Волшебный туман - Сьюзен Виггз

Кэтлин сделала еще глоток. Мягкому испанскому вину не удалось смягчить ее заледеневшее сердце.

— Меня нельзя обвинить в нарушении ваших законов, потому что я не признаю, что Англия может управлять моей страной.

Он пожал плечами, и массивная цепь на груди сдвинулась.

— Совет постановляет, что вы должны быть повешены, выпотрошены и четвертованы.

Ужас охватил ее.

— Вы не можете причинить мне вред. Вы подписали соглашение, защищающее всех родственников Джона Весли Хокинса.

— Он нарушил обещанную мне верность! — взорвался Кромвель. — У меня нет больше по отношению к нему никаких обязательств.

— Верность, верность, верность! — закричала Кэтлин. — Я больше не понимаю этого слова. Верность кому: вам или Богу? И какому Богу: вашему или Богу Весли?

— К своей вине вы добавляете еще и богохульство, женщина!

Кэтлин непримиримо уставилась на лорда-протектора, с отвращением заметив луковицеобразные очертания его ярко-красного носа, с чувством страха увидев в его глазах вызывающую жестокость. Но мысли ее были далеко отсюда. В Ирландии. С Весли.

Ей следовало доверять ему. Она должна была поверить собственному сердцу, которое говорило ей, что он никогда и ни за что не предаст ее.

Во время долгого путешествия в Лондон она по кусочкам восстановила картину. Весли на самом деле не собирался отдавать лошадей Хаммерсмиту. Он с мужчинами планировал устроить засаду.

Им удалось бы это, если бы не вмешалась она и не была пленена.

«Весли, почему ты не сказал мне?»

Потому что она не доверяла ему. Слишком поздно она узнала правду. Слишком поздно она поняла, что любит его. Что любила его с того первого волшебного момента, когда сорвала белую розу и пожелала его.

Сейчас у их любви нет шанса расцвести. И это самая большая трагедия.

Она дотронулась рукой до заживающего кровоподтека ниже ключицы. Стрела Весли ударилась о нагрудник кирасы, надетой под тунику. Удар сбил ее с ног, но не принес серьезных повреждений.

Нет сомнений, что Весли поверил, что убил ее. Другая трагедия, которая тоже никогда не будет решена.

—…и совсем нет причин откладывать исполнение приговора, — продолжал Кромвель.

Кэтлин заставила вернуть свои мысли в настоящее.

— Когда? — с трудом спросила она.

— Завтра. — Он снова наполнил вином оба их бокала.

Пальцы Кэтлин проникли в складки грубой одежды, которая была на ней надета. Она нащупала пузырек и вспомнила слова Булла.

«Вам незачем выносить пытки, — прошептал он, и его большое грубоватое лицо осветилось сочувствием. — Избавьте себя от мучений при помощи средства доктора Бейта».

Булл велел растворить порошок в чашке жидкости. Один глоток избавит его от обязанности казнить женщину.

Ее душа испытала ужас от мысли, что нужно лишить себя жизни. Но жестокая альтернатива заставила принять решение.

Она упала на колени перед Кромвелем.

— Пожалуйста, ваше высочество, — умоляла она, хотя ей были противны слова, которые она произносила. — Умоляю вас, пощадите меня! — она прижала к губам край его накидки. — Ради Бога, пожалуйста! — она схватилась за величественную цепь, которая свисала с его плеч.

Он оттолкнул ее. Цепь расстегнулась и упала на пол.

— Глава ирландского клана начинает унижаться. Сядьте!

Она смиренно повиновалась, а Кромвель нагнулся за цепью.

Кэтлин воспользовалась этим, чтобы откупорить пузырек и высыпать содержимое в свой бокал с вином. Ее неуверенная рука дрогнула, и пузырек звякнул о край бокала. Кэтлин вздрогнула, уверенная, что он заметил, тем более что в то время, как он шарил рукой по полу, порошок бурно зашипел, затем гранулы растворились. Она засунула пустой пузырек в карман фартука.

Кромвель выпрямился, нахмурясь, посмотрел на сломанную застежку цепи.

— Хокинсу надо было быть осторожным со мной. Теперь он потеряет все. Все! — овладев собой, он притворился опечаленным. — Хотя, конечно, жаль ребенка.

Кэтлин удивилась.

— Ребенка? Какого ребенка?

— Вы хотите сказать, что он не рассказал о Лауре? — загадочная улыбка появилась в уголках его губ. — Я, наверно, напугал его больше, чем мне казалось, — он потер подбородок. — Хотя это очень похоже на Хокинса, он не захотел использовать Лауру, чтобы вызвать ваше сочувствие, если такое чувство знакомо вашей варварской душе.

Сдерживая предчувствия, она спросила:

— Кто такая Лаура?

— Его бедная маленькая дочь. Четыре года ей, дорогой крошке. Когда он был проповедником, то таскал ее за собой во все поездки, выдавая за сироту, а себя — за священника, хотя его настоящей целью было подстрекать людей против меня. Бедная маленькая крошка, не имеющая матери. Когда Хокинс был арестован, он поручил ее одной доброй женщине, у которой хватило мудрости доставить девочку прямо ко мне.

— Арестован? — информация слишком быстро сваливалась на нее. В это время она даже забыла об ужасном содержимом бокала с вином. — Весли был арестован?

— Да, и приговорен к смерти, — Кромвель неприятно хихикнул. — Смешно, что он должен был умереть как священник, а на самом деле никогда им не был. И он действительно чуть не погиб, но я нашел способ заставить его служить Английской республике.

Внезапно все стало ясным для Кэтлин. Тени сомнения и недоверия были сметены лучами правды и понимания.

— Остановить Фианну, — горько заключила она. — Вот почему он подчинялся вам. Потому что вы держали заложницей его дочь.

Расстроенная новыми несчастьями, Кэтлин опустила лицо в рукава и предприняла отчаянную попытку сдержать слезы.

Она услышала, как Кромвель поднял свой бокал, затем поставил его обратно на стол. Вспомнив о своем намерении, она подняла голову.

— И что, — спросила она резко, — держите вы в запасе для ребенка? Пытки для нее тоже?

— Вам нравится видеть во мне чудовище, — ответил Кромвель. — Во мне, кто установил порядок в хаосе, — он обхватил себя руками, словно не давая вырваться гневу. — По правде говоря, — начал он спокойно, — мне понравился ребенок. Эта добрая вдова Кленч хорошо воспитывает ее. А сейчас, когда умерла Бетти, я должен обдумать, какое место займет Лаура в моей жизни.

«Боже мой, — подумала Кэтлин, — я стоила Весли его ребенка».

Она схватилась за ножку бокала, готовая совершить самый большой грех, которому нет прощения — приговорить свою собственную душу к вечному проклятию.

Нет. Проклятие пусть будет отдано Кромвелю. Проклятием для нее станет то, что она не сможет снова сказать Весли, что любит его.

Со странной улыбкой на лице Кромвель поднял свой бокал.

— Произнесете тост? — спросил он голосом, полным иронии.