Унесенные ветром. Том 2 - Маргарет Митчелл

— Чепуха какая-то! Мелли просто идиотка. Она могла умереть в ту ночь из-за этого вашего героизма.

— Тогда, я полагаю, она б сочла, что умерла во имя Правого Дела. Потом я спросил ее, что она делает в Атланте, и она удивленно посмотрела на меня и сказала, что они теперь здесь живут и что вы были так добры — сделали мистера Уилкса партнером у себя на лесопилке.

— Ну и что? — коротко спросила Скарлетт.

— Когда я одалживал вам деньги на приобретение этой лесопилки, я поставил одно условие, которое вы согласились выполнить и которое состояло в том, что эти деньги никогда не пойдут на Эшли Уилкса.

— Вы оскорбляете меня. Я же вернула вам ваши деньги, теперь лесопилка моя, и что я с ней делаю, никого не касается.

— А не скажете ли вы, откуда у вас взялись деньги, чтобы вернуть мне долг?

— Само собой нажила их, продавая пиленый лес.

— А пиленый лес вы могли производить потому, что у вас были деньги, которые я вам для начала одолжил. Вот так-то. Значит, с помощью моих денег вы поддерживаете Эшли. Вы бесчестная женщина, и если бы вы не вернули мне долг, я бы с удовольствием востребовал его сейчас, а не заплати вы мне — все ваше добро пошло бы с аукциона.

Он произнес это пренебрежительным тоном, но глаза его гневно сверкали.

Скарлетт поспешила перенести войну на территорию противника.

— Почему вы так ненавидите Эшли? Можно подумать, что вы ревнуете к нему.

Слова вылетели само собой — она готова была прикусить язык за то, что произнесла их, ибо Ретт откинул голову и так расхохотался, что она вспыхнула от досады.

— Вы не только бесчестная, но еще и самонадеянная, — сказал он. — Никак не можете забыть, что были первой красавицей в округе, да? Вечно будете считать, что более лакомой штучки в туфельках нет на всем белом свете и что любой мужчина, узрев вас, должен тут же ошалеть от любви!

— Ничего подобного! — запальчиво выкрикнула она. — Просто я не могу понять, почему вы так ненавидите Эшли, и это единственное объяснение, какое приходит мне в голову.

— Ну, так пусть вам в голову придет что-нибудь другое, прелестная моя чаровница, потому что ваше объяснение неверно. А насчет моей ненависти к Эшли… Я не питаю к нему ненависти, как не питаю любви. Собственно, единственное чувство, которое я испытываю к нему и ему подобным, — это жалость.

— Жалость?

— Да, и еще немного презрения. Ну, а теперь наберите в легкие побольше воздуха, надуйтесь как индюшка и объявите, что он стоит тысячи мерзавцев вроде меня, да и вообще, как я смею чувствовать к нему жалость или презрение. А когда вы выпустите из себя весь воздух, я скажу вам, что имею в виду, если вас это, конечно, интересует.

— Ну, так меня это не интересует.

— А я все равно скажу, ибо не могу допустить, чтобы вы продолжали строить себе эти ваши милые иллюзии насчет моей ревности. Я жалею его потому, что ему бы следовало умереть, а он не умер. И я презираю его потому, что он не знает, куда себя девать теперь, когда его мир рухнул.

В этом было что-то знакомое. Скарлетт смутно помнилось, что она уже слышала подобные речи, но не могла припомнить — когда и где. Да и не стала пытаться — слишком она раскипятилась и не в состоянии была сосредоточиться.

— Дай вам волю, все приличные люди на Юге были бы уже покойниками!

— А дай им волю, и я думаю, люди типа Эшли предпочли бы лежать в земле. Лежать в земле под аккуратненькими мраморными плитами, на которых значилось бы: «Здесь лежит боец Конфедерации, отдавший жизнь ради Юга», или: «Dulce et decorum est»[19], или какая-нибудь другая популярная эпитафия.

— Не понимаю почему!

— А вы никогда ничего не понимаете, пока это не написано дюймовыми буквами и не подсунуто вам под нос, верно? Если бы они умерли, все их беды были бы уже позади и перед ними не стояли бы эти проблемы, проблемы, которые не могут быть разрешены. А кроме того, их семьи на протяжении бесчисленного множества поколений гордились бы ими. И еще я слыхал, что мертвые — счастливы. А вы считаете, что Эшли Уилкс — счастлив?

— Ну, конечно… — начала было она, но тут же вспомнила, какие в последнее время были у Эшли глаза, и умолкла.

— Он — счастлив, или Хью Элсинг, или доктор Мид? Мой отец или ваш отец были счастливы?

— Ну, может, и не были так счастливы, как могли бы: они ведь потеряли все свои деньги. Он расхохотался.

— Дело не в том, что они потеряли деньги, моя кошечка. Дело в том, что они лишились своего мира — мира, в котором выросли. Они — точно рыба, вынутая из воды, или кошка, которой обрубили лапы. Они были воспитаны, чтобы стать людьми определенного типа, выполнять определенные обязанности, занимать определенное место в обществе. А этот тип людей, эти обязанности, это общество навсегда исчезли, когда генерал Ли подошел к Аппоматтоксу. Ох, Скарлетт, не будьте же дурочкой! Ну, что Эшли Уилксу делать теперь, когда у него нет дома, плантацию у него отобрали за неуплату долгов, а цена благородным джентльменам — пенни за двадцать штук. Может он работать головой или руками? Готов побиться об заклад, что вы немало потеряли денег с тех пор, как он взялся управлять лесопилкой.

— Ничего подобного!

— Как славно! Могу я взглянуть на вашу бухгалтерию как-нибудь в воскресенье вечером, когда у вас выдастся свободное время?

— Пошли вы к черту — и не только в свободное время. И вообще можете убираться: вы мне осатанели.

— Кошечка моя, я уже был у черта, и он оказался невероятно скучным. Больше я к нему не пойду, даже чтобы вам угодить. Вы взяли у меня деньги, когда они были вам до зарезу нужны, и употребили их в дело. Мы с вами уговорились, как вы будете ими пользоваться, и вы наш уговор нарушили. Но запомните, бесценная моя маленькая обманщица: настанет время, когда вам захочется занять у меня еще. И захочется получить эти деньги под невероятно низкий процент, чтобы вы могли купить новые лесопилки, новых мулов и построить новые салуны. Так вот: вы получите их, когда рак свистнет.

— Если мне потребуются деньги, я возьму заем в байке, так что премного благодарна, — холодно заявила она, с трудом сдерживая клокочущую ярость.

— Вот как? Что ж, попытайтесь. Я владею, кстати, немалым количеством акций банка.

— Да?

— Да, у меня есть интерес и к добропорядочным предприятиям.

— Но есть же другие банки…

— Превеликое множество. И уж я постараюсь, чтобы вам пришлось изрядно поплясать, а все равно вы от них ни цента не получите. Так что за денежками придется вам идти к ростовщикам-«саквояжникам».

— И пойду — и даже с удовольствием.

— Пойдете, но без удовольствия, когда узнаете, какие они запрашивают проценты. Красавица моя, в деловом мире крепко наказывают за нечестную игру. Вам бы следовало не вилять со мной.