Горький - Павел Басинский

Или Горький ему не ответил, или не сохранилось это ответное письмо, но так или иначе до осени 1903 года отношения между Горьким и Андреевым были прерваны. В апреле того года Андреев вместе с женой и матерью приехал в Ялту, где в это время находился Горький, и искал встречи с ним. Но встреча эта не состоялась. И только в сентябре 1903 года после длинного покаянного письма Андреева Горький протянул ему свою руку:

«Милый ты мой друг — напрасно ты столь длинно объяснял то, что я понимаю и без твоей помощи до ужаса ясно. Ты, кажется, думаешь, что обидел меня? Этого не было. Но ты очень обидел Алексина[17], которого я люблю, и Малинина[18], который попал зря в эту кашу. За них мне больно и неловко по сие время. Это мы устроим, разберем. О Юлии не беспокойся, — ей эта история — как удар камнем человеку, идущему на смерть. Она очень чуткая, умная, она уже давно во всем разобралась.

Знаешь ты, что меня страшно мучило после этой истории и почему я не могу до сей поры видеть тебя? Это чувство жалости и отвращения. Если б я видел любимую мною женщину, насилуемой развратником и мерзавцем, — я бы чувствовал себя вот так же, наверное. Я тебя люблю, не только как литератора-товарища — это не важно, — я люблю мятежную душу твою, поверь. Ты — огромный талант, у тебя — великое будущее. И ты — во власти этой темной силы, ты, так легко и просто разрушающий множества сил, тех, что держат в тесном плену предрассудков свободный дух человека. Это, брат, ужасно. Вот — трагизм!

Ты зовешь меня старшим братом. Да, я старше тебя, у меня больше опыта, только поэтому старше. Но у тебя больше таланта и ума. Тем тяжелее мне видеть тебя в плену безволия.

От этой проклятой болезни в тебе родилась боязнь чего-то, некий, непонятный мне, страх. Я — ничего не боюсь и страстно хотел бы передать тебе мое мужество, оно есть у меня. Что сделать, чтобы внушить тебе необходимость лечиться? Теряюсь. А вижу — это возможно. <…>

Все это время я читал твою книгу, думал о тебе, расспрашивал. И мне было обидно, что ты мало пишешь.

Ну — ладно, скоро я увижу тебя. Кланяйся жене и матери. Крепко обнимаю.

Всего доброго тебе и — самоуважения прежде всего!»

Слова о женщине, «насилуемой развратником и мерзавцем», аукаются с наиболее скандально-знаменитым рассказом Леонида Андреева «Бездна», напечатанным в «Курьере»

10 января 1902 года. «Бездна» появилась в то же время, когда Горький начал работать над пьесой «На дне». Если бы не это совпадение, можно было бы не обратить внимание на «странное сближенье» этих названий, которые по смыслу являются почти антонимами. «Бездна» значит «без дна»: отсутствие опоры, бесконечная пустота для падения вниз. «На дне» — опора и последняя точка падения. Оказавшись на дне, павший либо погибает, разбившись насмерть, либо встает и обращает взгляд вверх. Трудно сказать, сознательно или нет Горький с Андреевым, находившиеся в это время в наиболее теплых отношениях друг с другом, пошли на эту антитезу. Известно лишь, что Андреев восторженно принял «На дне», а Горький положительно оценил «Бездну».

По ироническим воспоминаниям Бунина, название «На дне» принадлежит не Горькому, а Андрееву. У Горького было три варианта названия: «Без солнца», «Ночлежка» и «На дне жизни». От первого названия он отказался (солнце перейдет у него в название пьесы «Дети солнца»), второе стало названием немецкой театральной версии, а вот третье, как утверждал Бунин, было исправлено именно Андреевым.

«Заглавие пьесы „На дне“ принадлежит Андрееву. У Горького заглавие было хуже: „На дне жизни“. Однажды, выпивши, Андреев говорил мне, усмехаясь, как всегда в подобных случаях, гордо, весело и мрачно, ставя точки между короткими фразами твердо и настойчиво:

— Заглавие — всё. Понимаешь? Публику надо бить в лоб и без промаху. Вот Горький написал „На дне“. Показывает мне. Вижу: „На дне жизни“. Глупо, говорю. Плоско. Пиши просто: „На дне“. И всё. Понимаешь? Спас человека».

По другим сведениям, честь изменения названия в лучшую сторону принадлежит В. И. Немировичу-Данченко.

Но даже если перекличка названий «Бездны» и «На дне» случайна, точно не случайна перекличка смыслов этих произведений.

И в «Бездне», и в «На дне» героями являются босяки. Впрочем, в «На дне» это главные герои, а в «Бездне» хотя и не второстепенные, но и не главные. Сюжет рассказа психологически невероятен, как и многие андреевские вещи. Студент Немовецкий гуляет в лесу с гимназисткой Зиной. На пути у них появляются бродяги, которые избивают Немовецкого и насилуют Зиночку. Очнувшись, Немовецкий, вместо того чтобы помочь истерзанной девушке, насилует ее вторично. Вид обнаженного тела вызывает в нем животную похоть, а разум отказывается ее контролировать.

Сегодня искушенный читатель посмеется над таким рассказом с явно надуманным сюжетом. Но в начале XX века он вызвал шок и скандально прославил автора на всю Россию. Рассказ был перепечатан многими провинциальными газетами, вышел отдельной книгой с приложениями в Германии и собрал огромное количество критики. Можно без сомнения сказать, что неслыханная популярность Андреева, сопоставимая только с популярностью Горького, началась после «Бездны».

Критика обрушилась на рассказ, который в статье И. Н. Игнатова в «Русских ведомостях» был назван «образцовой гнусностью». Вскоре в скандал вмешались два громких имени: Лев Толстой и его жена Софья Андреевна. Устный отзыв Толстого о «Бездне» стал известен после корреспонденции из Ясной Поляны журналиста Ф. С. Мускаблита, напечатанной в «Биржевых ведомостях»: «Ведь это ужас!.. Какая грязь, какая грязь!.. Чтобы юноша, любивший девушку, заставший ее в таком положении и сам полуизбитый — чтобы он пошел на такую гнусность!.. Фуй!.. И к чему это всё пишется?.. Зачем?..»

Стоп! Ведь именно этот вопрос задал Толстой и Горькому в связи с пьесой «На дне»: «Зачем вы пишете это?» Органическое мировосприятие Толстого противилось неправдоподобным сюжетам. «Герои и героини мои, — говорил Толстой, — делают то, что должны делать в действительной жизни и как бывает в действительной жизни, а не то, что им хочется».

Отзыв Софьи Андреевны оказался не очень удачным выступлением в области литературной критики. Он был написан в виде открытого письма, напечатан в суворинском «Новом времени» и растиражирован в статьях журналистов. «Не читать, не прославлять, не раскупать надо сочинения г-на Андреева, а всему русскому обществу восстать с негодованием против этой грязи, которую в тысячах экземпляров разносит по России дешевый журнал и издания фирм, поощряющих их…» Любопытно, что в этом письме С. А. Толстая не только ссылалась на авторитет своего мужа, но и высоко отзывалась о творчестве Горького, которое противопоставляла андреевской «грязи». Горький, по мнению Толстой, «светит в сторону борьбы» с грязью и невежеством и твердо знает, «что хорошо и что дурно», а вот Андреев «наслаждается низостью явлений порочной человеческой жизни и заражает этой любовью молодежь». Понятие «заражает» применительно к искусству взято из лексикона Л. Толстого.