Замогильные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

Миссис Нупкинс была величественная дама в голубом газовом тюрбане и светло-сером парике. Мисс Нупкинс получила в наследство от своей маменьки всю ее гордость, за исключением тюрбана, и все ее капризы, кроме парика. Когда между матушкой и дочкой возникали жаркие споры относительно разных неудобств домашней жизни, вся тяжесть их размолвки обыкновенно падала на плечи господина мэра. На этом основании, когда мистер Нупкинс отыскал свою супругу и сообщил ей интересные подробности, представленные президентом Пикквикского клуба, миссис Нупкинс вдруг припомнила, что она всегда ожидала какого-нибудь пассажа в этом роде, что она никогда не сомневалась в злонамеренности Фиц-Маршала, что ее никто не хотел слушать, что она не понимает, чем ее считает мистер Нупкинс, и так далее, до бесконечности, все в одном и том же роде.

— Подумать только, что из меня сделали такую дуру! — возопила прелестная мисс Нупкинс, выжимая по слезинке из каждого глаза.

— Ты можешь благодарить за это своего папеньку, моя милая, — сказала миссис Нупкинс. — Сколько раз я просила, уговаривала, умоляла этого человека расспросить о фамильных связях капитана Фиц-Маршала! Сколько раз я заставляла его принять какие-нибудь решительные меры! О, боже мой, да ведь этому никто и не поверит — никто!

— Однако ж, послушай, моя милая, — начал мистер Нупкинс.

— Не говори мне ничего, — сказала миссис Нупкипс.

— Но ведь ты сама, душечка, признавалась открыто, что готова с ума сойти от любезностей капитана Фиц-Маршала. Ты беспрестанно приглашала его к себе, мой друг, и пользовалась всяким случаем, чтобы выставить на вид капитана Фиц-Маршала.

— Слышишь, Генриетта? — сказала миссис Нупкинс, обращаясь к своей дочке с видом оскорбленной добродетели. — Чему тут удивляться? Ему не в первый раз сваливать с больной головы на здоровую. Я всегда это говорила.

И миссис Нупкинс зарыдала горько и громко.

— Ах, папенька! — возгласила мисс Нупкинс. И слезы дочери смешались с рыданиями матери.

— Мало ему, что теперь, по его милости, мы делаемся посмешищем всего света! — восклицала миссис Нупкинс. — Он меня же обвиняет, бессовестный!

— Как нам теперь показываться в обществах? — сказала мисс Нупкинс.

— Какими глазами будем мы смотреть на Поркенгемов? — сказала миссис Нупкинс.

— И на Григгсов, — добавила мисс Нупкинс.

— И на Сломминтаукенсов, — дополнила миссис Нупкинс. — Что ж в этом толку, мой ангел? Отец твой знать ничего не хочет: для него хоть трава не расти.

Обе дамы зарыдали опять громко, сильно, дружно.

Слезы миссис Нупкинс изливались обильным и быстрым потоком и, по-видимому, совсем затопили ее мыслительные способности. Мало-помалу, однако ж, несчастная леди пришла в себя и, получив способность размышлять, представила на рассмотрение своему супругу проект относительно приглашения на обед мистера Пикквика с его друзьями: они останутся до вечера и, следовательно, столкнутся с капитаном Фиц-Маршалом. После продолжительных совещаний, на семейном совете состоялось решение такого рода: убедившись в справедливости показаний мистера Пикквика, прогнать немедленно капитана со двора, стараясь, однако ж, не делать никакого шума, и потом известить Поркенгемов, что мистер Фиц-Маршал, пользуясь огромным влиянием при дворе своей аристократической родни, получил место генерал-губернатора на Сьерре-Леоне, на мысе Доброй Надежды или на каком-нибудь из тех спасительных для здоровья островов, откуда европейцы, очарованные, конечно, туземным климатом, почти никогда не возвращаются назад в свою отчизну.

Сильно возрадовалось сердце почтенного мэра, когда, наконец, его дочь и супруга осушили свои слезы: он не противоречил ни в чем и безмолвно согласился на все пункты. Мистер Пикквик и его друзья, изгладив все следы своего странного приключения, оставшиеся на их лицах и костюме, были представлены дамам и получили приглашение обедать. Мистер Самуэль Уэллер, удостоившийся весьма лестных отзывов проницательного судьи, был поручен радушной заботливости мистера Моззеля, который и отправился с ним в нижние апартаменты.

— Как ваше здоровье, сэр? — сказал мистер Моззель, провожая мистера Уэллера на кухню.

— Здравствую, как видите, покорно вас благодарю, — отвечал Самуэль, — никаких особых перемен не произошло во мне с тех пор, как я имел честь видеть вас за стулом вашего командира.

— Прошу извинить, сэр, что я в ту пору не обратил на вас внимания, — сказал мистер Моззель, — мы еще не были отрекомендованы друг другу. Господин мой, кажется, вас очень полюбил, мистер Уэллер.

— Немудрено. Он славный малый.

— Вы находите?

— Это всякий видит. Какой он весельчак!

— И мастер говорить, я вам скажу, — добавил мистер Моззель, — слова у него, что называется, бьют ключом из горла.

— Фонтаном бьют и брызгами летят на воздух, так что не поймаешь в них ни одной мысли, — заметил мистер Уэллер.

— В этом-то и штука — говорить так, чтобы никто ничего не понимал, — дополнил мистер Моззель. — Последняя ступень, мистер Уэллер, не оступитесь. Не угодно ли помыть руки, прежде чем я представлю вас нашим леди? Вот здесь за дверью рукомойник и чистое полотенце к вашим услугам.

— Всполоснуться не мешает, — отвечал мистер Уэллер, натирая желтым мылом свое лицо. — А у вас много леди?

— На кухне только две, — сказал мистер Моззель, — горничная и кухарка. Для черной работы мы держим судомойку да мальчишку: они обедают в прачечной.

— Так вы их не допускаете к своему столу?

— Нет, сэр. Сначала, правда, как они пришли, мы попытались пообедать с ними раза два или три, да только не было никакой возможности сидеть вместе с ними. У судомойки престрашные манеры и никакого воспитания, а мальчишка сопит, как надорванная лошадь.

— Скажите, какой неуч!

— Что прикажете делать. У нас в провинции много невоспитанных людей, мистер Уэллер, и это временами бывает очень неприятно. Сюда пожалуйте, сэр, сюда.

И мистер Уэллер вошел в кухню.

— Мери, — сказал мистер Моззель, обращаясь к хорошенькой девушке, носившей это имя, — вот вам мистер Уэллер, джентльмен из Лондона и друг нашего дома. Господин поручил нам угостить мистера Уэллера и всячески стараться, чтобы ему было весело в нашей компании.

— Господин ваш знаток своего дела и отлично понимает, где раки зимуют, — сказал мистер Уэллер, бросая удивленный взгляд на мисс Мери, — на месте хозяина этого дома я в жизнь не узнал бы скуки подле такой красотки.

— Ах, мистер Уэллер! — воскликнула Мери, зардевшись ярким румянцем.

— Ах, какие пассажи! — воскликнула кухарка.

— Извините, сударыня, я совсем забыл вас, — сказал мистер Моззель. — Позвольте вас представить, мистер Уэллер.

— Здравствуйте, сударыня, — сказал мистер Уэллер. — Очень рад вас видеть и надеюсь, что мы познакомимся надолго: прошу любить и жаловать вашего покорного слугу.

После этой церемонии представления горничная и кухарка удалились минут на десять за перегородку для взаимного сообщения друг другу впечатлений, произведенных на них визитом приятного гостя. Затем вся компания уселась за стол, уже давно накрытый для обеда.

Любезность мистера Уэллера, его свободное обращение и редкий дар слова произвели могущественное влияние на всю компанию, так что в середине обеда кавалеры и дамы стояли уже на самой короткой ноге, знали со всеми подробностями историю негодяя, выдававшего себя за Иова Троттера.

— Недаром я его терпеть не могла, — сказала мисс Мери.

— Вы и не должны были терпеть его, — заметил мистер Уэллер.

— Отчего?

— Оттого, душечка моя, что красота и добродетель ничего не могут иметь общего с безобразием и мошенническими проделками какого-нибудь голяка бродяги. Согласны ли вы с этим, мистер Моззель?

— Совершенно согласен, — отвечал этот джентльмен.

Здесь Мери захохотала и сказала, что смешит ее кухарка. Кухарка тоже засмеялась и сказала, что мисс Мери — презабавная девчонка.

— Я еще не пила, — заметила мисс Мери.

— Не угодно ли со мной из одной рюмки? — сказал мистер Уэллер. — Приложите ваши губки, душенька, и тогда я могу поцеловать вас через посредника.

— Стыдитесь, мистер Уэллер, — сказала мисс Мери.

— Чего?

— Говорить такие глупости.

— Глупости? Вы ошибаетесь, мой розанчик. Натура не терпит глупостей, а я, как видите, истинный сын натуры. Не так ли, госпожа кухарка?

— Не спрашивайте меня, негодный кавалер, — отвечала кухарка, утопавшая, по-видимому, в океане наслаждений.

Здесь горничная и кухарка залились беззаботным и нежным смехом, вследствие чего с прелестной мисс Мери, не успевшей проглотить куска говядины и запить его шотландским пивом, случился весьма неприятный припадок, из которого едва вывел ее мистер Уэллер, поспевший дать ей три нежных тумака по спине и оказавший другие знаки любезной внимательности, столь необходимой в таких случаях.