Ночные грехи - Тэми Хоуг

Ханна не находила нужных слов, что, возможно, было и хорошо. Лучше ему не знать, что она чувствует; это только усложнило бы все, а она не хочет терять его дружбу.

— Спасибо.

Том кивнул и отошел от кроватки, засунув руки в карманы.

— Мне надо идти. А ты постарайся отдохнуть.

— Я попробую.

— Обещаешь? — спросил он, поднимая вопросительно брови, когда она провожала его до дверей спальни.

Ироническая улыбка скользнула по ее губам.

— Я обещаю постараться.

— Я тоже постараюсь отдохнуть, сколько получится. Ты оставайся здесь с Лили; я сам смогу найти выход. Ты знаешь, где найти меня, если я потребуюсь.

Ханна кивнула, и святой отец поспешил уйти, прежде чем смог бы сказать что-то, о чем они потом будут оба сожалеть. Она не должна знать глубину его чувств; только то, что он заботился о ней и был здесь ради нее. Остальное не должно иметь значения.

На улице его встретила такая холодная ночь, что казалось, дотронься до чего-то, и это что-то разобьется вдребезги. Как сердце. Маккой отогнал аналогию как безрассудство и попытался сосредоточиться на чем-нибудь, что приличествует духовному лицу, — например, уговорить свою машину завестись. Строчки из «Отче наш» крутились в голове… Не введи нас во искушение… избави нас от лукавого…

— Я люблю Ханну Гаррисон, — пробормотал он. — Сумасшедший украл ее ребенка.

Он посмотрел вверх через лобовое стекло. Небо было черным, края туч серебрились от света щербатого месяца, и море звезд расплескалось высоко над головой. Чувство заброшенности и неудовлетворенности охватило его.

— Кто-то там, наверху, не делает свою работу.

18.24

— 33 °C, коэффициент комфортности: — 45

Легкие Пола саднило от мороза. Ноги устали от ходьбы по глубокому снегу, и пальцы ног ныли, как будто по каждому из них ударили молотком. И только тлеющий уголек гнева поддерживал единственное теплое место где-то глубоко в груди. Пол переступил через упавшую ветку и прислонился к стволу кедра на краю лесопарка, который раскинулся позади домов Озерного берега. Парк тянулся на восток и север по холмам — огромный массив с ухоженной территорией и отличными лыжнями для гонок по пересеченной местности. Одним из предметов гордости Пола, одним из его заслуженных вознаграждений за адский труд было проживание в доме, парадная дверь которого выходила на озеро, а черный ход вел прямо в лесопарк. Знаки, указывающие, что он чего-то добился в этой жизни, что он что-то представляет собой.

А Митч Холт и Меган О’Мэлли хотели обращаться с ним как с преступником.

Как они могли подозревать его, когда он потратил все свои силы, чтобы вернуть Джоша? Он отправился на его поиски, сделал обращения по телевидению. Что еще он мог сделать?

Вся вина лежит на этой маленькой сучке из БКР. Именно она зациклилась на том проклятом старом фургоне. Именно она старалась найти несоответствия в его объяснении, почему он не проверил сообщения на автоответчике тем вечером и не перезвонил Ханне. И они оба, конечно, жалели Ханну. Бедная Ханна, которая отдает почти всю себя… Бедная Ханна, мать, которая потеряла своего сына…

Жгучая боль в пальцах вернула его к действительности. Пол побрел через лесопарк, потому что улица перед его домом была заполнена легковыми автомобилями и фургонами репортеров. У него было много что сказать им, но не сейчас. Теперь у него другие потребности. Ему необходима поддержка настоящей женщины, такой, которая понимала его и была готова сделать все, чтобы ему угодить.

Он пересек задний двор Райтов и вошел в гараж через боковую дверь. «Сааба» Гарретта не было на месте, но «Хонда» Карен стояла в одиночестве, как и всегда по вечерам. Гарретт Райт был женат на своей работе, а не на жене. Дом был местом, куда он заезжал, чтобы принять душ и переодеться. Карен в его жизни играла роль скорее эскорт-леди, а не жены. Надо же кому-то сопровождать его на корпоративные обеды! Любой другой интерес, который когда-то был у него к ней, давно угас. По словам Карен, они редко занимались сексом, и, когда он случался, это было похоже больше на обязанность, чем на желание со стороны Гарретта.

У них не было детей. Карен не могла забеременеть обычным путем, а Гарретт не был готов пройти бесконечный марафон тестов и процедур, связанных с зарождением ребенка в пробирке. Наличие детей было для него неважно. Карен говорила об усыновлении, но и этот процесс был пугающе сложным, а она не была уверена, что у нее хватит сил и терпения заняться им в одиночку. Вот так они и продолжали жить, просто два человека рядом, но не вместе, с видимостью семьи. Такое положение дел полностью устраивало Гарретта, он казался совершенно довольным. Карен же просто цеплялась за мираж, не имея храбрости вырваться на свободу.

Пол редко думал о Гарретте Райте, разве что как об абстрактном понятии. Даже при том, что они были соседями, они почти не знали друг друга. Для Пола Гарретт жил в параллельном мире. Он был темной лошадкой, личностью, похоронившей себя в дебрях психологии, в своих исследованиях в Харрисе. Какое-то свободное время он отдавал работе с группой юных правонарушителей, используя кабельный телеканал. Он и Гарретт Райт, как говорят, летели в двух разных самолетах, имея только одну точку пересечения — Карен.

Используя запасной ключ, который всегда оставляли под старой, полной гвоздей кофейной банкой на верстаке, Пол прошел в прачечную. Он снял тяжелые ботинки и смахнул снег со штанин тренировочных брюк.

— Гарретт?

Карен открыла дверь на кухню, ее темные глаза широко распахнулись при виде Пола. Она стояла в одних чулках без обуви, с зеленым посудным полотенцем в руке, фиолетовые узкие легинсы прилипли к ногам. Бесформенный, цвета слоновой кости свитер с глубоким вырезом доходил до колен. Ее пепельные волосы спадали мягко, как шелк, пушистая челка слегка прикрывала чуть раскосые, как у лани, глаза. Маленькая, мягкая, женственная, полная уюта и заботы о нем. Пол вздрогнул от первых позывов желания.

— Ты ждешь его? — спросил он.

— Нет. Он только что уехал, чтобы вернуться на работу. Я подумала, он, возможно, забыл что-то. — Смутившись, Карен заправила прядь волос за ухо и пригладила пальцами челку. — Я думала, ты будешь с Ханной сегодня вечером. Я слышала о куртке. Мне очень жаль, Пол.

Он снял свою старую черную парку и бросил ее на сушилку, не отводя от нее глаз.

— Не хочу говорить об этом.

— Хорошо.

Пол взял полотенце из ее рук, накинул его петлей вокруг ее шеи и нежно подтянул Карен к себе.

— Я уже сыт по горло этими разговорами, — сказал он, накручивая полотенце на кулаки. Гнев разгорался в груди. — Меня тошнит от всех этих вопросов, обвинений и ожиданий. Мне надоело, что все смотрят на Ханну и говорят: «Бедная мужественная Ханна». А все из-за нее, это ее вина! А эта маленькая сука пытается обвинить меня…

— Ханна обвиняет тебя? — недоверчиво спросила Карен. Она даже прогнулась в спине, чтобы взглянуть ему в лицо.

— Агент О’Мэлли, — презрительно выдавил Пол. — Она слишком занята, трахаясь с Холтом, чтобы выполнять свою работу хорошо.

— Как можно обвинять тебя?

Папа, ты не смог бы забрать меня с катка после тренировки? Мама задержится, а я хочу домой.

— Я не знаю, — с трудом прошептал Пол, чувствуя, как перехватывает горло и подступившие слезы жгут глаза. — Это не моя вина.

— Конечно, не твоя.

— Это не моя вина, — бормотал он, плотно сжимая веки. Опустив голову, он непроизвольно затянул туже полотенце на ее шее. — Это не моя вина.

Карен плотнее прижалась к нему, чтобы избежать боли в шее. Она подсунула маленькие руки под его рубашку и погладила сухощавую спину.

— Это не твоя вина, милый.

Папа, ты не смог бы забрать меня с катка после тренировки? Мама задержится, а я хочу домой.

Голос преследовал его и вызывал картинки того дня: О’Мэлли, задающая вопросы. Вы никогда не проверяете свой автоответчик? Куртка в его руках. Он мертв. Он мертв… Он мертв…

Полотенце выпало из его рук на пол.

— …не моя вина, — ныл он, дрожа.

Карен прижала палец к его губам.

— Ш-ш-ш. Пойдем со мной.

Она провела его через кухню и темный холл в гостевую спальню. Они никогда не занимались любовью в постели, которую она делила с Гарреттом. Они вообще редко встречались в ее доме; риск разоблачения был слишком велик. Но Пол не сопротивлялся, когда она раздевала его, как ребенка, и не пошевелился, чтобы остановить ее, когда она разделась сама. Это было то, для чего он пришел, и он мог обойтись без ухаживания и заигрывания. Это не было его виной. Он заслужил утешение.

Пол лежал на чистых персиковых простынях в мягком свете настольной лампы и позволял ей делать что угодно — губами, руками и телом, — чтобы возбудить его. Она дразнила его поцелуями, ласкала своими пальцами, терлась маленькими грудями о его тело и в конце концов, добившись успеха, пустила его в себя. Она медленно двигалась на нем, что-то нежно бормотала, гладила его грудь, вызывая в нем огонь физического желания, все жарче разгоравшегося сквозь легкий туман первоначальной нечувствительности.