Гоблины: Жребий брошен. Сизифов труд. Пиррова победа (сборник) - Андрей Константинов

Даша внимательно осмотрела редакторский стол и не нашла на нем предмета утреннего раздражения начальства.

– «Это» – это что?..

– Что за звуки идиотские у нас в редакции?

Вообще-то Даша была хорошим и преданным секретарем, но иногда Обнорского страшно бесило, насколько та умела быть непонятливой.

– Так ведь… Дрель… Строители пришли. Они с сегодняшнего дня туалеты ремонтируют. Вы же сами в пятницу смету подписывали.

«Ах, да, туалеты…»

Действительно, Андрей Викторович давно мечтал о том, чтобы в редакции «Явки с повинной» наконец-то появились цивильные ватерклозеты – с плиткой на полу, зеркалами, с красивыми бра на стенках. А то ведь срамотища просто: люди приличные в гости приходят, менее приличные – тоже. Да и просто посетители захаживают. И прям – хоть на улицу води по нужде. Так что, когда газете по случаю предложили дурно пахнущую, но при этом щедро оплачиваемую заказуху, терзался Обнорский недолго: две полосы позора в обмен на финскую сантехнику – расклад приемлемый.

«В конце концов, где же еще отмывать грязные деньги, как не в туалете?»

– А они что? Не могут жужжать в нерабочее время? – зажимая голову одной рукой, второй Обнорский пытался нащупать в ящике стола упаковку с пенталгином.

– Так у них такой же рабочий день, как и у нас, – пояснила Даша и неожиданно хихикнула.

– Ну и что здесь смешного?

«Вот, действительно, чему она все время радуется?»

– Да это я «Служебный роман» вспомнила, – уже в открытую веселилась секретарь редакции. – Фильм рязановский. Помните, там тоже средь бела дня в кабинете рабочие инвентаризацией занимались? Мымра еще тогда возмущалась?

– Нет, не помню, – огрызнулся Андрей Викторович. – Так и что теперь? У нас отныне и в сортир не сходить?

– Почему? Все по очереди будем ходить. Сначала – в мужской. Я уже и объявление повесила. А через неделю – в женский.

– Неделю?!! А что, быстрее они не могут работать?

– Не-а. Там сложный монтаж оборудования… Ой, Андрей Викторович, там та-а-ки-е унитазы привезли! С та-а-кими сливами! Смотреть будете?

Вжи-и-и-ик!

– Нет-нет! – поспешно открестился от подобной перспективы Обнорский. – Давайте хотя бы это без меня! Мне над номером думать надо: ни одной статьи в запасе нет, а в «консервах», подготовленных службой расследований, сплошь одни консерванты. Выкатываться с такими текстами – себя не уважать.

– А, ерунда! – беззаботно махнула с порога Дарья. – Машка в последний момент все равно какую-нибудь сенсацию в клюве приволокет. Сколько раз так бывало: в среду пусто, а к пятнице – раз и густо. И в следующий понедельник – хоп, газета нарасхват. Цыганкова, кстати, в приемной сидит, к вам просится. Впускать?

Напоминание о Цыганковой неприятно царапнуло шеф-редактора. Ибо всё, что сейчас должно было произойти в этом кабинете, просчитывалось и предсказывалось с точностью до мельчайших интонационных нюансов.

Обнорский тяжело вздохнул, морально настраиваясь на неприятный разговор. Сейчас Цыганкова заявится и устроит очередную «цыганочку с выходом»: сначала будет требовать от него ответа за слетевший из номера материал, потом демонстративно сядет писать заявление об уходе. Он, в свою очередь, начнет орать и рвать эти заявления. Потом станет просить войти в его, редакторское, положение. Затем предложит ей занять его кресло, раз она такая умная и честная, а он – ступор на пути демократии. От всей этой дешевой мелодрамы, неизменно переходящей в еще более дешевый фарс, в правом виске Обнорского снова что-то перемкнуло и зарокотало.

– Ладно, зови! – сморщившись как от лимона, распорядился Андрей Викторович. И через пару секунд в его кабинет ворвалась примадонна и звезда местечковой расследовательской журналистики, обладательница «Золотого пера» в номинации «Дебют года» Мария свет батьковна Цыганкова…

– …Очень хотелось бы понять, уважаемый господин Обнорский, что же это происходит в нашем царстве-государстве? За спиной его самых преданнейших и честнейших слуг?!

Та-ак! Она назвала его «господином». И это означало, что ничего хорошего от разговора, как и предсказывалось, ждать не приходится. Андрей Викторович прекрасно изучил это тихое Машкино бешенство, этот ее вулканический гнев, который она всякий раз прикрывала нарочитой вежливостью и снисходительностью. Другое дело, что когда-то и сам Обнорский был не менее (если не более!) нахальным и дерзким журналюгой! Правда, давно это было. Что называется, на заре туманной юности.

– На каком основании из макета нового номера слетело окончание моего материала про судью Зимина?

– Вообще-то я могу и не отвечать на этот вопрос. Напоминаю для особо забывчивых: формирование номера входит в служебные обязанности редактора. И именно он вправе отбирать лучшие материалы и отметать худшие.

– То есть мой – худший? – взорвалась Цыганкова.

– Материал «Пан пропал – 2» не прошел юридическую экспертизу – это раз. В данном случае с нашими юристами я абсолютно солидарен – это два! И мы еще будем разбираться: каким таким образом, без их согласования, без их визы, в понедельник у нас был опубликован «Пан пропал – 1», – сурово зыркнул на Цыганкову Андрей Викторович. Та слегка смутилась, подтвердив худшие опасения Обнорского относительно «кошки, знающей куда девалось мясо». – К слову, вчера я попросил архивно-аналитический отдел подготовить мне справку-мониторинг городских СМИ по этой истории…

– Могу себе представить, чего они там наваяли! – презрительно фыркнула Цыганкова. – Этих бездельников давно пора разогнать по причине абсолютной профнепригодности. Развели, понимаешь, в редакции богадельню для заслуженных деятелей культуры и ветеранов спецслужб!

– Уважаемая, может быть, вы все-таки позволите мне самому решать кадровые и стратегические задачи в нашей газете?

– Ну-ну. Всякий мнит себя стратегом, видя бой со стороны.

Обнорский, нехорошо прищурившись, медленно развернул свою могучую задубелую шею в сторону дерзкой журналистки. Примерно так, наверное, нацеливался танк «Панцер-Пантера», наводя свой калибр в 1943 году на героев-чернофлотцев под Одессой.

– Мария, а вам не кажется, что вы зарываетесь?

– Извините, Андрей Викторович.

– Уже лучше, – ледяным тоном процедил он. После чего добавил с грубоватым добродушием: – Мария, ну какого хрена? В смысле на кой ляд так ерепениться? Во всей этой истории с Пановым нет ничего примечательного. Всё очевидно: есть факт преступления, есть подозреваемый, есть сильные улики против него. Так?

– Вам, очевидно, виднее, – не удержавшись, огрызнулась Цыганкова.

– Вот именно. МНЕ виднее! Объясни, на каком основании ты утверждаешь, что в этом деле налицо не просто прорехи, а целые дыры в работе следствия? Это же натуральный наезд! И как раз накануне первых судебных слушаний! Значит, прямое давление! Нам еще только суда с судом не хватало! И, между прочим, вы, госпожа Цыганкова, когда появилась первичная информация по этому делу, не были столь категоричны. Во всяком случае, столь открыто не лезли защищать обвиняемого.

«Что, съела?!! Получи, фашист, гранату!»

– А если вы, Андрей Викторович, слегка напряжете свою начальственную память, то сможете припомнить, что в том месяце, когда арестовали Панова, я находилась в служебной командировке. Выполняя ваше, ну о-очень особое и секретное, поручение! Обещанную премию за которое так и не получила. Но то детали… Словом, я физически не могла заниматься этим делом по горячим следам. Но теперь, когда мне стали известны новые и эксклюзивные подробности…

– А позвольте поинтересоваться: от кого стали известны?

– От моего источника информации.

– И кто он?

Обнорского до белого каления доводила нарочито-подчеркнутая дозированность в разговоре с ним.

– Вы, Андрей Викторович, сами учите сотрудников и своих студентов не раскрывать источников, – парировала Цыганкова.

– Да, учу! Но я учу их, в том числе, и тому, что в расследовательском материале должна быть супердоказательная база. Супер! Чтобы комар носа не подточил! Чтобы редакция судебных исков не опасалась. Но если вдруг и случится – тьфу-тьфу-тьфу – таковой, чтобы в загашнике всегда имелись дополнительные, убийственные для истцов факты!

– Да что вы меня все время этими судами пугаете! Я написала эту статью исключительно потому, что не желаю видеть, как наши коллеги из других изданий – по своей глупости ли, ангажированности ли – топят невинного человека.

– Невинного?

– Панов, по крайней мере, не убийца. Он – бизнесмен. А я – не душегуб.

– То есть, по-твоему, выходит, душегуб – это я? – не на шутку разозлился Обнорский. – Если редакция по твоей милости проиграет суд с прокуратурой, то почти наверняка газета окажется разорена. Тем паче что прокуратура вполне способна устроить нам кучу серьезных неприятностей, и не доводя дело до суда. И в этом случае твои коллеги окажутся на улице. А у коллег, между прочим, есть маленькие дети и старики-родители. И всех их, включая самих себя, надо кормить. Так кто же из нас больший душегуб? Ты, которая спасает душу местечкового наноолигарха, или я, не сумевший защитить от твоей идиотской статьи десятки куда как более невинных людей?