Галактический патруль - Юрий Гаврилович Тупицын

холеные, но такие умелые руки с несвойственной им торопливостью бегали по пульту управления.

- Что случилось? - уже требовательно повторил командир.

Бортинженер закончил операцию и только после этого устало ответил:

- Не проходит готовность боевой части.

- Но есть общая готовность! - возразил Лохов и тут же сморщился, как от зубной боли. Он понял, почему посерело лицо Волкова, став похожим на тестообразную маску. Лохов и сам импульсивно отреагировал на нештатную ситуацию, только совсем иначе, чем бортинженер: кровь бросилась ему в голову, сухой жар накалил щеки, а тело окатила волна испарины.

«Урания», предназначавшаяся для поражения космических объектов, конечно же в штатном своем варианте не была приспособлена для размещения сверхмощного термоядерного заряда с тротиловым эквивалентом в двести мегатонн. Поэтому боевая часть этого космического транспортера была подвергнута коренной переделке, фактически в спешном порядке сконструирована и изготовлена заново. Между тем заряд мощностью в двести мегатонн требует, разумеется, высших мер безопасности на всех этапах подготовки и эксплуатации, а стало быть, идеальной доводки всех конструктивных решений. Поэтому комплекс работ по изготовлению и монтажу боевой части «Урании» существенно запаздывал по сравнению с остальными, регламентируя тем самым сроки запуска «Энергии», а в итоге и сроки распыления комет-ного ядра. Чтобы максимально сократить эти сроки, было принято разумное решение о выделении боевой части «Урании» в автономную систему с отдельными, изолированными от всех остальных цепями сигнализации, тестового контроля и управления ядерным зарядом. Сигнал готовности боевой части проходил отдельно, не блокируя общей готовности космического транспортера «Урания», поэтому табло «Ракета готова» и ввело Лохова в заблуждение.

4. ЗЕМЛЯ. ГОРОД

Стемнело. Погасла недолгая вечерняя заря, зажглись уличные фонари, вывески, рекламы и афиши. Асфальт и стены домов еще дышали зноем, накопленным за день, но со звездного неба уже спускалась прохлада. Казалось, все жители города высыпали из домов на свежий воздух. По тротуарам улиц, то переливаясь пестрыми красками в свете фонарей, то окунаясь в тень деревьев и тускнея, тянулись потоки разноликих людей всех мыслимых оттенков кожи - от черной, как сажа, до сметанно-белой, с акварельным заревым румянцем. Преобладала европейская одежда, но встречались и ярчайших расцветок халаты, и нежные сари, и скромные кимоно. Пахло пылью, цветами, водой, шашлыками, отработанным бензином и дорогими духами. У автоматов с водой, от которой стыдливо потели стаканы - так она была прохладна, - тянулись хвостики очередей. Иногда улицы ныряли под сплошной шатер переплетенных ветвей. Зеленая крыша, в которой прятались фонари, чуть покачивалась над головой, тени ветвей и листьев покачивались на земле, и это вызывало у людей пожилых и степенных легкое головокружение. Воздух под крышей зелени был влажнее и прохладнее, чем в других местах, уличный шум звучал глуше и интимнее. На перекрестках улиц продавали розы. Не огненно-красные или чайные розы, а самые древние, изначальные розы - розовые, те, что первыми расцветают весной. Иногда причудливо пульсирующий уличный шум, подчиняясь неведомым законам, на считанные мгновения затихал, и тогда становился слышным серебряный хор сверчков и цикад. Странно, именно в эти мгновения тонкий, как воспоминание, аромат роз становился отчетливее и легко пробивался сквозь запыленную мешанину уличных запахов.

В полутемной боковой улице возле любовно сделанного двадцатиэтажного дома стояло новенькое такси, в безукоризненной полировке которого отражались уличные фонари и освещенные окна домов.

Около такси нетерпеливо прохаживался молодой шофер в тонкой белой рубашке и темных брюках. Он то и дело поглядывал на часы и заметно нервничал. Наконец, не выдержав, он протянул руку и через опущенное стекло машины нажал дужку сигнала. Тотчас, словно испугавшись резкого звука сирены, из подъезда торопливо вышла молодая женщина, ведя за руку мальчугана трех или четырех лет. Он еле поспевал за матерью, быстро семеня ножками, а иногда пускался вприпрыжку.

- Простите, мы запоздали немного, - сказала женщина, подходя.

- Запоздали, - недовольно подтвердил шофер. - Вызываете на девять двадцать, а приходите в девять тридцать. Зачем так делать? Надо было заказывать на девять тридцать. Я бы не ждал, вы бы не спешили. Садитесь.

Шофер говорил по-русски без акцента, но структура его речи была типично восточной.

- Извините, - повторила женщина, берясь за ручку задней дверцы.

- Не туда, сюда, - потянул ее за руку сын, показывая на сиденье рядом с шофером.

- Хорошо, сядем сюда.

Сына женщина посадила к себе на колени, он сразу же потянулся рукой к циферблату электрических часов.

- Куда поедем? - спросил шофер, недовольно следя за рукой ребенка.

- Не надо трогать, - наклонилась женщина к малышу. - Знаете, все равно куда. За город, где темно, где видно звезды.

Шофер нахмурил брови, переваривая необычный заказ, и вдруг широко улыбнулся, показывая крупные белые зубы.

- А-а! Хотите посмотреть, как взорвут эту проклятую комету?

- Да, - тихо ответила женщина, глядя прямо перед собой.

- Понятно, - благожелательно протянул шофер. - Правильно!

Такси тронулось с места и, завернув за угол и разом набирая скорость, влилось в сплошной машинный поток.

- Правильно, - еще раз одобрил шофер, он сразу стал приветливее, - это надо посмотреть. Космонавты так жизнью рискуют, чтобы нам всем было хорошо. Это надо обязательно посмотреть!

5. КОСМОС. КОРАБЛЬ «ЗАРЯ»

В ходе подготовки экспедиции «Комета» боевая часть «Урании» была центром повышенного внимания не только международного коллектива инженеров и ученых, созданных под эгидой ООН и МАГАТЭ, но и самих космонавтов: Лохова, Волкова и их дублеров. После школьного курса изучения «Урании» со всей ее начинкой, включая и ядерный заряд, у космонавтов осталось время и для самостоятельной работы. В силу чрезвычайности обстановки космонавтам предоставили неограниченное право доступа ко всем работам и прямых консультаций у любых лиц, причастных к программе «Комета», независимо от их специализации и административного положения. Общительный, быстро завоевавший общие симпатии Лохов пользовался этим правом предельно широко, предпочитая живое общение всем другим методам и нисколько не стесняясь при этом своего далекого от совершенства английского языка. Его вопросы, на первый взгляд наивные, но на самом деле глубокие в своей кибернетической сути и каверзные, нередко ставили в тупик его титулованных консультантов с мировыми именами, заставляя их, образно говоря, чесать затылки и, пробормотав извинения, лезть за справками в техническую документацию. В этой элитарной научно-инженерной среде Волков, молодой доктор технических наук, был своим человеком. Он предпочитал работать самостоятельно, а если и консультировался, то ограничивался короткими вопросами специального порядка, четко формулируемыми на безупречном, хотя и несколько американизированном английском языке. В свое время, еще не будучи космонавтом, Волков около года провел в Массачусетском технологическом институте