Триллер - Ли Чайлд

— Не стоит так волноваться, — поспешила успокоить Бренду Карен. — Она еще совсем маленькая. Если она будет любима и счастлива, то почти обо всем позабудет.

По щеке Бренды скатилась слеза, губы задрожали.

— Она ведь практически ничего не будет помнить о матери.

Карен пришлось закрыть глаза, чтобы сдержать слезы. Она рисковала жизнью ради будущего Дейдры. Теперь ей оставалось только верить, что усилия не потрачены даром.

— А это уже твоя задача — сохранить в ней память о Беверли.

Вдвоем они молча следили, как Дейдра карабкается по веревочной лестнице, а потом съезжает с горки в форме драконьего хвоста и весело хохочет, приземлившись на попку в песок.

— Беверли была так влюблена в него. И он ведь тоже ее любил. — Бренда помедлила в недоумении. — Почему же все рухнуло?

Карен потерла до сих пор ноющую руку. Так же как не скоро затянутся душевные раны, причиненные Дейдре ее отцом, так и рана Карен долго еще будет беспокоить и оставит шрам на всю жизнь. Чтобы раз и навсегда покончить с прошлым и расставить все точки над «i», Карен решила пролить свет на малоприятную правду.

— Еще до свадьбы она знала, что Джеффри опасный человек, но игнорировала предчувствия и предпочла обмануть себя. Самое лучшее, что ты можешь сейчас сделать для Беверли, — это постараться, чтобы ее дочь не повторила ошибок матери.

«А я прослежу за этим».

Кристофер Райх

«Номерной счет» («Numbered Account») — первая книга Кристофера Райха; и не просто первая опубликованная, а вообще первая написанная. Он не изучал в колледже английскую литературу, в ящиках его письменного стола не пылятся черновики неоконченных романов, рассказов или неудачных киносценариев. Роман «Номерной счет» был единственным шансом Райха зарекомендовать себя как писателя, в противном случае его снова ожидал осточертевший мир финансов, все новые слияния и поглощения — бесконечная рутина. «Борющийся писатель, голодающий художник… это другой случай», — любил говаривать Райх.

Идея романа родилась у него во время пеших прогулок по заснеженным булыжным переулкам Женевы, когда он шел на работу и с работы в Объединенном банке Швейцарии. Служа в банке, он обучился непростому искусству распоряжаться деньгами богатейших людей мира. Семена, из которых впоследствии вырос «Номерной счет», были брошены в землю в первый же трудовой день Райха, но прошло целых шесть лет, пока он понял, что есть люди, созданные для четырнадцатичасового рабочего дня, однако сам он к ним не относится. И Райх решил написать роман, и не простой, а остросюжетный. Надо признать, попытка оказалась удачной: «Номерной счет» сразу попал в список бестселлеров «Нью-Йорк таймс».

Во включенном в данную антологию рассказе «Убийцы» Райх впервые с 1997 года обращается к Нику Нойманну, главному герою дебютного романа. Волею писателя Ник возвращается на швейцарскую землю с новой миссией. Все авторы остросюжетных произведений знают, что не стоит влюбляться в какого-то конкретного персонажа. Никому ведь не известен момент, когда герой повернет за угол и наткнется вдруг на кинжал, дуло пистолета или отравленный зонтик.

Так что Нику Нойманну нужно быть очень и очень осторожным.

Кристофер Райх[111]

Убийцы

Ник Нойманн сидел в угловой кабинке, держа в лучших швейцарских традициях строгую осанку: выпрямленная спина прижата к кожаной спинке, плечи расправлены. Он устал и очень проголодался, а потому больше всего мечтал о том, чтобы поскорее подали обед и он мог приступить к работе. Руки Ник положил на скатерть и усилием воли заставлял себя сидеть смирно, а не перекладывать столовые приборы и не изучать стоящие перед ним бокалы. Массивные серебряные ножи, вилки и ложки располагались, как он заметил, в идеальном порядке. Бокалы были сделаны из австрийского хрусталя, и даже самый придирчивый взгляд не нашел бы на них ни единого пятнышка. Всякий раз, когда Нойманн задавался вопросом, как же ему удалось так долго продержаться, ответ был неизменным: внимание к мелочам.

Обернувшись, он обвел глазами ресторан. Сейчас, в самом начале восьмого, в «Кроненхалле» почти не оставалось свободных мест. Пятница, к тому же погода на улице необычно холодная для начала октября. Нойманну «Кроненхалле» всегда представлялся «рестораном непогоды». Близко расположенные друг к другу кабинки, яркое освещение, хрустящие скатерти, снующие туда-сюда по деревянному полу официанты, шеф-повар, который толкает сверкающую тележку по узким проходам между столами, и, конечно, восхитительная кухня — все это создавало уютную обстановку, теплое, праздничное противоядие дождю, снегу и пронизывающему ветру.

Наметанным взглядом Нойманн окинул обеденный зал в поисках знакомых лиц. Мужчины были сплошь зажиточными, упитанными и румяными, женщины — элегантно одеты и хоть, возможно, не столь прекрасны, как их парижские или римские соперницы, но с такими же безупречными прическами. Не найдя никого из знакомых, Нойманн облегченно вздохнул. Анонимность всегда была ключевым моментом в его профессии.

Он посмотрел на часы — заказ он сделал одиннадцать минут назад, а закуски еще не принесли. Не так и долго, конечно, но Нойманн нервничал — сильнее, чем того требовало задание, и мечтал поскорее с этим самым заданием расправиться.

Цюрих.

Много лет назад он жил в этом городе. Работал в известном банке. Влюбился. Убил человека, а другого засадил в тюрьму. И провел-то он здесь не так много времени, всего несколько месяцев, но воспоминания оказались стойкими. Они и заставляли сейчас Нойманна нервничать и сидеть как на иголках. Не в первый уже раз мелькнула мысль: а не бросить ли эту работу?

От раздумий его оторвал легкий толчок в стол — прибыл шеф-повар с тележкой. Бокал для вина закачался, и Нойманну пришлось вернуть его в вертикальное положение.

«Очко в пассив», — подумал он.

— Gerstensuppe?[112]

На беджике значилась фамилия Штутц.[113] Доверия не вызывает.

— Пожалуйста, — произнес Нойманн, не поднимая глаз.

Шеф-повар церемонно опустил половник в кастрюлю и налил большую миску супа. Аромат говяжьего бульона и ячменя защекотал ноздри Нойманна. Ярко начищенная медная кастрюля блестела, словно инструмент в духовом оркестре.

Очко в актив.

Взяв суповую ложку, Нойманн приступил к трапезе. Консистенция и температура блюда были выше всяких похвал, вкус — насыщенный, но не чрезмерно. Особенно он оценил приятное послевкусие хереса и сделал запись. Нойманн всегда обедал в одиночестве — издержки профессии. Отсутствие компании за столом он компенсировал изысканностью меню и всякий раз, отправляясь на задание в тот или иной город, предварительно составлял себе кулинарную программу.

Внимание к мелочам.

Сегодня за ячменным супом настанет очередь подогретого салата нуссли с нарезанным мелкими кусочками беконом и накрошенным сыром стилтон. И наконец, главного, фирменного блюда «Кроненхалле»: «Zurigeschnetzltes mit rosti». На десерт он съест шоколадный мусс и запьет кофе. От спиртного к обеду он отказался, за исключением шампанского в качестве аперитива. Человек его профессии не станет добровольно притуплять чувства.

В этот момент Нойманн его и увидел.

В противоположном конце зала вешал на крючок тренчкот[114] не кто иной, как Милос по прозвищу Грек. Волосы его поседели, спина сгорбилась, но это был он, вне всяких сомнений. Как можно не узнать этот острый нос, очки в черепаховой оправе, аккуратно, с армейской тщательностью расчесанные на пробор волосы? Хотя Нойманн и приучил себя ни на ком и ни на чем долго не останавливать взгляд, сейчас он не смог удержаться.

Итак, Грек находится в Цюрихе.

Нойманн продолжал спокойно есть суп. Отломил кусок булки и намазал маслом. Сделал маленький глоток шампанского. И все это время не переставал осторожно посматривать на Грека, который сидел в основном зале, тоже в одиночестве, спиной к стене, так что в поле его зрения попадали и вход, и выход. Еще один человек с прошлым. Вечный беглец, не ведающий, где и когда может повстречать врага, горящего желанием отомстить. Профессионал, который не любит сюрпризов.

Оторвавшись от супа, Нойманн обнаружил, что Грек уставился на него холодными серыми глазами и на губах его играет хитрая улыбочка. Что ж, его тоже узнали. По спине Нойманна пробежал холодок. Они все постоянно рисковали быть узнанными. Некоторые прибегали к маскировке: парики, фальшивые усы, очки. Другие даже подкрашивали волосы и носили одежду, которая существенно их меняла. Грек был не из таких. Он никогда не делал секрета из своей внешности. В свое время Нойманн тоже взял на вооружение принцип открытости. К худу ли, к добру ли, но на заданиях лицо его было помехой, которую приходилось принимать в расчет.