Мифы Ктулху - Говард Лавкрафт

— Черный камень в центре вашей Ведьминской комнаты — одна из таких точек фокуса. Узор на полу — когда вы сидите на том черном круге, вы становитесь повышенно чутки к определенным вибрациям или флюидам — определенным мысленным приказам, — о, сколь опасна эта чувствительность! Почему, по-вашему, работая здесь, вы ощущаете небывалую ясность в мыслях? Это заблуждение, обманное чувство прозрачности восприятия, ибо вы всего-навсего орудие, микрофон, настроенный улавливать некие пагубные эманации, сути которых вы не понимаете!

В лице Карсона, как в зеркале, отражалось изумленное недоверие.

— Но… вы же не хотите сказать, что и вправду верите…

Ли отстранился, взгляд его утратил напряженность. Теперь гость смотрел холодно и мрачно.

— Хорошо же. Но я изучал историю этой вашей Абигейл Принн. А она тоже понимала сверхнауку, о которой я говорю. И пользовалась ею в недобрых целях — черная магия, вот как это называется. Я читал, что в старину она прокляла Салем — а ведьминское проклятие штука опасная. Вы не… — Гость встал, закусил губу. — Вы не позволите мне зайти к вам завтра?

Едва ли не против воли Карсон кивнул.

— Но я боюсь, вы даром теряете время. Я не верю… ну, то есть, я хочу сказать, что у меня нет… — Он запнулся, не находя нужного слова.

— Мне всего лишь хотелось бы удостовериться, что вы… Да, и еще одно. Если вам сегодня что-то приснится, вы не попробуете запомнить сон? Если попытаться прокрутить сон в голове сразу после пробуждения, то, скорее всего, он уже не забудется.

— Хорошо. Если, конечно, мне и впрямь что-то приснится.

В ту ночь Карсону и впрямь приснился сон. Он проснулся перед самым рассветом с неистово бьющимся сердцем и подспудным ощущением тревоги. В стенах и под полом воровато сновали и возились крысы. Карсон поспешно выбрался из постели, дрожа в зябких предутренних сумерках. Бледная луна все еще слабо светила в тускнеющем небе.

И тут Карсон вспомнил слова своего гостя. Да, сон ему приснился — вне всяких сомнений. Но вот содержание сна — дело другое. Сколько бы он ни пытался, вспомнить, о чем был сон, не удавалось, осталось лишь смутное ощущение панического бегства сквозь тьму.

Карсон по-быстрому оделся и, поскольку недвижное безмолвие раннего утра в старом особняке действовало ему на нервы, вышел купить газету. Было слишком рано, магазины еще не открылись, так что он зашагал в западном направлении в поисках какого-нибудь мальчишки-газетчика и свернул на первом же углу. Он шел, и мало-помалу им овладевало странное, необъяснимое чувство: узнаваемость! Он ходил здесь прежде, очертания домов и контуры крыш казались смутно, пугающе знакомыми. Но — вот ведь фантастика! — на его памяти он на этой улице в жизни не бывал! В этом районе Салема он прогуливался нечасто, ибо по природе своей был ленив; и однако ж — удивительное дело! — его захлестывали воспоминания, и чем дальше он шел, тем живее и ярче они становились.

Карсон дошел до угла и, не задумываясь, свернул налево. Загадочное ощущение нарастало. Он шагал медленно, размышляя про себя.

Вне всякого сомнения, он действительно ходил этим путем прежде — просто он, по-видимому, в тот момент настолько глубоко погрузился в мысли, что даже не сознавал, где находится. Разумеется, вот вам и объяснение! И однако ж стоило ему выйти на Чартер-стрит — и в душе его всколыхнулась безотчетная тревога. Салем пробуждался; с рассветом флегматичные рабочие-поляки потоком хлынули в сторону фабрик. Время от времени мимо проезжала машина.

Впереди на тротуаре собралась целая толпа. Предчувствуя недоброе, Карсон ускорил шаг. И, потрясенный до глубины души, осознал, что перед ним — кладбище на Чартер-стрит, древний «Погост», пользующийся самой недоброй славой. Карсон поспешно протолкался сквозь людское сборище.

До слуха его донеслись приглушенные замечания, прямо перед ним воздвиглась широкая спина в синем. Карсон заглянул полисмену через плечо — и задохнулся от ужаса.

К железной решетке кладбищенской ограды прислонился человек в дешевом, безвкусном костюме. Он вцепился в проржавевшие прутья так крепко, что на тыльных сторонах волосатых рук взбугрились мышцы. Человек был мертв, и в лице его, запрокинутом к небу под неестественным углом, застыло выражение неизбывного, леденящего душу ужаса. Глаза чудовищно вытаращены, одни белки видны; губы скривились в безрадостной ухмылке.

Какой-то зевака, белый как полотно, обернулся к Карсону.

— Похоже, он от страха помер, — хрипло промолвил он. — Не дай боже мне увидеть, чего он насмотрелся. Бррр… вы только на лицо его взгляните!

Карсон непроизвольно отпрянул, чувствуя, как ледяное дыхание неназываемого пробирает его до костей. Он провел рукой по глазам, но перед внутренним взором его по-прежнему плавало искаженное мертвое лицо. Он попятился назад, до глубины души потрясенный, дрожа мелкой дрожью. Ненароком глянул в сторону, обвел глазами могилы и памятники, испещрившие старое кладбище. Здесь уже больше века никого не хоронили, и затянутые лишайником надгробия с их крылатыми черепами, щекастыми херувимами и погребальными урнами словно источали неуловимые миазмы архаики. Что же напугало беднягу до смерти?

Карсон вдохнул поглубже. Труп представлял собою жуткое зрелище, что правда, то правда, но нельзя позволять себе так расстраиваться. Нельзя ни в коем случае — а то, чего доброго, книга пострадает. Кроме того, мрачно доказывал он сам себе, объяснение происшествия напрашивается само собою. Покойный, по всей видимости, из числа тех поляков-иммигрантов, которые живут в окрестностях Салемской гавани. Бедолага проходил ночью мимо кладбища — того самого места, что на протяжении трех веков обрастало кошмарными легендами, — и одурманенный винными парами взгляд, должно быть, наделил реальностью смутные фантомы суеверного ума. Всем и каждому известно, насколько эти поляки эмоционально неуравновешенны, насколько склонны к массовым истериям и безумным домыслам. Великая иммигрантская паника 1853 года, в ходе которой сожгли дотла три ведьминских дома, вспыхнула от сбивчивых, истерических россказней какой-то старухи о том, что она-де своими глазами видела, как загадочный, одетый в белое иностранец «снял с себя лицо». «И чего прикажете ждать от таких людей?» — думал Карсон.

Тем не менее разнервничался он не на шутку и домой возвратился только после полудня. Обнаружив, что Ли, давешний оккультист, уже дожидается его под дверью, Карсон весьма обрадовался гостю и сердечно пригласил его заходить.

Ли был непривычно серьезен.

— А вы уже слыхали про эту вашу приятельницу Абигейл Принн? — осведомился он без предисловия.