Судьба императора Николая II после отречения - Сергей Мельгунов

Сибирское следствие делало определенный вывод – «Кремль» вел двойную игру: посылая по требованию немцев Яковлева с миссией «особой важности», имевшей задачей вывезти Царя из Тобольска и переместить его в сферу непосредственного влияния немцев, руководители ВЦИК одновременно готовили екатеринбургский совет к задержке поезда, в котором перевозили Царя. Будущие убийцы царской семьи исполняли лишь приказания председателя ВЦИК Свердлова – Царь был опасен для большевиков и в немецких руках. Тут каждый из принимавших то или иное участие в следствии вводит свой нюанс. Для Дитерихса это было вообще делом «изуверов-евреев советской власти» – последователей «религии зла», «религии дьявола по духу». Генерал-мистик настолько загипнотизирован своей idee fixe, что идейным главой большевиков и организатором системы советской власти делает не «дегенерата» Ленина, а Бронштейна-Троцкого. Но истинные вдохновители всех преступлений находятся в другом месте «мира» – там, очевидно, где заседают «сионские мудрецы». План этого таинственного центра с точностью исполняется послушными агентами главарей… Фантастическая концепция ген. Дитерихса не так уж чужда самому следователю Соколову – только он не одержим в такой степени навязчивой идеей о роли «революционного Израиля». Для Соколова центром всей интриги расследуемой им трагедии царской семьи все же являются немцы.

Глава четвертая ЗАКУЛИСНЫЕ ДИРИЖЕРЫ

В то время рождалось большое количество легенд. Расцвеченные молвой, эти легенды попали в исторические повествования. Бесспорно, в основе многих из них была фактическая база. Но подчас мы и ныне еще далеко не всегда можем отличить вымысел от действительности, поэтому приходится с сугубой осторожностью относиться к тем слухам, которые ходили и которые с легкостью воспринимались современниками, так как они соответствовали их настроениям.

1. В преддверии германской ориентации

Одним из наиболее распространенных представлений после октябрьского переворота являлось убеждение, что грядущий мир будет уплатой по вексельному обязательству, выданному новой властью Германии (см. мою книгу «Золотой немецкий ключ к большевистской революции»). С другой стороны, дальнейшая противоестественная поддержка большевиков германскими шовинистами казалась абсурдной. Поэтому довольно логично на приеме у германских посланцев гр. Кайзерлинга и гр. Мирбаха, прибывших в декабре в Петербург с особыми миссиями, которые были связаны с начавшимися мирными переговорами, появились представители русских правых общественных группировок[323]. Кем была представлена эта делегация и какие конкретные цели она ставила себе, мы до сих пор не знаем. Но косвенно имеем указание на то, как делегация была встречена представителями немецкого командования и немецкой дипломатии.

К мирбаховской миссии принадлежал некий Ланцгоф, бывший прежде представителем Deutsche Bank в Петербурге и имевший в столичном обществе значительные связи. Он встретился на частной квартире с группой общественных деятелей, среди которых был Макаров, сопровождавший царскую семью в Тобольск. Ланцгоф пытался объяснить собравшимся неизбежность контакта германского правительства с советской властью: только она имеет силу в данный отрезок времени; правые, обратившиеся к Мирбаху, совершенно бессильны – вести с ними ответственные переговоры безвольно[324]. Смысл беседы был тот, что немцы пока будут поддерживать большевиков, через которых они только и могут добиться мира на Восточном фронте. Французский журналист Домерг, имевший широкие связи в петербургском обществе, в книге, названной La Russie Rouge, упоминает, что гр. Мирбах в разговоре с народным комиссаром Троцким (у него было особое свидание с ним) высказывал опасение, что Учр. Соб. не ратифицирует будущего мира, и что в ответ ему было заявлено, что Уч. Соб. не выражает теперь воли народа и в силу этого не будет созвано. Сообщение Домерга отчасти подтверждает и сам Троцкий, который отмечает в книге, посвященной биографии Ленина, что немцы опасались, что большевики сговорятся с Учр. Соб., и что это может повлечь за собой попытку продолжить войну. Другими словами, со стороны немцев в это время была безоговорочная ставка на большевиков. И естественно, что Кайзерлинг в своем нашумевшем декабрьском интервью в газете «День» с большой откровенностью сказал о возможности оккупации Петербурга, если в столице возникнут беспорядки, – и не было сомнения, что здесь подразумевалось движение, направленное против советского правительства (см. «Золотой Ключ»). При таких условиях, как ни двойственна и ни противоречива была на практике немецкая политика в России, она не оставляла места для каких-нибудь реальных разговоров о монархической реставрации.

Между тем слухи о подготовляющейся реставрации были распространены в самых разнообразных кругах, проникали в антисоветскую демократическую печать и здесь сознательно усиленно муссировались, ибо это было методом пропаганды и воздействия на общественное мнение – надо было доказать, что большевизм ведет страну на путь неизбежной контрреволюции и что реакция идет вслед за немцами. Любопытно, что даже в большевистских концепциях монархическая реставрация становилась выходом из того критического положения, в которое попала новая власть. Ей самой казалось, что она находится почти в тупике, и подчас вожди в интимных беседах не скрывали своего разочарования и своего пессимизма на будущее. Социальная революция в России в их глазах превращалась в утопию. И мой современник, подневными записями которого я пользуюсь постоянно для характеристики настроений эпохи революции, занес в свою летопись не сплетни, не стоустую молву, а подлинные разговоры близких Ленину людей о целесообразности, в случае необходимости со стороны большевиков сдачи власти, восстановления в России монархии – «хуже прежней», о необходимости сделать Германию плацдармом мировой социальной революции. Такая запись моим современником сделана в Москве 2 декабря, наряду с обывательской молвой о том, как новый командующий войсками Муралов говорил видному генералу: «Потерпите, более двух месяцев не продержимся». А за несколько дней перед тем в дневник занесены слова знаменитого теоретика анархизма Кропоткина, что он слышал, что «большевики собираются посадить на престол Алексея, а регентом Генриха Прусского».

Насколько распространена была подобная концепция среди большевиков, показывает тот факт, что она встречается в изложениях многих мемуаристов. Напр., французский посол Нуланс, имевший сношения с Троцким в момент брестских переговоров, свидетельствует, что Троцкий не скрывал, что он предпочитает монархическую реставрацию республиканскому правительству, буржуазному или социалистическому. Домерг, со своей стороны, ссылается на разговоры с последователями Ленина о предпочтительности для большевиков, в случае неудачи, монархического режима перед демократией. Эта реакция «вода на мою мельницу» – откровенно говорил Ленин своему старинному приятелю Соломону. На другом полюсе России известный нам корнет Марков значительно позже, при своем отъезде из Тюмени, встретился в поезде с «ученым коммунистом» журналистом Тарасовым-Родионовым, который развивал перед ним теорию о том, что большевики сдадут свои позиции только монархистам. Для примитивного и однобокого ума Ленина вообще «середины нет»: либо диктатура помещика и капиталиста, либо диктатура рабочего класса. О середине мечтают попусту «барчата-интеллигенты», плохо учившиеся по плохим книжкам. Это изумительное открытие сделано в письме Ленина к крестьянам и рабочим в 19 г. и о нем можно прочитать в XVI т. «гениальных» ленинских произведений.

Конкретизацию мысли о реставрации монархии под протекторатом Германии современная молва приписывала совместному творчеству двух дам в Смольном – Коллонтай и Вырубовой. Эта комбинация восстановления монархии с некоторыми вариантами, – напр., регентство (Леопольда Баварского), систематически выплывает в месяцы, предшествовавшие Брестскому миру[325], и в последующие, весенние. «Со всех сторон запахло претендентами», как однажды выразился «День», передавший сообщение вюртембергских газет, что в некоторых кругах Берлина обсуждается проект замещения новой династией русского престола (Романовы-Гольштейн-Готорпские и Гессенские считаются скомпрометированными).

Кандидатом у этих безответственных политиков, может быть, занявшихся своими полезными изысканиями под влиянием русской информации, являлся вел. герцог Мекленбург-Шверинский, как принц славянского происхождения (он был сыном вел.-кн. Анастасии Мих.). Можно отметить у некоторых политических прожектеров еще кандидатуру Константина Греческого, как православного, внука Александра I, и к тому же мужа сестры германского императора. «Нелепые» слухи отмечает и дневник ген. Будберга. Показательно, что во всех подобных комбинациях имя Николая II нигде не фигурирует; постепенно на задний план отходит и кандидатура законного наследника. Говорят даже о новой династии. Сознание это упрочивается настолько в кругах даже конституционных монархистов в России, что подобную комбинацию готовы принять и легитимисты. Ген. Казанович, посланный в Москву с Юга командованием Добровольческой армии (это было в конце мая), установил связь с влиятельными общественными кругами», которые образовали к тому времени так называемый «правый центр», имевший в виду восстановление монархии. «Правый центр» делал ставку на Германию. Вот как передает свои впечатления Казанович: о «личности своего кандидата деятеля правого центра умалчивали, а по некоторым намекам можно было предположить, что они не прочь видеть на русском престоле кого-либо из германских принцев».