Загадки истории (сборник) - Эдвард Радзинский

– Ты учил меня лжи, – усмехнулся Нерон. – А научил – ненависти… К благопристойным словам, к жалкой вашей морали!.. Но я открою тебе тайну: я давно отвергаю ваш мир! Благонамеренный, сытый мир! Знаешь ли ты, старик, как становятся богом? Я рос как все смертные: заброшенный мальчик, жаждавший любви. Как я хотел, чтобы ты любил меня, мой учитель. И ты говорил, говорил, что любишь. Но я уже тогда знал: лжешь! Любовь – это солнце! А ты – ледяной старик. Нет, ты любил не меня, а свое орудие… свою будущую власть! Как я мечтал о любви матери… И вот однажды не вовремя я зашел в ее покои. Я увидел ее бесстыдные голые ноги…

Обольстительное лицо женщины вновь возникло перед Сенекой… и потная спина мужчины на ложе…

– С ней был Тигеллин, – шептал Нерон, – а я глядел, глядел на ее лицо. И не мог наглядеться! Она не сразу увидела меня. Наконец – увидела! И вопль! Ненависть! В тот день я понял: моя мать меня не любит. Но я уже не мог забыть – яростное солнце на запрокинутом женском лице! Так я узнал, какое лицо бывает у женской любви… Я захотел этой любви – к себе. Я заговорил с тобой, учитель, о любви женщины. Ты сказал: женская любовь дешева, ее можно купить и тем преодолеть, чтобы очистить душу для подлинной духовной любви, а потом как-то незаметно…

…Рука Сенеки вкладывает золотую монету в тщедушную ручку мальчика…

– Ненавидя твое благопристойное «незаметно», я побежал к той, которая должна была дать мне солнце! Она дала мне торопливые содрогания и стыд! Но я не мог жить без любви! Я видел, в какой восторг повергает толпу пение и игра на кифаре. И я научился играть и петь. Но недостаточно, чтобы меня за это любили. Я пришел в отчаяние: мне не познать солнца!.. Но вот однажды я увидел ее. Это была подруга матери. Она шла темными коридорами дворца, величавая богиня с гордым лицом. И тут мне пришла в голову мысль… На следующий день…

…И Сенека увидел женщину в алом пурпуре в темном переходе дворца. Из-за колонны навстречу ей шагнул юноша. И смертный ужас на лице женщины, когда она увидела нож.

– И, угрожая ножом и позором, – шептал Нерон, – я заставил ее… богиню… отдаться! И… и вот тут… в проклятиях… в ее содроганиях, слезах… в ее ненависти я ощутил… Это было солнце… Но совсем другое… И я с трудом удержался, так мне хотелось заколоть ее… от восторга! И вот тогда-то я понял: когда орел когтит добычу, то в муках плоти, трепещущей в когтях, рождается… да, да – тоже любовь! Но ни с чем не сравнимая – любовь казни! Любовь жертвы к палачу! – Нерон был в безумии: глаза сверкали, срывался голос. – И когда Британик упал замертво, я вновь почувствовал… Я смотрел на всех вас: гордая мать и лгущий учитель – все вдруг соединились… Моя воля простиралась безгранично – и все ваши воли лежали ниц! Кто раз вкусил эту беспредельность своей воли, тот может идти только вверх! Вверх! Вверх! Я дышал воздухом гор. Там нет смертных. Кто раз познал, что такое быть богом… Кровь! Кровь! Все мало!.. И весь римский народ для меня как та женщина, которую я насиловал с ножом в руках! Однажды я сожгу этот ваш Вечный город и прокричу свое проклятие!

– Довольно! – закричал Сенека.

– Опять трагедия, – смеялся Нерон, – а мы договорились: играем комедию!

И он ударил бичом. И с визгом и хохотом вскочили с арены Амур и Венера… Гогоча, дьявольскими прыжками понеслись они вокруг Сенеки.

– Комедия! – хохотал Нерон. – В комедии все шиворот-навыворот: мертвые оказываются живыми, а ты, живой, мертв!

– Я не хочу жить! Зови Тигеллина, – сказал Сенека.

– Ты прав. Время настало: пусть придет Тигеллин! – ответил Нерон.

– Я слышу шаги Тигеллина! – закричал Амур. И бросился во тьму. И тотчас попятился назад в ужасе. – Тигеллин идет! Дорогу Тигеллину…

И все застыли. В наступившей тишине Нерон спросил еле слышно:

– Он здесь?

– Он – здесь! – ответил Амур.

– Как он страшен. Я боюсь, – шептал Нерон. – Опустите веки Тигеллину! Почему ты молчишь, Сенека? Почему ты не смотришь на Тигеллина? – И Нерон схватил Сенеку за горло. Белые от бешенства глаза уставились на старика. – Ты видишь Тигеллина? Видишь Тигеллина, старый ублюдок?

– Не вижу, Цезарь, – прошептал Сенека.

– Как странно, девочка моя, – обратился Нерон к Амуру, – наш Сенека не видит Тигеллина. Что ж ты теперь будешь делать… не увидев Тигеллина? Как без него тебе жить? Точнее – умирать?

И наступило молчание.

– Тигеллина нет?! – прохрипел Сенека.

– Комедия, учитель: Тигеллин явился в Рим сразу после смерти Клавдия, но пробыл в Риме одну ночь – Тигеллин был удавлен на рассвете, я не простил ему маму. Ты ведь знал, Сенека, что его нет… – шептал Нерон. – И я знал, что ты знаешь. Я ведь для нас его придумал. С Тигеллином нам было удобно… обоим: мне – убивать, тебе – оправдывать убийства. Тигеллин был единственной возможностью идти об руку убийце и святому… Но завтра тебя не станет, Сенека. Зачем мне без тебя Тигеллин! Я осчастливлю Рим: я объявлю о казни этого чудовища. Какой будет восторг: прошли страшные времена Тигеллина! Смерть Тигеллина – часть моей платы: я дарю тебе высшее счастье – пережить смерть врага. Ну а теперь, судья в бочке, твой черед: актеры Нерон и Сенека отыграли роли. И жаждут услышать приговор: хорошо ли они сыграли Комедию жизни?

Старик в бочке не ответил. Он шептал непонятные слова. – Что ты бормочешь, мой брат Диоген?

– Я молюсь… Я прошу его сохранить во мне любовь…

– Кого же ты собираешься любить?

– Всех… Мы все вместе род человеческий… Ты – это я. А я – это он. И если сейчас я возненавижу тебя – я возненавижу себя. И если ты убьешь меня – ты убьешь себя.

– Значит, ты всех нас хочешь любить? Ну за что, к примеру, ты станешь любить его? – Нерон указал на Сенеку.

– За его слова, брат. Этот человек много думал… и произнес много верных слов.

– Он говорил, другие слушали и убивали. Ну а этого… брата? – Нерон усмехнулся и кивнул на сенатора.

– За его унижение… За страдание его.

– А за что ты собираешься любить своего брата Цезаря?

– За то, что он всех несчастнее. Будет молить о смерти как об избавлении… будет обнимать ноги последнего раба…

Нерон бросился к бочке и начал яростно сечь бичом старика. Старик не защищался – он только стонал при каждом ударе.

– Оставь его, Цезарь! – не выдержал Сенека.

– А знаешь, – Нерон улыбнулся, – он победил тебя. Во всем, что он говорил, есть безумие. Но почему-то его безумие кажется мудростью… А твоя мудрость всегда казалась мне глупостью… Радуйся, человек из бочки: ты победил величайшего философа Сенеку. И за это брат Цезарь наградит тебя по-царски: я назначаю тебя Прометеем – Божеством на моих Нерониях!

– «Да здравствует цезарь мы всегда хотели такого цезаря как ты сорок раз ты великий отец брат сенатор ты истинный цезарь восемьдесят раз!» – завопил сенатор.

– Завидная участь, – продолжал Нерон, – ты будешь терпеть мучения великого титана. Ведь Прометей, как и ты, очень любил людей. Но он не только любил – он пострадал за них. Так что перед сотней тысяч своих братьев римлян ты сможешь показать – и не словами, как Сенека, – а трудным делом… как ты их любишь! Ты доволен великой милостью своего брата Цезаря?

– Ты – сказал, – улыбаясь, ответил старик.

– А жаль, – обратился Нерон к Сенеке, – ведь это тебя я мечтал наградить божественной смертью. Это тебе я готовил роль Прометея. Но ты всегда был в лучшем случае домашний пес при леопарде. А какой же Прометей без бунта!

И Нерон приказал Амуру:

– Начинайте! Распните его, – указал Нерон на старика. – Пусть римская чернь, войдя сегодня в цирк, увидит своего Прометея высоким и великим…

– Он не сможет идти к кресту, Цезарь, – сказал Амур. – У него перебиты руки и ноги.

– А разве божество ходит? Везите к кресту Прометея! У нас для него приготовлена царская колесница! Эй, конь!

И сенатор с готовностью заржал.

Амур и сенатор вытащили старика из бочки. И тогда сенатор увидел руки старика со страшными следами.

– Гляди, Цезарь, – в панике завопил сенатор, – следы… гвоздей!

– Ты посмел заговорить! – Удар бича обрушился на сенатора.

– Следы гвоздей!.. И на ногах тоже!.. – в ужасе продолжал кричать сенатор.

Нерон осмотрел руки и ноги старика. Спросил изумленно:

– Тебя распинали?

– Ты – сказал, – улыбнулся старик.

– Когда?

– В очень давние времена. Я был тогда Прометеем… Потом распинали опять, когда я стал Диогеном… Потом… Меня все время распинают, брат. Оттого так веселит меня твоя вера, что ты делаешь это первым, – засмеялся старик.

– Он воскрес! Он бог! – завопил сенатор и поволок свою колесницу прочь от бочки. – Он истинный бог!

Нерон схватил сенатора под уздцы:

– Он жалкий калеченый человек!.. Как жаждут у нас сверхъестественного! Спасибо Сенеке – он научил меня не верить суевериям… Ну рассуди, если даже его распинали: что тут чудесного? Ну распяли, а потом, как у нас бывает, легионеры не проверили, умер ли он. И завалились спать, а друзья распятого тут как тут – и сняли с креста! Что здесь необычайного, скажи? Ну? Ты ведь еще недавно был умным сенатором, Антоний Флав, – сказал Нерон, успокаивая то ли сенатора, то ли себя самого. И он обратился к старику: – Во всяком случае, Диоген, я обещаю: в этот раз тебя распнут хорошенько. Договорились?