Трилогия: Небо Титана, Небо Земли, Небо над моим домом (СИ) - Максимов Макс

— Ты хочешь пролететь насквозь всю планету? — спросила Катя.

— А почему бы и нет? — ответил Юра, — Элли, давай вниз еще на сто километров. Используй максимальное ускорение.

— Как прикажешь.

Люди, находясь в подпространстве, были в невесомости и не ощутили, как Элли разогналась и за несколько секунд преодолела требуемое расстояние. Единственное, что выдало ее невероятную скорость, это изображение окружения за стенками корабля, которое на эти несколько секунд превратилось из структурированных горизонтальных полос в нечто однородное и коричневое.

На глубине сто километров волокна стали толще. Их диаметр был приблизительно десять сантиметров.

— Это точно не планета, — сказала Катя.

— Элли, давай на тысячу километров вглубь.

— Выполняю.

Вокруг вновь все размылось, слилось в единый темно-коричневый цвет, но через несколько секунд вспыхнуло оранжевым пламенем. Будто Элли была в жерле вулкана.

— Все же это планета, — сказал Гречкин, — мы в магматическом океане.

Сразу после его слов Элли остановилась и выяснилось, что вокруг не магма, а некая оранжевая материя. Юра попросил Элли выключить свет, и люди погрузились в полный мрак. Материя эта не излучала света и уж тем более не была раскалена. Элли вновь включила свои лампы.

— Какой-то орган? — предположила Катя. Текстура поверхности, которая сейчас окутывала Элли, напоминала текстуру мягкой посудомоечной губки. При дневном свете цвет ее должен быть, вероятно, темно-оранжевым.

— Элли, если сейчас выйти из подпространства, то что с нами будет? — спросил Юра.

— Мы не сможем выйти из подпространства, потому что будем упираться в материю.

— А если у тебя здесь кончится энергия и ты отключишься?

— В таком случае нас сожмет, и вы все погибнете.

— Как-то не уютно тут находиться, — сказал Васечкин, оглядывая оранжевую пористую поверхность.

— Что, если мы в мозгу этого гиганта? — спросил Димка.

— Кто ж его знает? — Юра медленно вертел головой, как, собственно, и все остальные.

— Если это и правда огромное живое существо, — рассуждал Васечкин, — то оно должно куда-то скидывать внутреннюю температуру, иначе тут вокруг все бы горело.

— Вероятно, есть какая-то система теплообмена, — предположил Гречкин, — разогретое вещество должно выбрасываться наружу, за пределы планеты… то есть организма, а холодное вещество должно поступать сюда, внутрь.

Элли опустилась еще на две тысячи километров, но принципиально ничего вокруг не поменялось, разве что цвет материи стал бордовым, при этом структура осталась такой же пористой.

Лететь насквозь не стали. Вместо этого вернулись обратно на поверхность, но по другой траектории — отклонились на двадцать градусов. Пока всплывали, остановились в нескольких местах на глубине тысяча метров, пятьсот и двести, чтоб посмотреть на слои этого невероятного существа. Слои были другими по цвету — везде темно-зеленые. Структура была гладкая. Ближе к поверхности снова пошли волокна-канаты.

Катя и Димка считали, что это создание планетарного масштаба — форма жизни. Васечкин и Гречкин затруднялись что-то утверждать.

Они решили дальше исследовать Гриндэй. Хотя Катя была против. Элли поднялась на километр над поверхностью и продолжила путь, но сменила направление. До этого они летели в сторону рассвета, но сейчас продолжать движение в сторону здешнего солнца было неудобно — оно сильно слепило. Два прошедших дня они находились в северном полушарии этого создания, планеты, животного (все теперь называли Гриндэй разными категориями), а сейчас направились в южное полушарие. Элли двигалась в пространстве со скоростью пять тысяч километров в час. Пока эта часть планеты освещена, они решили пролететь над всей ее светлой стороной до южного географического полюса.

— У жизни есть определенные признаки, — сказала Катя, — я помню это из биологии: рост и изменение, питание, восприимчивость к окружению, размножение, передача генов потомству, клеточный состав.

— Катя, — сказал Васечкин, — ну это же все справедливо для земной жизни. Какой смысл эти критерии использовать тут? К тому же мы не знаем, соответствует ли Гриндэй всем этим признакам. Как он, по-твоему, размножается? От него отпочковываются маленькие… планетки?

— Не знаю. Но он, очевидно, питается энергией светила за счет этой травы. Он состоит из клеток. Он двигается. Возможно, даже растет. Может, ему даже может быть больно, если на него скинуть бомбу.

— Безосновательные выводы, — сказал Васечкин.

— Как отличить живое от неживого во вселенной? — спросил Димка.

— Должны быть какие-то вселенские биологические критерии, — ответил Васечкин, — именно вселенские, а не только земные.

— Луч живой? — спросил Гречкин у всех.

— Разумный, — не раздумывая ответила Катя

— Но живой или нет? — продолжил Юра.

— Не знаю, — ответила девушка.

— А Сфера живая?

— Тоже не знаю.

— Да уж, — сказал Васечкин, — тут поди разберись, кто какой. Есть живые и несознательные, есть живые и сознательные, а еще же есть неживые, но сознательные! Луч и Сфера точно не могут быть живыми во вселенском биологическом смысле, но ни у кого не повернется язык сказать, что Луч несознательный.

— Почему же? Может, и несознательный, — сказал Юра, — в твой список еще можно добавить понятие «интеллект». Может быть так, что у существа есть интеллект, но нет сознания. Как наша Элли. И тогда из всего этого списка «живое — неживое», «сознательное — несознательное», «с интеллектом — без интеллекта» можно создать огромное число комбинаций существ.

— При всем при том, что мы не можем знать, что такое жизнь в рамках только лишь нашей вселенной и что такое сознание, — сказал Васечкин.

Все замолчали. Задумались.

— Вон еще корабли, — спустя несколько секунд произнес Димка.

Гречкин обернулся.

— Элли, притормози-ка, — сказал он.

Они приземлились возле одного из кораблей, который выглядел целым относительно всех ранее встреченных и даже сохранил светло-серый цвет. По форме корабль являлся цилиндром длиной двадцать метров и диаметром три метра. Он лежал на грунте и не был закопан. Из стенок его выступали обломки, будто основания крыльев или солнечных панелей. Причем сами эти панели нигде рядом не валялись, и это наводило на мысль, что цилиндр плавно приземлился, а потом уже в результате каких-то неимоверных сил Гриндэя катился по поверхности, поэтому панели обломались и остались лежать не пойми где. Впрочем, это была лишь версия Юры, основанная на том факте, что посадка была не аварийная, иначе корпус был бы разрушен, на факте обломанных панелей и на факте того, что Гриндэй может колыхать свою поверхность и менять рельеф. Что же на самом деле случилось с этим кораблем, навсегда останется загадкой.

Когда Элли подлетела к нему на расстояние в несколько десятков метров, люди увидели, что шлюз открыт. Элли ушла в подпространство, и они пролетели цилиндр от основания до основания. Внутри было темно и практически ничего не видно. Свет Элли касался только перегородок между отсеками в то время, когда она проплывала сквозь них. Эти перегородки — единственное, что удалось разглядеть. Судя по коррозии, навскидку люди решили, что корабль лежит тут лет пятьдесят-сто.

Элли вышла из подпространства. Она находилась в десяти метрах от корабля, который было хорошо видно сквозь траву. Юра решил зайти внутрь этого цилиндра самостоятельно в нашем физическом мире. Катя — единственная, кто возразил такому опрометчивому поступку. Девушка продолжала настаивать на том, что им нужно лететь на следующую планету и что Гриндэй не может стать их новым домом.

Васечкин первым выпрыгнул из Элли и направился к разрушенному кораблю. Следом на почву ступили Гречкин и Димка. Катя на Гриндэе не собиралась более выходить из Элли. Вообще.

— Во! — воскликнул Васечкин, раздвигая руками ростки огромной травы. — Я понял, что мне напоминает этот корабль! Модуль МКС!

Ответить Саше никто не успел, потому что началась тряска и резко поднялся ветер. Трава зашипела, зашелестела и в потоке воздушных масс склонилась, чуть ли не прижавшись к почве. Васечкин закричал. Потерял равновесие. Земля уходила из-под его ног, будто он стоял в скоростном поезде, который начал разгон. Саша сел, а потом и лег. Схватился двумя руками за плотные основания стеблей осоки. Он услышал сквозь вой, шелест и рокот крик Гречкина, который быстро затих. А вот Димка не затихал и кричал где-то неподалеку. Васечкин запрокинул голову и увидел, как облака бегут с невероятной скоростью, будто кто-то ускорил ход времени в небе. Скорость движения облаков увеличивалась, а поверхность трясло все сильнее. Васечкина тянуло назад, и если б он не держался за траву, то, несомненно, покатился бы. Из-за нарастающего шума Димку уже не было слышно. Тени облаков мчались по прижатой ветром траве. Ураган при ярком дневном свете звезды казался чем-то невозможным. Но еще более невозможным оказалось то, что Васечкин сейчас мог видеть динамику движения местного солнца по небосводу. Оно двигалось по дуге и миновало зенит. Ветер невысоко над поверхностью хоть и был ураганный, но все же не такой сильный, как в небе, где скорость облаков уже была настолько огромна, что они рябили, перелетая слева направо от горизонта до горизонта вмиг. Солнце Гриндэя падало к закату и прошло уже от зенита полпути. Грохот раздавался из-под поверхности планеты и смешивался с шипением травы, таким громким, будто Васечкин находился возле водопада. Движение облаков ускорилось еще сильнее, и они слились с небом, насыщенный голубой цвет, смешавшись с серым цветом облаков, побледнел. Сашу обдало дождем — туча промчалась над парнем за мгновение. Васечкин звал Юру и Димку, но из-за шума он не слышал даже звука своего голоса. Сердце Саши колотилось, как если б он убегал от дикого зверя. В какой-то момент Васечкин почувствовал, что поверхность перестала разгоняться и начала тормозить — теперь парня понесло в противоположную сторону, и он, не вставая, развернулся и вытянулся ногами туда, куда до этого была направлена его голова. Облака постепенно останавливались. Солнце за эти несколько минут село. Наступили сумерки. С каждой секундой темнело все сильнее. Шум утихал. Вдали Саша смог расслышать голос Димки.