Мой ласковый и нежный мент - Валентина Мельникова

Тугая вязкая слюна заполнила рот, спазм сжал горло, и Людмила мучительно закашлялась, чувствуя, что сейчас умрет, если не сделает хотя бы глоток: со вчерашнего вечера у нее не было ни капли воды во рту…

…А поначалу ей повезло. С трудом, но преодолела лаз, прорытый Темуджином под стенкой сарая. Потом дела пошли хуже. Бежать по тайге на подгибающихся от слабости ногах еще куда ни шло. Но если к тому же руки связаны за спиной, в голове гудит от недавнего удара прикладом, то каждый шаг дается с трудом. Она намеренно шла без тропы, затрудняя возможный поиск, хотя и была уверена, что Надымов нагонит ее, рано или поздно, но все равно нагонит. Продолжала идти, скользить, падать, с трудом подниматься на ноги и совсем чуть-чуть надеялась, что удача не отвернется от нее и, возможно, все-таки удастся выйти к дороге. Хотя даже это маленькое счастье еще не сулило избавления. Машины ходили по тракту редко, и Надымов со своим чернобородым приятелем могли схватить се почти на самом финише долгого и трудного пути к спасению…

Но противник настиг все-таки неожиданно и пришел не с той стороны, откуда она его ожидала. Видно, успели сбегать до дороги и вернуться назад, пока она пыталась запутать следы.

Первым преследователей почувствовал Темуджин, вытянул вперед голову, закрутил носом, а потом вдруг сиганул в кусты и мгновенно скрылся из поля зрения. Против оружия волчьи зубы бессильны, и Людмиле осталось только надеяться, что он не ушел, а продолжает наблюдать за происходящим из какого-нибудь укрытия.

Надымов был в ярости, Алик злобно матерился.

Людмила уже приготовилась к тому, что если ее и не забьют ногами до смерти, то непременно пристрелят из автомата, который висел у Игоря Ярославовича на груди.

Но, видно, не входило в планы господина Надымова слишком быстро отправлять ее в мир иной. Он всего лишь ухватил ее за ворот куртки рывком поставил на ноги и прошептал в бешенстве.

– Сука! Не хватало мне за гобой по лесу бегать! – Толкнул в спину – иди, мол, по тропе – и пригрозил:

– Пристрелю на месте, если вздумаешь в сторону отскочить:

Какое там отскочить! Ей еле-еле хватало сил. чтобы переставлять ноги. Несколько раз они ее подводили, и Людмила опускалась прямо на тропу или на камни. Полное безразличие овладело ею. Она прекрасно понимала, что жалостью или уговорами Надымова не проймешь, а только еще более озлобишь, поэтому старалась молчать и даже стоном не выдать своего отчаяния: из тайги ей на этот раз не выйти. И вряд ли кто узнает, что с нею случилось Она была уверена, что и Банзая уже нет в живых.

Сквозь щели в стене ей удалось разглядеть, как безвольно болтались руки деда, когда Алик тащил его тело по земле. Перед этим она слышала сдавленные крики Банзая и глухие удары. Бандиты избивали деда за то, что он не дал им расправиться с Людмилой и буквально в последний момент отвел дуло обреза от ее головы. За что и сам заработал сильнейший удар прикладом по спине.

Узнала она это из разговоров Надымова с чернобородым сообщником, когда пришла в себя и поняла, что лежит в сарае со связанными за спиной руками, на земляном полу, среди птичьего помета.

Сарай в прошлом году служил деду курятником.

Против ее ожиданий, бандиты на пасеку не вернулись, и пошли в сторону крутого и опасною перевала Колдун, на котором до июля лежит снег, и только самые отъявленные смельчаки из заезжих туристов пытаются форсировать его. Но сейчас, в конце мая, он был по-особому опасен, и Людмила вздохнула с облегчением, когда поняла, что се мучители в гору все-таки не пойдут. Их путь лежал к одному из самых труднодоступных участков заповедника. Она с тоской подумала, что здесь-то ее искать уж точно не будут. Слишком далеко от этого Богом забытого места лежал заявленный ею маршрут, который так и не удалось пройти до конца.

Кашель продолжал душить ее, она задыхалась.

Наконец Надымов показался из палатки. Похоже, он основательно приложился к бутылке, потому что еле держался н? ногах. Покачиваясь и беспрестанно вытирая рот тыльной стороной ладони, он подошел к Людмиле и, заложив руки в карманы брюк, принялся медленно раскачиваться. С пятки на носок, с пятки на носок… Потом столь же медленно опустился на корточки, вытащил из нагрудного кармана куртки носовой платок и тщательно протер ей лицо.

– Пить хочешь? – Он поднес платок к собственной щеке, взглянул на него и, – сморщившись, отшвырнул в сторону. Потом склонился еще ниже, заглянул в глаза и произнес уже утвердительно:

– Пить хочешь! Только знаю тебя: помирать будешь, а не признаешься! Хоть лопну, но сдержу фасон! – Он хлопнул себя по колену и расхохотался. – Ох и упрямая ты девка, Людка Ручейникова! Или уже не девка? – Он ухватил ее за подбородок и развернул к себе лицом. – Не крути мордой! С кем бабой стала? С женихом своим задрипанным или все-таки мент трахнул?

– Сволочь! – прошептала Людмила. – Какое твое собачье дело, кто меня трахнул? Главное, что не ты!

– Опять лаешься? – Надымов потянулся за ее спину и отстегнул наручники, но руки не развязал. – Пей, пока я добрый!

Людмила продолжала сидеть на том же месте, не в силах пошевелиться, настолько занемело все тело.

Но Надымов понял это по-своему:

– Точно дура ты, Людка! Сдохнуть раньше времени хочешь? – Он вскочил на ноги. – Только не получится сдохнуть-то! Ты еще долго жить будешь, правда, захочешь ли, вот в чем вопрос… – Он подхватил ее под мышки и поставил на ноги.

Но Людмила, охнув, сползла на землю.

– О, черт! – Надымов склонился над ней. – Что, и вправду помирать надумала?

И тогда, сжавшись, как пружина, собрав последние силы, она ударила его головой в лицо. Надымов вскрикнул, отпрянул и схватился рукой за нос.

Из-под пальцев хлынула кровь, и он, задыхаясь, проговорил:

– Действительно, сука ты, Людка! А ведь я тебя любил! Ох, как я тебя любил. А ты всю жизнь так: чуть что – сразу в морду. Другого, видно, не умеешь! – Он перекатился к ручью и окунулся лицом в воду, потом быстро сел, подобрал брошенный платок, намочил его и приложил к переносице. Не обращая внимания на все еще текущую из носа кровь, Надымов вернулся на прежнее место. – Что ноги поджимаешь? – произнес он насмешливо в ответ на ее попытку отползти в сторону. – Думаешь, сейчас убивать буду? Да нет, слишком это неинтересно – сразу тебя убить. Хочется мне, чтобы ты как следует помучилась, как меня мучила все эти годы. Знала ведь, что влюблен в тебя? Знала? – повысил он голос и ухватил за отвороты куртки. – Что молчишь, подстилка ментовская? Знала или нет?

– Знала! – с трудом произнесла Людмила. Ворот, перекрученный в руках Надымова, стянул горло, и она опять задыхалась, теперь уже не от жажды. – Злишься, что не твоей подстилкой стала?