Новый Мир ( № 6 2005) - Новый Мир Новый Мир

Вытерплю в сценах погонь и перестрелок неуместные и слишком докторальные лекции про всякие таинственные вещи: про числа Фибоначчи, про живопись Леонардо, про звезду Соломона и звезду Давида. Еще и пожалею, что молчанием обойдена Туринская плащаница. Сколько, в самом деле, необъяснимого под луной!

Заранее готов к тому, что искомое в сюжете сокровище не удастся извлечь и поделить. Лишь бы положительные он и она не пострадали, лишь бы они под конец „слились в объятии, сначала нежном, затем страстном”.

Но пошлость основополагающей тайны: Иисус из Назарета был, видите ли, женат на Марии из Магдалы, и если приорат Сиона опубликует свидетельство о браке — христианству кирдык, из-за чего и весь этот базар с убийствами! — это за кого же надо считать современников, чтобы продавать им такой безвкусный бред?

Не будь на свете России, Дэн Браун этот проводил бы свои дни — как и следует — с протянутой рукой у вокзального сортира.

Но мы на месте — и он чемпион продаж и властитель дум”.

Обеими руками. Но самое противное даже не то, что книжка сия переведена на 44 языка, а то, что вот-вот игриво-глубокомысленные рецензии пойдут косяком — начиная с какой-нибудь модной “Афиши” и прочих “глянцев”. Всё, всё для братьев наших высоколобых. И то дело: куда-то ведь надо сцеживать оперативной литобслуге — свой “новый сладостный стиль”…

Владимир Гордин. Большая война на Ближнем Востоке и два странных офицера. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2005, № 2.

Неоднозначное документальное исследование о великой ближневосточной трагедии. Офицеры — это Томас Лоуренс (1888 — 1935), оксфордец, политический советник Министерства колоний и матерый разведчик, и — Владимир (Зеев бен Иона) Жаботинский (1880 — 1940), знаменитый сионист. В тексте помещены “Двадцать семь статей” (Секретная инструкция для английских офицеров, написанная Лоуренсом) о познании арабов и обращении с ними. На закуску — по стихотворению от каждого из “странных офицеров”.

Тонино Гуэрра. Пепел. С итальянского. Перевод и вступительная заметка Алены Панфиловой. — “Дружба народов”, 2005, № 3 <http://magazines.russ.ru/druzhba>.

В марте, когда я пишу этот обзор, великому итальянцу стукнуло 85.

“„Пепел” — это короткая трилогия, произведение необычного, оригинальнейшего жанра, сплав прозы, поэзии и киносценария. Мы видим перед собой неутешительную картину: вся земля покрыта радиоактивным пеплом, видны лишь вершины пирамид, купола Василия Блаженного да шпили небоскребов. Однако глубоко внизу на нижних этажах небоскребов, погребенных под громадным слоем пепла, осталась в живых кучка людей. Т. Гуэрра пишет о том, что им помогает выжить в этих немыслимых условиях: цветение вишни, полет бабочки, звуки музыки, стремление увидеть закат солнца” (“От переводчика”).

Владимир Кравченко. Вечный календарь. Роман в новеллах. — “Дружба народов”, 2005, № 3.

Густая, искренняя и, по-моему, нескучная проза. Не без чуточку “щемящего” романтизма, правда.

См. в “Новом мире” (2004, № 12) повесть В. Кравченко “Из пороха в порох”.

Александр Кушнер. Стрекоза. — “Знамя”, 2005, № 2.

Я дырочку прожег на брюках над коленом

И думал, что носить не стану этих брюк,

Потом махнул рукой и начал постепенно

Опять их надевать, и вряд ли кто вокруг

Заметил что-нибудь: кому какое дело?

Зачем другим на нас внимательно смотреть?

А дело было так: Венеция блестела,

Как влажная, на жизнь наброшенная сеть,

Мы сели у моста Риальто, выбрав столик

Под тентом, на виду, и выпили вина;

Казалось, это нам прокручивают ролик

Из старого кино, из призрачного сна,

Как тут не закурить? Но веющий с Канала,

Нарочно, может быть, поднялся ветерок —

И крошка табака горящего упала

На брюки мне, чтоб я тот миг забыть не мог.

…Читал бы я, допустим, школьникам лекцию о поэзии. И говорил бы о том, что поэт отличается от другого, в частности, своей собственной, ни с кем не сравнимой, только своей — музыкой. Смотрите, сказал бы я: вот вам ясный, хоть, возможно, не самый хрестоматийный пример. Здесь все понятно: кто, где, что. Послушайте же. И прочитал бы это стихотворение вслух.

В общем, так пишет только один человек, это его, только его музыка, он давно ее выудил из общего резервуара гармонии и сделал своей. Ни за что не спутаешь.

Семен Липкин. Три земных поры. Стихи. Подготовка текста Дмитрия Полищука. Публикация и вступление Инны Лиснянской. — “Знамя”, 2005, № 2.

Из вступления Инны Лиснянской: “…Вернусь к разговору об архиве, как бы изменившем портрет поэта после его жизни. Никаких дневников. Несколько записных книжек, где стихи разных лет перемежаются короткими записями адресов и телефонов, а также краткими дорожными заметками и рассуждениями. На осенние пожелтевшие листья похожи и кипы плохо, вразнобой собранных машинописных страниц, некоторые — от руки. Такое впечатление, что Семен Израилевич относился к своим стихам спустя рукава, ничуть себя как поэта не ценил. Но это впечатление разрушают не только, скажем, строка-заклинание своей поэзии „Чтобы остаться как псалом” или же скромное „Я всего лишь переписчик, / Он диктует — я пишу”. Но кто диктует? Господь Бог! А к Нему, а значит, и к Его переписчику Липкин не мог относиться несерьезно <...> Казалось бы, именно тот, кого так долго не публиковали и кто был в повседневности тщательно аккуратен, должен был с особым тщанием сохранять свои рукописи и трястись над ними. Так не случилось. Это в основном касается стихов раннего периода. Почему? И можно только предполагать, что именно — из отчаянья, из неверия в то, что стихи когда-нибудь дойдут до читателя. В записной книжке военных лет нашлось дивное лирическое стихотворение „На пароходе”. Семен Израилевич, прошедший всю войну от Кронштадта и Сталинграда, в начале 1967 года, когда мы встретились с ним на всю жизнь, много говорил мне о своей давней фронтовой любви, но этого стихотворения мне никогда не показывал.

Что же касается неопубликованных стихов восьмидесятых — девяностых годов, то он их, видимо, просто забыл отдать в печать, занятый своей прозой и увлеченный переводом древнейшего эпоса „Гильгамеш”. Писал же Семен Израилевич чаще всего на ходу, обкатывал строки в уме, а уж потом переносил на бумагу. Еще он рассказывал мне, как ему пишется: стихотворение виделось (именно „виделось”) сразу и целиком, он почти точно знал, сколько будет строф, и работа над словом происходила уже внутри увиденных строф и услышанной музыки.

Господь даровал Семену Израилевичу длинную жизнь и долгую муку непечатанья”.

См. также: Семен Липкин, “Прости меня” — “Новый мир”, 2004, № 11.

Давид Маркиш. Ретроград без закидонов. Беседу вела Татьяна Бек. — “Дружба народов”, 2005, № 3.

В траурном врезе — обращение/прощание дружбинцев с Татьяной Бек. Это, очевидно, самое последнее интервью, взятое Татьяной Александровной.

“ Т. Б.: Каков твой личный прогноз относительно евреев в России?

Д. М.: Конец наступает. Почему? Не знаю. Это поколение русских евреев вымрет — умрет. Дети ассимилируются так, как всегда ассимилировались евреи в течение своей истории. Два поколения ассимилируются, а потом подрастают правнуки, которые говорят: „Что-то вы тут засиделись”... И уезжают. По большей части сюда (в Израиль. — П. К. ).

Первый мощный поток евреев из России был в начале XX века — после погромов. В Палестине им было очень плохо: плохо, жарко, крокодилов много. И они сюда не едут, а едут за океан… Надо понять концепцию жизни здесь евреев. Еще до разрушения Второго храма, то есть до 70 года новой эры, больше половины евреев жили в странах рассеяния — не здесь. В Александрии, в Риме… Они разъезжались по всему свету — как цыгане. Недаром говорят: „Еврей рождается с чемоданом в сердце”.

Т. Б.: Ты согласен с этой формулировочкой?

Д. М.: Да. Согласен. К сожалению. У евреев есть такая национальная особенность, как склонность к непроживанию на собственной земле. Почему — другой разговор. Вот разница между американским евреем и российским. Американские евреи доказывают себе самим и окружению, состоящему из основного, „табельного” народа: они, дескать, не хуже — они лучше. Они охотно втягиваются в сумасшедшую конкуренцию, они достигают успехов в бизнесе. У них есть деньги, они занимают посты в прессе, в аппарате президента. „Мы не хуже вас — мы лучше вас. Мы должны быть лучше, иначе нас затопчут!” — так они вслух не скажут, но между собой подумают.