся у тебя? И помоги написать письмецо Дурсун.

— Какой Дурсун?

— Сегодня познакомлю…

— О какой Дурсун ты толкуешь, Аллаяр?

— Во-он о той… Об индианке, что с паранджой на лице.

— А как ты узнал, что это именно она, Дурсун? Лицо-то закрыто?

— Эх, верблюжонок ты, несмышлёныш. Мы ещё вчера договорились. Она сама сказала мне, в каком костюме будет.

Письмо, которое сочинили Довлет и Аллаяр, начиналось с новогодних поздравлений, а заканчивалось предложением встретиться, сейчас же, для «неотложного и очень важного разговора» где-нибудь наедине, в одном из пустых классов, например.

Через минуту друзья получили ответ: «Бессовестный… Как ты смеешь об этом думать?». «Сама ведь просила, говорила, что любишь… — написали на это Довлет и Аллаяр. — Чего же теперь фокусничаешь? Я люблю тебя, Дурсун». «Хорошо. Я согласна. Приходи в 9 «б», — ответила индианка.

— Идём, — сказал засиявший Аллаяр. — Понял, как надо с ними разговаривать? Пошли.

— Да-а… Зачем же я пойду?

— Как зачем? Увидишь Дурсун. Ты же хотел познакомиться с нею.

— Нет, не пойду. Я только помешаю вам.

— А кто тебе сказал, чтобы ты торчал там колом. Взглянешь на Дурсун, познакомишься и катись себе.

— Что ж, пойдём, — согласился Довлет и покорно последовал за Аллаяром.

Друзья вошли в тёмную комнату девятого «б» класса и, затаив дыхание, стали ждать. Смех, голоса и музыка бал-маскарада слышались здесь приглушённо. Слабый синеватый свет в окнах придавал классной комнате какую-то таинственность.

В коридоре послышались чьи-то шаги, дверь распахнулась, и в комнату вошла «индианка».

— Дурсун, включи свет, — сказал Аллаяр, — чего доброго, кто-нибудь из учителей ворвётся.

«Индианка» щёлкнула выключателем и, усмехнувшись, спросила:

— Ворвётся, говоришь?

Друзья опешили: перед ними стояла молоденькая учительница истории Шекер Бердыевна Ниязова.

— Кто она такая, эта Дурсун?

Друзья стояли с раскрытыми ртами и не могли вымолвить слова.

— Аллаяр, Довлет, что же вы? Пригласить пригласили, а теперь молчите, как…

В этот момент в комнату вошёл муж Шекер Бердыевны, учитель математики Чары. Ниязович.

— Что случилось, Шекер?

— Да вот… Влюбились парни.

— В кого?

— В меня.

— Вот как? Что ж, может быть нам с тобою развестись?

— Я согласна, — лукаво улыбнувшись, сказала Шекер Бердыевна. — Мы с тобою живём уже несколько лет, а сказать «люблю» ты не сказал ни разу. А вот парни готовы повторять это слово ежеминутно.

Спасибо Чары Ниязовичу, — он пожалел попавших впросак незадачливых «донжуанов». Взяв под руку жену, учитель математики направился к двери: