Форпост. Найди и убей - Андрей Валерьев

Глава 14. Короткая.

– Смотри, звезда упала.

– Да, я видела.

– Загадала?

– Загадала. А ты?

– А я – нет.

Ваня вытянулся на палубе. Мерный шум прибоя, поскрипывание палубы, слабое покачивание убаюкивали и уводили мысли далеко-далеко ввысь. К звёздам. К Млечному пути, косой полосой перечеркнувшему весь звёздный небосвод.

– А знаете, девчонки, я вот думаю – а почему мы? Миллиарды людей, человечество, города – исчезли, а мы есть? Наверное, кому-то ТАМ зачем-то это было нужно? Чем больше думаю об этом, тем больше начинаю ценить то, что у меня есть. Иван легко сжал ладони подруг.

Женщины затаили дыхание. Голос мужа был тих и, как-то особенно нежен. У обеих по коже пробежали мурашки. 'Таким ЕГО знаем только мы'

– Никуда больше не уйду. Обещаю, девочки. Никогда. Только мы. Только наша семья. Только наш дом.

Порыв тёплого ветра качнул лодку. С недалёкого берега донеслась песня ночной птицы. Ваня улыбнулся, закрыл глаза и уснул.

Эпилог «Свистать всех наверх!»

Когда-то, давным-давно, его папа пообещал никогда от мам не уезжать. И он сдержал своё слово – за все свои четырнадцать лет Иван Иванович Маляренко ни разу не видел, чтобы отец отсутствовал дольше двух дней.

Он частенько ездил к своему другу, дяде Юре на ферму, иногда оставаясь там ночевать. Да раз в месяц объезжал с дружиной ближайшие окрестности, проверяя хутора поселенцев с севера. И всё.

Мальчишка не по-детски тяжело вздохнул. После смерти мамы Маши папа разом сильно постарел. Он часами сидел возле огромного каменного креста, который специально привезли из Звонарёвских каменоломен, смотрел на могилу и временами плакал. И только его мама могла увести папу оттуда домой.

Ванечка снова вздохнул. Он был весь в мать: длинный, мосластый и немного нескладный. Его Наставник, дядя Олег или, по другому – господин полковник, ободряюще хлопал по плечу и уверял, что через пару лет он «сделает из него человека». А пока… А пока надо было собираться. Сегодня впервые, вместо отца, во главе отряда будет он. Папа сказал, что у него другие планы.

– Танюша, собери детей. Всех. Ладно?

Иван Андреевич улыбнулся жене и, закряхтев, тяжко поднялся из своего любимого кресла. Годы брали своё. Пятьдесят пять, как-никак. «Э-эх! Где мои семнадцать лет?»

Смерть Машеньки, не пережившей очередной приступ головных болей, подкосила его. Татьяна даже отменила ежегодный праздник Основания, который праздновали пятого июля. Но всё постепенно проходит, силы вернулись, вернулась и кипучая энергия. Только глухая боль в груди никуда не ушла.

Маляренко оглядел всю свою большую семью. Маша подарила ему трёх чудесных дочерей. Старшая, Анна, уже вовсю собиралась замуж. За месяц до смерти мамы, с севера, на новеньком баркасе приплыл сам тамошний хозяин – Спиридонов и сосватал её за своего старшего. Парень у Сергея был умный, видный и симпатичный, да и Аня внешним видом и статью была вся в мать, так что молодые люди быстро нашли общий язык, а их отцы – ударили по рукам.

Таня родила, одного за другим, четверых сыновей-погодков. Старший, в свои почти пятнадцать уже на полголовы перерос мать. «Гренадёры!»

Маляренко с гордостью посмотрел на своих сыновей. Приёмные дети, которых он когда-то вывез с безлюдного побережья, уже давно порадовали Ивана внуками, а уж про «племянниц» и говорить было нечего. Количество внучатых племянников исчислялось десятками. Точное их число и кого как зовут, знала только Таня. Маляренко довольно ухмыльнулся. «Эк я расширился! Слышь, сучок! Если ты меня видишь – завидуй!»

В комнате стало тихо-тихо. Всё ждали, что скажет папа. Таня с любовью посмотрела на мужа и едва заметно кивнула. Ваня улыбнулся. «Ну, раз жена разрешила…»

– В море завтра поутру уйду. Надолго. Дети удивлённо переглянулись, а наследник недоумённо кашлянул.

– Па, а на чём? «Варяг» только что в Керчь ушёл, за маслом и оливками, а Кузнецовские ещё с севера не вернулись.

– На «Беде», сынок.

– А… – Ваня вскинулся, но заметил, как ласково улыбаясь и кивая, смотрит на отца мать и осёкся. Родители что-то решили, значит, так тому и быть. Мальчишка подошёл, крепко обнял отца, поцеловал мать и вышел из дому. На улице, за окном, уже давно раздавалось конское ржание и весёлая перекличка дружинников.

Уходил Иван очень рано. Только-только засерел рассвет. На каменном пирсе, уходящем в затон на полсотни метров, стояла одна Таня. На набережной начали выключать фонари, и всё вокруг снова погрузилось в сумрак. Лицо женщины белело нечётким пятном.

– Ты вернёшься? Дрожащие пальцы легко коснулись его груди.

– Не знаю.

– Я буду ждать тебя.

«Беда» почти миновала одетую в камень трёхсотметровую набережную, густо утыканную домами, магазинами и постоялыми дворами, когда за строящейся на отшибе громадой Училища показался Школьный Пустырь. Место это было известно тем, что именно там школяры гоняли на переменах мяч и устраивали мальчишеские разборки «стенка на стенку».

Сейчас на пустыре, вплотную подойдя к кромке воды, стояли три сотни человек. Почти всё население Севастополя. Они молча стояли и смотрели как уходит маленькая чёрная лодка.

Ваня махнул им рукой, в тайне надеясь, что они этого не заметят. Они заметили и всё так же молча, замахали ему в ответ.

Маляренко отвернулся и покрепче взялся за штурвал. Где-то далеко-далеко, на юго-западе его ждало Средиземное море.

Волна ударила яростно, изо всех сил. Старая лодка страшно заскрипела и завибрировала, но смогла перевалить через огромный водяной холм. В трюме что-то загремело.

– Неважно! Иван ликующе захохотал.

– Ну давай! Давай! Давай же! Впереди, сквозь грозовые облака прорвался луч солнца.

– Ха! Это же Айвазовский! Ха! Девятый вал.

Ветер свистел в ушах, заливая лицо моряка брызгами, срываемыми с макушек шипящих волн. Ване было на всё наплевать. Он снова жил. Он снова, как когда-то давно, боролся с природой. Один на один.

– Ну давай! Давай! Дав… а-а-а…

– Хе-хе-хе, суччччок. Довые…ся? Знакомый смешок негромко прозвучал в космической пустоте.

– Да ладно, зато будет что вспомнить.

– Это верно. Голос брата был полон неподдельного уважения.

– Я её увижу?

– Нет. Даже не услышишь. Смирись.

– Мне плохо, брат.

– Значит, тебе было что терять. Значит, ты прожил хорошую жизнь. И за себя. И за меня. И за Тёмку моего. Спасибо тебе. И прощай, брат. Любуйся звёздами. Здесь их много.

– Прощай. АХХААААА!

Иван захрипел, всё тело пронзила судорога, и мужчину вытошнило морской водой. Маляренко продрал глаза. Он валялся на песчаном пляже в двух метрах от воды. Глаза страшно жгло солью и попавшим в них песком.

– Твою мать! Я же умер!

Кое-как, на карачках, Ваня отполз от хлещущих по ногам волн прибоя. Его снова вырвало. На этот раз желчью и пеной. «Гадость!»

За спиной оказалось всё тоже море. Синее и спокойное, без намёков на шторм или бурю. И никаких следов «Беды». Маляренко привалился к огромному валуну и отдышался. Голова, перезагрузившись, привычно заработала, оценивая ситуацию. «Жив, почти здоров, есть ножик и фляжка. Нормалёк!»

Отлежавшись полчаса в тенёчке, Ваня поднялся и на дрожащих от слабости ногах двинул к ближайшей горке. Осмотреться.

Горячий, словно из доменной печи, ветер ожёг лицо и высушил одежду. Привычно шумели листвой «клумбы» кустов. Взобравшись на возвышенность и оглядевшись, Маляренко остолбенел. Прямо перед ним, в трёх-четырёх километрах, на густо заросшей лесом горе, вполне узнаваемо стояли развалины Афинского акрополя.

Из столбняка Ваню вывело садящееся солнце и раздававшийся из ближайшего леска волчий вой. Зябко, несмотря на страшную жару, передёрнув плечами, Маляренко посмотрел на нож и направился к ближайшей «клумбе». До темна надо было вырезать себе укрытие.