Французский дворянин - Стэнли Уаймэн

Шагов за сто от калитки по-прежнему запертой наглухо, мы остановились передохнуть; а я, стараясь удержать вязанку на голове, обернулся посмотреть, все ли в порядке. Ажан, упорно остававшийся на некотором расстоянии позади нас, выбрал это же самое время для отдыха и преспокойно уселся на свою вязанку, вытирая лицо рукавом куртки. В чаще леса, где оставались люди с Мэньяном, я не заметил ничего, что могло бы выдать нас. Успокоившись на этот счет, я обратился к Фаншетте, которая обливалась потом в изнеможении, и сказал ей несколько слов одобрения. Затем мы снова пустились в путь. Усталость от непривычки таскать такую тяжесть только помогала нам притворяться дряхлыми. Та же тишина встретила нас, когда мы подошли ближе: она даже немного смутила меня. Хоть бы заблеяла овца! Но нет: ни блеянья, ни звука человеческого! Наконец, шаг за шагом, мы добрались до ветхой калитки, еле державшейся на заржавленных петлях. Боясь говорить, чтобы голос не выдал меня, я постучал, а сам думал: что, если вся наша хитрость раскроется с самого начала и выстрел будет нам ответом? Но ничего подобного не случилось. Звук удара пронесся по всему зданию и замер: снова воцарилась тишина. Мы снова постучали. Но прошло добрых две минуты, пока наконец послышался ворчливый голос, точно спросонья, и раздались медленные, тяжелые шаги. Вероятно, пришедший наблюдал за нами сквозь отверстие: он приостановился на минуту. Я замер от страха и ожидания. Но незнакомец с ругательством отворил калитку и велел нам входить поскорей.

Я пошел вперед, спотыкаясь в темноте, Фаншетта следовала за мной. Впустивший нас человек вышел, позевывая, и остановился у входа, потягиваясь на солнце. Башня без кровли была пуста и только загромождена мусором и грудами камня. Но посмотрев во внутреннюю дверь, я увидал во дворе тлеющий костер и небольшую группу лиц; по-видимому, только что проснувшихся. Я постоял с минуту, делая вид, что не знаю, куда сбросить хворост; затем, оглянувшись и уверившись, что человек, который отворил нам, стоит к нам спиной, бросил хворост поперек внутренней двери. Фаншетта, как ей было указано, бросила свою связку поверх моей. В ту же минуту я подскочил к двери, кинулся на стоящего там человека и одним толчком в спину сбросил его вниз. Раздавшийся позади меня крик, за которым последовал знак к тревоге, показал, что мой поступок был замечен и что наступила решительная минута. В один миг я был опять у кучи хвороста и, выхватив пистолет, готовился встретить нападение одного из неприятелей, который вскочил и уже бросился с обнаженным мечом к хворосту, которого мы навалили в рост человека. Я выстрелил – и он упал, пораженный пулей прямо в сердце. Это остановило его товарищей: они отступили. К несчастью, я был принужден остановиться на минуту, чтобы достать меч, спрятанный в хворосте. Этим воспользовался ближайший из разбойников. Он бросился с ножом и наверно заколол бы меня, если б я не успел схватить его за руку; однако ему все-таки удалось повалить меня. Я подумал, что все кончено, и уже видел над собою злобные лица разбойников, но Фаншетта, схватив тяжелую дубину, бросилась на первого из нападавших и ударила его по голове с такой силой, что он упал на кучу хвороста. Ажан, со своей стороны, бросился к калитке и застрелил первого, попавшегося ему навстречу; идя далее к моей двери, он с невероятной яростью и храбростью в мгновение ока проложил себе мечом путь. Видя все происходившее, мой противник с силой отчаяния вырвался от меня и, бросившись к наружной калитке, хотел бежать, но был сбит с ног моими людьми, которые примчались во весь опор и спешились среди хаоса и криков.

В один миг все они столпились около нас, и, как только мне удалось достать свой меч, я повел их, надеясь, что нам удастся проникнуть в дальнюю башню, где засел неприятель. Но враги уже подняли тревогу, и не на шутку. Двор был пуст. Мы только видели, как последний из людей Брюля взбежал по наружной лестнице, которая вела в первый этаж, и исчез, захлопнув за собой тяжелую дверь. Я бросился за ним по пятам, в надежде найти дверь незащищенной; но выстрел сквозь щель, едва не задевший меня, и другой, сразивший одного из моих людей, заставили меня остановиться. Сознавая всю выгоду положения Брюля, пока он мог стрелять в нас из засады, я скомандовал отступление. В наших руках оставалась передняя башня, у них – внутренняя, более укрепленная; между нами – узкий двор, одинаково опасный для обеих сторон. Двое из неприятелей бежали, двое лежали мертвыми; мы же потеряли только одного, да Фаншетта, получившая в схватке удар в голову, лежала в изнеможении у стены, где мы и нашли ее при отступлении. Меня удивило, что не видно было Брюля, хотя бой продолжался еще 2–3 минуты после первой тревоги и произвел достаточно шуму. Френуа я тоже видел только мельком. Это показалось мне до того странным, что я невольно начинал видеть в этом дурное предзнаменование, хотя был в отличном настроении; все мои опасения исчезли было после одного открытия, сделанного Мэньяном. Из верхнего окна нам махали белым платком. Окно это, вроде щели, было так узко и прорезано так высоко, что нельзя было рассмотреть, кто давал этот знак; но зная хладнокровие и сообразительность барышни, я мог быть спокоен на этот счет. У меня опять явилась надежда: я воспрянул духом и, распорядившись, чтобы были приняты все меры предосторожности, приказал Мэньяну выбрать двух человек и объехать вокруг холма, чтобы удостовериться, что у неприятеля нет свободного пути к отступлению.

ГЛАВА XI

Чума и голод

Пока Мэньян был занят своим делом, я послал двух человек привести наших лошадей, бегавших на свободе в долине, а коней Брюля отвести в надежное место, подальше от замка. Я также велел заложить ворота во двор и поставить у них четырех человек, чтобы нас не захватили врасплох, чего, впрочем, я менее всего боялся с тех пор, как наших врагов осталось только 8 и они могли бежать только через эту дверь. Я все еще был занят своими распоряжениями, когда ко мне подошел Ажан. Сознавая услугу, которую он оказал лично мне, я обратился к нему с похвалами его храбрости. Вся сдержанность молодого человека исчезла в бою: лицо его пылало гордостью. Слушая меня, он мало-помалу успокаивался, и когда я кончил, смотрел на меня по-прежнему холодно и недружелюбно.

– Я очень благодарен вам, – сказал он, кланяясь. – Но осмелюсь спросить, что же будет дальше, месье де Марсак?

– У нас выбора нет: мы можем взять их только измором.

– Но что будет с дамами? – опять спросил он, слегка вздрагивая.

– Им придется страдать меньше, чем мужчинам. Поверьте, мужчинам долго не вытерпеть голода.

– Хорошо, но пока они сдадутся, какие думаете вы принять меры, чтобы оградить женщин от насилия?