Через годы и расстояния (история одной семьи) - Олег Трояновский

Его сменил Дональд Макгенри, тоже афроамериканец. Это был вдумчивый, осторожный работник высокой квалификации, который добросовестно защищал интересы США. Впрочем, его пребывание на посту посла при ООН продолжалось сравнительно недолго. В ноябре 1980 года он пригласил нас с женой к себе домой, чтобы вместе следить за поступавшей по телевидению информацией о результатах президентских выборов. В тот вечер почти сразу стало очевидно, что Картер потерпел сокрушительное поражение от Рейгана.

На этом закончилась и дипломатическая карьера Макгенри, которого сменила назначенная Рейганом Джин Кирпатрик, о ней я уже упоминал. Это была весьма самоуверенная, идеологизированная, но не очень хорошо разбиравшаяся в международной политике дама. Впрочем, она пользовалась большой популярностью в крайне правых кругах американского истеблишмента. Президент Рейган однажды даже назвал ее «нашей Жанной д'Арк».

Ее сменил генерал Уолтере, полиглот, бывший военный разведчик, специализировавшийся на Латинской Америке. Мы с ним познакомились еще в 1955 году на Женевском совещании глав государств четырех держав, где он переводил президента Эйзенхауэра на французский, а я Хрущева, Булганина, Молотова и Жукова — на английский. Как и многие другие разведчики, это был неглупый человек и вполне приятный собеседник. К тому же он появился в ООН в середине 80-х годов, когда «холодная война» начала смягчаться и у обеих сторон появились ростки понимания необходимости поиска путей к сближению позиций.

Некоторые представители США в неофициальных разговорах иногда жаловались на то, что Нью-Йорк слишком близко расположен к Вашингтону. Они постоянно находились под неусыпным оком Белого дома и государственного департамента. А это, по их словам, высвечивало их малейшую оплошность и сковывало инициативу.

Был даже такой случай. В Совете Безопасности рассматривался один из острых аспектов ближневосточной ситуации. Наш американский коллега Дональд Макгенри получил из Вашингтона (видимо, из государственного департамента) указание не возражать против проекта резолюции, что он и сделал. Однако в конце того же дня поступили более строгие инструкции (как я понял, уже из Белого дома) потребовать исключить из текста резолюции одно или два прямых упоминания Израиля. Бедному Макгенри пришлось немало попотеть, чтобы задним числом добиться изменения уже согласованной резолюции. Потом он в сердцах говорил, что в следующий раз пусть те люди в Вашингтоне, которые сочиняют эти указания, сами и добиваются их выполнения.

Работа в ООН — это работа на виду. Там, конечно, тоже ведется закулисная дипломатия, но ее результаты проявляются на официальных открытых заседаниях, где каждое неосторожное слово может иметь неприятные последствия. Многочисленные журналисты из различных стран мира, которые освещали заседания Совета Безопасности, Генеральной Ассамблеи и других органов ООН, часто фиксировали не только их итоги, но и различные оплошности.

В отличие от американцев наши представители имели большую свободу маневра. Как правило, мы могли действовать по своему разумению. В важных случаях (в основном при голосовании в Совете Безопасности) мы информировали Москву о ситуации и о позиции различных государств членов Совета, сообщали, что намерены голосовать так-то и так-то, если не получим иных указаний. Москва нас поправляла только в очень редких, можно сказать, единичных случаях.

В течение всего срока моего пребывания в Нью-Йорке я не забывал пожелания Андропова попытаться установить полезные контакты с китайскими представителями. Оказалось, что желать этого было значительно легче, чем осуществить. В первые несколько лет мы постоянно встречали с их стороны полную немоту. Впрочем, в этом не было ничего удивительного, так как именно в те годы произошло новое обострение советско-китайских отношений в результате вторжения вьетнамских войск в Камбоджу и последующих военных действий на китайско-вьетнамской границе. Однако постепенно и очень медленно контакты между советскими и китайскими представителями в ООН стали налаживаться.

В Нью-Йорке мы существовали в трех разных измерениях: жили жизнью своей Родины — ее достижениями и неудачами; жизнью Организации Объединенных Наций, этого островка в американском океане, куда мы были направлены, чтобы защищать интересы Родины; и, наконец, жизнью Нью-Йорка — второй столицы Соединенных Штатов и главного делового, культурного и информационного центра. Вот об этой третьей жизни я хотел бы коротко рассказать в заключение настоящей главы.

К сожалению, работа в ООН оставляла мало времени для города. Но кое-что все-таки удавалось сделать. У нас установились неплохие контакты с газетой «Нью-Йорк таймс», а также, но в меньшей степени, с журналом «Тайм». С тогдашним главным редактором газеты Максом Франкелем мы были в приятельских отношениях. Он в конце пятидесятых годов работал корреспондентом газеты в Москве и с удовольствием вспоминал о своем пребывании там. В конце 1994 года, когда в Университете Браун проходила большая конференция, посвященная 100-летию со дня рождения Н. С. Хрущева, он выступал там и забавно рассказывал о своих встречах с нашим тогдашним лидером. Приходилось нам с женой бывать и у него дома, играть с ним в теннис.

Поддерживали мы контакты и с издателем и владельцем «Нью-Йорк таймс» Сульцбергером… А когда в Нью-Йорк из Вашингтона приезжал их главный обозреватель Джеймс Рестон, он частенько навещал меня для неофициальных бесед.

Не стану утверждать, что эти встречи как-то влияли на политическую направленность газеты. Если бы я и стал это утверждать, мне вряд ли кто-либо поверил. Тем не менее некоторые высказанные мною соображения время от времени попадали на страницы газеты. И не скрою, мне было лестно увидеть перед отъездом на родину статью в «Нью-Йорк таймс», где в заголовке я был назван «дипломатическим виртуозом».

Были интересные встречи и с самым известным американским ведущим телевидения Уолтером Кронкайтом. Однажды среди населения был проведен опрос общественного мнения о том, кому американцы больше всего доверяют. Выяснилось, что наиболее высокий рейтинг — выше, чем у президента, вице-президента или какой-либо кинозвезды, — был именно у Кронкайта. Внешность у него была фотогеничная, а лицо — внушающее доверие. Во время войны Кронкайт провел некоторое время в Москве. Во время бесед со мной он часто вспоминал о тех годах, восхищался героизмом советских людей. Однажды Кронкайт сказал мне, что за все многие годы его работы на телевидении ему ни разу никто не давал указаний, что и как ему говорить. «Но это и неудивительно, — добавил он, — когда руководители компании Си-би-эс поручали мне эту работу, они знали, что имеют дело с человеком, которому можно доверять. Вероятно, и в вашей стране дело обстоит таким же образом». Я не стал его разуверять в этом.