Рассказы и повести - Виктория Токарева

Инна отвела шторку, оглядела Адама. Пиджак сидел как влитой, а брюки были велики.

Инна принесла костюм сорок восьмого размера, высвободила с вешалки брюки и протянула Адаму.

- Оденьте эти брюки, - велела она. - А эти снимите.

- Почему? - не понял Адам.

- Велики.

- Разве?

- А вы не видите? Сюда же можно засунуть еще один зад.

- Зато не жмут, - неуверенно возразил Адам.

- Самое главное в мужской фигуре - это зад!

Она действительно была убеждена, что мужчина во все времена должен гоняться с копьем за мамонтом и у него должны торчать ребра, а зад обязан быть тощий, как у кролика, в брюках иметь полудетский овальный рисунок.

У Адама в прежних портках зад выглядел как чемодан, и любая мечта споткнется о такое зрелище.

- Тесно, - пожаловался Адам, отодвигая шторку. - Я не смогу сесть.

Инна посмотрела и не поверила своим глазам. Перед ней стоял элегантный господин шведского типа - сильный мира сего, скрывающий свою власть над людьми.

- Останьтесь так, - распорядилась Инна. Она уже не смирилась бы с обратным возвращением в дедовские штаны и неприталенную рубаху, которая пузырилась под поясом.

Она взяла вешалку, повесила на нее брюки пятьдесят второго размера, пиджак сорок восьмого. Отнесла на кронштейн.

- Идите платить, - сказала она.

- Наверное, надо предупредить продавщицу, - предположил Адам.

- О чем?

- О том, что мы разрознили костюм. Что он не парный...

- И как вы думаете, что она вам ответит? - поинтересовалась Инна.

- Кто?

- Продавщица. Что она вам скажет?

- Не знаю.

- А я знаю. Она скажет, чтобы вы повесили все, как было.

- И что?

- Ничего. Останетесь без костюма.

Адам промолчал.

- У вас нестандартная фигура: плечи - пятьдесят два, а бедра - сорок восемь. Мы так и купили. Я не понимаю, что вас не устраивает? Вы хотите иметь широкие штаны или узкий пиджак?

- Да, но придет следующий покупатель, со стандартной фигурой, и останется без костюма. Нельзя же думать только о себе.

- А чем вы хуже следующего покупателя? Почему у него должен быть костюм, а у вас нет?

Адам был поставлен в тупик такой постановкой вопроса. Честно сказать, в самой-самой глубине души он считал себя хуже следующего покупателя. Все люди казались ему лучше, чем он сам. И еще одно обстоятельство: Адам не умел быть счастлив за чей-то счет, и в том числе за счет следующего покупателя.

- Ну, я не знаю... - растерянно сказал Адам.

- А я знаю. Вы любите создавать себе трудности, - определила Инна. Вас хлебом не корми - дай пострадать.

Она взяла Адама за руку и подвела к кассе.

- Сто шестьдесят рублей, - сказала кассирша.

Адам достал деньги, отдал кассирше. Та пересчитала их и бросила в свой ящичек, разгороженный для разных купюр. И все это время у Адама было чувство, будто идет через контрольный пост с фальшивыми документами.

Инна отошла к продавцу и протянула старую одежду Адама.

- Заверните.

Продавец ловко запаковал, перевязал шпагатиком и вручил сверток.

Вышли на улицу.

Возле магазина был небольшой базар. Старухи в черном продавали яблоки в корзинах и астры в ведрах.

Увидев Адама и Инну, они притихли, как бы наполнились уважением. Инна посмотрела на своего спутника - со стороны, глазами старух - и тоже наполнилась уважением. А уважение - самый необходимый компонент для пирога любви.

- Потрясающе... - обрадовалась Инна, услышав в себе этот необходимый компонент.

- Да? - Адам осветился радостью и тут же забыл свои недавние сомнения относительно следующего покупателя.

"А в самом деле, - подумал он. - Почему не я?" Он давно хотел иметь хороший костюм, но все время почемуто откладывал на потом. Хотя почему "потом" лучше, чем "сейчас"? Наверняка хуже. "Потом" человек бывает старше и равнодушнее ко всему. В жизни надо все получать своевременно.

- Maintenant, - проговорил Адам.

- Что? - не поняла Инна.

- Maintenant по-французски - это сейчас.

Инна остановилась и внимательно посмотрела на Адама. Она тоже ничего не хотела ждать. Она хотела быть счастливой сегодня. Сейчас. Сию минуту.

Адам подошел к старухе и купил у нее цветы. Астры были с блохами, а с повядших стеблей капала вода.

Инна оглядела цветы, вернула их бабке, востребовала деньги обратно и купила на них яблоки у соседней старухи. Когда они отошли, Адам сказал, смущаясь замечания:

- По-моему, это неприлично.

- А продавать такие цветы прилично? - Инна посмотрела на него наивными зелеными глазами.

"И в самом деле", - усомнился Адам.

По вечерам в санатории показывали кино. Фильмы были преимущественно о любви и преимущественно плохие. Похоже, их создатели не догадывались, зачем мир расколот на два пола - мужчин и женщин. И не помнили наверняка, как люди размножаются, - может быть, отводками и черенками, как деревья.

Однако все отдыхающие шли в просмотровый зал, садились и пережидали кино от начала до конца, как пережидают беседу с занудливым собеседником. С той разницей, что от собеседника уйти неудобно, а с фильма - можно.

Инна и Адам садились рядом и смотрели до конца, не потому что их интересовала вялая лента, а чтобы посидеть вместе. Инна все время ждала, что Адам проявит какие-то знаки заинтересованности: коснется локтем локтя или мизинца мизинцем. Но Адам сидел как истукан, глядел перед собой с обалделым видом и не смел коснуться даже мизинцем. Инна догадывалась, что все так и будет продолжаться и придется брать инициативу в свои руки. Такого в ее небогатой практике не встречалось. Адам был исключением из правила. Как правило, Инна находилась в состоянии активной обороны, потому что не хотела быть случайной ни в чьей жизни. Пусть даже самой достойной.

В понедельник киномеханик был выходной. Отдыхающие уселись перед телевизором, а Инна и Адам отправились пешком в соседнюю деревню. В клуб.

В клубе кино отменили. В этот день проходил показательный процесс выездного суда. Инна выяснила: истопник пионерского лагеря "Ромашка" убил истопника санатория "Березка". Оба истопника из этой деревни, поэтому именно здесь, в клубе, решено было провести показательный суд, в целях педагогических и профилактических.

Деревня состояла из одной улицы, и вся улица собралась в клуб. Народу набралось довольно много, но свободные места просматривались. Инна и Адам забрались в уголочек, приобщились к зрелищу. Скорбному театру.

За длинным столом лицом к залу сидел судья - черноволосый, с низким лбом, плотный и идейно добротный. По бокам от него - народные заседатели, женщины со сложными, немодными прическами и в кримпленовых костюмах.

На первом ряду, спиной к залу, среди двух милиционеров сидел подсудимый, истопник "Ромашки".

- А милиционеры зачем? - тихо спросила Инна.

- Мало ли... - неопределенно отозвался Адам.

- Что?

- Мало ли что ему в голову взбредет.

Инна внимательно посмотрела на "Ромашку" и поняла: ему ничего в голову не взбредет. "Ромашка" был мелок, худ, как подросток, невзрачен, с каким-то стертым лицом, на котором читались явные признаки вырождения. Чувствовалось, что его род пришел к окончательному биологическому упадку, и следовало бы запретить ему дальше размножаться, в интересах охраны природы. Однако выяснилось, что у обвиняемого двое детей, которые его любят. А он любит их.

Судья попросил рассказать "Ромашку", как депо было. Как это все произошло.

"Ромашка" начал рассказывать о том, что утром он подошел к шестерке за бутылкой и встретил там "Березку".

- Какая шестерка? - не понял судья.

Ромашка объяснил, что шестерка - это сельмаг N 6, который стоит на их улице и сокращенно называется "шестерка".

Судья кивнул головой, показывая кивком, что он понял и удовлетворен ответом.

..."Березка" подошел к "Ромашке" и положил ему на лицо ладонь с растопыренными пальцами. ("Ромашка" показал, как это выглядело, положив свою ладонь на свое лицо.)

Он положил ладонь на лицо и толкнул "Ромашку" - так, что тот полетел в грязь.

По показаниям свидетелей, потерпевший "Березка" имел двухметровый почти рост и весил сто шестнадцать килограмм. Так, что "Ромашка" был величиной с одну "Березкину" ногу. И наверняка от незначительного толчка летел далеко и долго.

- Дальше, - потребовал судья.

- Дальше я купил бутылку и пошел домой, - продолжал "Ромашка".

Он нервничал до озноба, однако, чувствуя внимание к себе зала, испытывал, как показалось Инне, что-то похожее на вдохновение. Он иногда криво и немножко высокомерно усмехался. И зал внимал.

- А потом днем я опять пришел к шестерке. Сел на лавку.

- Зачем? - спросил судья.

- Что "зачем"? Сел или пришел?

- Зачем пришел? - уточнил судья.

- За бутылкой.

- Так вы же уже взяли утром, - напомнил судья.

"Ромашка" посмотрел на судью, не понимая замечания.

- Ну да, взял... - согласился он.

- Куда же вы ее дели?

- Так выпил... - удивился "Ромашка".

- С утра? - в свою очередь удивился судья.