Рассказ предка. Паломничество к истокам жизни - Ричард Докинз

Не существует однозначного определения “расы”. Иное дело – вид. Чтобы определить, принадлежат ли два животных к одному виду, мы используем общепризанный критерий скрещиваемости. Конечно, всегда есть к чему придраться: например, животные не могут скрещиваться, если они одного пола, если они слишком молоды или слишком стары, если одно из них бесплодно. Но это уловки. В случае ископаемых, которые не могут скрещиваться по очевидным причинам, мы применяем этот критерий умозрительно. То есть оцениваем вероятность того, что два животных (если бы они были живыми, фертильными и принадлежали к разным полам) могли бы скрещиваться.

Критерий скрещиваемости дает виду уникальный статус в иерархии таксономических уровней. Следующий – род – является просто группой более или менее похожих видов. Нет объективного критерия, который определял бы, насколько должны быть похожи виды. То же верно и для более высоких уровней: семейства, отряда, класса, типа и промежуточных таксонов. Внутривидовые группировки – раса и подвид – более или менее взаимозаменяемы. Здесь тоже нет объективного критерия принадлежности двух людей к одной или к разным расам или критерия, который указывал бы количество рас. Здесь есть проблема, которая отсутствует на надвидовом уровне: скрещивание рас.

На пути к обособленности, то есть к нескрещиваемости, виды проходят стадию рас. Правда, это не всегда приводит к образованию новых видов.

Критерий скрещивания предельно четко определяет статус человеческих рас. Все современные расы скрещиваются друг с другом. Все мы относимся к одному виду: ни один уважающий себя биолог не будет с этим спорить. Но позвольте обратить ваше внимание на один факт. Все мы успешно скрещиваемся друг с другом, образуя непрерывный спектр межрасовых гибридов. Но при этом неохотно отказываемся от расистских стереотипов. Разве не логично было бы, учитывая наличие спектра промежуточных звеньев, перестать пытаться навесить на людей тот или иной ярлык? Ведь это абсурдно. Но, к сожалению, на деле все не так, и это о многом говорит.

У людей, которых в Америке принято считать “чернокожими”, бывает меньше восьмой доли африканской крови. Нередко их кожа настолько светла, что вполне укладывается в диапазон оттенков кожи тех, кого принято считать “белыми”. Взгляните на фотографию четырех американских политиков (см. вкладку). Двоих в наших газетах называют чернокожими, еще двоих – белыми. Представьте, что этот снимок увидел марсианин, не читающий газет, однако различающий оттенки. Он бы, конечно, сказал, что чернокожий на снимке лишь один. Однако почти все мы видим в Пауэлле чернокожего – даже на этой фотографии, где его кожа светлее, чем у Буша или Рамсфелда.

Колин Пауэлл и Даниэль арап Мои.

Проведем эксперимент. Возьмем цветную фотографию (см. вкладку), где Колин Пауэлл изображен с общепризнанно “белыми” мужчинами (условия освещения должны быть одинаковы). Выделим на лбу каждого прямоугольник и сравним. Мы убедимся, что разницы между цветом кожи Пауэлла и “белых” мужчин почти нет. В зависимости от освещения он будет казаться чуть светлее или темнее. А теперь снова взглянем на целую фотографию. Пауэлл тут же покажется нам “чернокожим”.

А вот настоящий чернокожий – Даниэль арап Мои, президент Кении. На этот раз “вырезки” абсолютно непохожи. Но на целой фотографии мы увидим Пауэлла “чернокожим”. Репортаж с этой фотографией Пауэлла, посвященный его встрече с Мои в мае 2001 года, указывает на то, что в Африке его воспринимают точно так же.

Почему люди мирятся с очевидным противоречием иллюстрации утверждению “он чернокожий” (таких примеров очень много)? Во-первых, мы почему-то не желаем отказываться от деления на расы, даже если речь идет о людях, чье смешанное происхождение делает его бессмысленным, и даже если оно не имеет никакого отношения к делу.

Во-вторых, мы обычно не определяем людей как принадлежащих к смешанной расе. Вместо этого мы предпочитаем относить их либо к одной расе, либо к другой. Некоторые американцы имеют чисто африканское происхождение, а некоторые – чисто европейское (оставим в стороне тот факт, что в конечном счете у всех нас африканское происхождение). Возможно, иногда удобно называть людей соответственно “чернокожими” и “белыми”. Я не особенно возражаю. Однако многие (причем таких людей, возможно, больше, чем мы думаем) имеют и чернокожих, и белых предков. Если использовать цветовую классификацию, многие из нас займут “промежуточное” положение. Тем не менее общество настаивает на четком делении. Это пример “тирании дискретного мышления” (см. “Рассказ Саламандры”). Американцам постоянно приходится заполнять анкеты, в которых они должны поставить крестик в одну из пяти клеток: европеоид, афроамериканец, латиноамериканец, индеец или другой. В этих анкетах нет варианта – смешанное происхождение. Но ведь сама идея этих граф противоречит истине, которая состоит в том, что многие люди, если не большинство, – сложный набор перечисленных категорий. Меня эти анкеты раздражают. Хочется либо вовсе отказаться их заполнять, либо добавить собственный вариант: “человек”. Особенно когда этот раздел в анкете трусливо назван “Этническая принадлежность”.

В-третьих, название “афроамериканцы” у меня ассоциируется с терминологией генетической доминантности. Когда Мендель скрестил морщинистый горох с гладким, потомство первого поколения было гладким. Гладкий – это “доминантный” признак, а морщинистый – “рецессивный”. В первом поколении у всего потомства был один гладкий аллель и один морщинистый, но при этом семена внешне были идентичны семенам гороха без “морщинистых” генов. Когда англичанин женится на африканке, их дети приобретают промежуточный цвет кожи и большинство других признаков. То есть дело обстоит совсем не так, как в случае с горохом. Однако все мы знаем, что общество назовет таких детей “черными”. Темный цвет кожи не является генетическим доминантным признаком, как гладкие семена у гороха. Но восприятие обществом темного цвета кожи ведет себя как доминантный признак. Можно сказать, что это культурный или меметический доминантный признак. Проницательный антрополог Лайонел Тайгер объясняет это расистским представлением о “загрязнении”, свойственным европейской культуре. И, конечно, со стороны потомков рабов также существует сильное и вполне понятное стремление отождествлять себя со своими африканскими предками (см. “Рассказ Митохондриальной Евы”).

В-четвертых, большинство человеческих обществ используют одну и ту же расовую классификацию. Человек, принадлежащий к смешанной расе, например Колин Пауэлл, в одном обществе не будет считаться “белым”, а в другом – “чернокожим”. Очень немногие скажут, что он принадлежит к смешанной расе. Большинство сочтет г-на Пауэлла “чернокожим” – и любого, у кого есть хоть капля африканской крови, даже если большинство его предков были европейцами. И никто не назовет г-на Пауэлла “белым” – разве с неким политическим расчетом.

Ученые пользуются критерием межэкспертной надежности, чтобы определить, существует ли у суждения надежное основание – даже если никто не может точно сформулировать это основание. Мы не знаем, как именно люди решают, является ли некто “чернокожим” или “белым” (как я только что показал, эти решения не основаны на реальном цвете кожи). Но если два случайных человека приходят к одному и тому же заключению, значит, они руководствуются каким-то скрытым критерием.

Межэкспертная надежность остается высокой даже при анализе огромного межрасового спектра. Это убедительно доказывает, что такое восприятие основано на некоем глубинном свойстве психики. Сходство расовой классификации в разных обществах в некотором смысле аналогично тому, как люди воспринимают оттенки. Физики говорят нам, что радуга, состоящая из красного, оранжевого, желтого, зеленого, синего и фиолетового цветов, на самом деле представляет собой спектр волн различной длины. Однако биология и психология (но не физика) склонны подразделять спектр на участки, называть их, так или иначе ими оперировать. Синий участок имеет свое название. Зеленый тоже. А вот сине-зеленый не имеет. Эксперименты, проведенные антропологами (кстати, эти опыты противоречат некоторым авторитетным антропологическим теориям), указывают на то, что в различных культурах это подразделение сходно. Похоже, согласованность характерна и в отношении рас. Причем она, возможно, является даже более четкой, чем в случае радуги.

Как я уже говорил, зоологи называют видом группу организмов, которые могут скрещиваться друг с другом в дикой природе. Если они скрещиваются лишь в зоопарке, это не считается. Также не учитывается искусственное оплодотворение или эксперименты, в которых мы обманываем самок кобылок, показывая им поющих в клетках самцов – даже если полученное потомство фертильно. Можно долго спорить, является ли это единственным рациональным определением вида. Но именно этот критерий признает большинство биологов.