Все пули мимо - Виталий Забирко

Однако вслух ничего такого не говорю. И виду не подаю - пусть себе мыслью тешатся, будто я у них на крючке. Наоборот, в улыбке благодарственной расплываюсь, Блину подыгрывая.

- Оченно признателен за столь высокую оценку моих способностей, заливаю так это лихо, что скулы от приторности воротит.

- Россия и Америка - две великие державы, и они должны жить в добрососедстве, - ударяется в патетику Блин. - А уж их президентам сам бог велел дружить, - заявляет так, словно моё избрание на пост самый высокий дело решённое.

Эх, думаю, нет со мной Алиски, и Блин без своей половины... Какой тост пропадает - я бы сейчас "дружить семьями" предложил.

- Это неплохо бы и отметить, - подмигиваю Блину и тут же попытку его пресекаю, когда он к прислуге оборачивается, чтобы указание "повторить" отдать: - Нет-нет, у меня для такого случая кое-что получше есть.

- А подай-ка мне чемоданчик наш "атомный", - Сашка прошу.

При слове "атомный" переводчик-телохранитель президента дёргается так, будто на амбразуру броситься готов, своё основное предназначение свято исполняя, но Блин его жестом останавливает.

Подаёт мне Сашок чемоданчик, открываю его и ботл четырёхгранный перцовки хохляцкой на стол водружаю.

- Вот, - говорю гордо, - ручаюсь, такого вам пробовать не приходилось.

И это чистейшая правда, поскольку перцовка сия по моему личному спецзаказу в Хохляндии произведена. Она мне всегда нравилась, одно только возмущало: на этикетке "Горiлка з перцем" написано, а вместо "з перцем" там всегда почему-то только два стручка бултыхаются. Да и те без хвостиков, явно надкушенные. Что значит, натура хохляцкая, жмотливая... Посему я и спецзаказ сделал, чтобы в бутылке без всякого обмана три перца целеньких плавало.

Берёт Блин в руку бутылку, этикетку рассматривает, бровями удивлённо двигает. Сразу видно - подобную продукцию в жизни своей первый раз видит.

- Только под неё закусь нужна, - говорю прямо. - Иначе не тот эффект получится.

- Понимаю, - кивает Блин и, в свою очередь, мне подмигивает. Солёные огурчики?

- Откуда они у вас? - смеюсь. - Можно и салаты какие кисленькие либо под майонезом.

- Тогда прошу в моё "бунгало", - предлагает он, встаёт и распоряжения соответствующие прислуге отдаёт.

Идём мы на виллу, и тут меня словно по голове кто кувалдой врезает а вдруг ему не понравится? С его-то вкусом аристократическим, утончённым... На что у ребят моих желудки лужёные, но, кроме меня, перцовку практически никто из них особо не уважает. Что же делать?

Впрочем, решение быстро нахожу и Пупсика к действию подключаю. Раз это исконно хохляцкий напиток, пусть Блин на сей момент себя стопроцентным хохлом ощутит, который за нэньку Украину и за её национальные святыни кому хошь пасть порвёт.

Заводит Блин нас в гостиную, под трапезную охотничьего домика стилизованную, где по стенам, как и положено, оружие разное развешано да трофейные головы копытных с рогами, и за стол, в мгновение ока накрытый, усаживает. В камине полешки потрескивают, но в комнате прохладно - вовсю кондиционер невидимый пашет. После жары на лужайке весьма приятственно в такой обстановке очутиться. Самое место для принятия перцовки.

Берёт официант мою бутылку, ловко эдак пробку скручивает и в стаканы высокие на полпальца наливает.

- Э, нет, - головой качаю, - этот продукт так не пьётся.

Отбираю бутылку и дозу соответствующую Блину и себе отмериваю.

- А теперь - залпом!

Поднимает с некоторым сомнением Блин стакан, нюхает. Однако особо время не тянет - сразу видно, в этом деле человек отважный.

- Прозит! - говорит и одним махом стаканяру глушит.

И застывает изваянием. И чудится мне, что нос его в бульбу багровую, сплошь пористую вырастает, губы в полумесяц перевёрнутый так складываются, будто их усы вислые прикрывают, а волосы светлые темнеют и на макушке в чуб казацкий собираются.

Переводит Блин взгляд на меня обалдевший и вдруг выдыхает на чистом хохляцком языке:

- Та цэ ж справжня украйинська горилка...

И бац - мордой в тарелку с салатом. Что Ломоть - один к одному.

Наш человек, хвалю про себя. Но слабоват. Тренировки не хватает...

И таким же макаром свою дозу простаю.

Что огнём моё нутро вспыхивает, и языки пламени из глаз выметаются.

- Та ото ж... - перехожу и я на хохляцкий и, солидаризуясь с Блином, мордой об стол грохаюсь.

Очнулся я уже в лимузине. Катим мы куда-то по шоссе, вроде знакомому: лес по обочинам, из-за деревьев солнышко зарёю высвечивает. По всем признакам - утро раннее. Поворачиваю голову и вижу, что рядом Сашок трезвый что стёклышко сидит.

- Где мы? - спрашиваю хрипло.

- Дома, - просто отвечает Сашок. - Вот и усадьба уже наша.

И действительно, через минуту на территорию усадьбы въезжаем, и шофёр к особняку подруливает.

Вот, блин! Двойной блин, российско-американский! Что за напиток термоядерный нам хохлы подсунули, если он сразу после приёма внутрь напрочь вырубает, да так, что я ни черта обратного пути из Америки не помню? Сверхоружие секретное, что ли, какое разработали, или я перемудрил с дозировкой менталитета хохляцкого, который в неразбавленном виде ни одни мозги принять не могут?

Выползаю из лимузина, а тут и Алиска по крыльцу ко мне сбегает, на шею вешается. Еле на ногах устоял.

- Боренька, родненький! - обцеловывает меня. - Тут вчера по телику сообщили, что ты с самим американским президентом встречался. Правда? А ты жену его видел? Что на ней было? А причёска? А украшения какие на ней? Правда, что колье у неё бриллиантовое?..

- Потом, потом... - сопротивляюсь вяло. - Видишь, устал с дороги?

- Ах, извини, - мгновенно проникается сочувствием Алиска. - Идём, идём отдохнёшь.

Обнимает она меня за торс, к двери ведёт. Поднимаюсь я с трудом на крыльцо, и тут вдруг веселье меня запоздалое охватывает - нормальный таки вояж в Америку получился! Нищак!

Оглядываюсь я тогда и указание шутливое Сашку даю:

- Ежели президент американский по телефону обо мне справляться будет, скажи, чтоб вечерком перезвонил. Отдыхаю я сейчас.

- А если наш президент звякнет? - в свою очередь шутит Сашок.

- А нашего на хрен пошли. Разрешаю.

Ч а с т ь п я т а я

ПРЕЗИДЕНТ

Странно, но очередной переезд на новое место жительства никак не сказался на Пупсике. Зато всевозрастающие потребности Пескаря, его просьбы, постепенно превратившиеся в требования беспрекословного исполнения желаний, неожиданно прорвали психологическую преграду страха и боли, которые ранее неизбежно сопутствовали каждому минимально возможному изменению реальности. Словно лопнул давно созревший нарыв, мучивший сознание нестерпимым ужасом неизбежного конца, и Пупсик ощутил себя на месте пусть ещё слабого, но уже выздоравливающего после тяжелейшей болезни пациента. Его сознание, задавленное в психоневрологическом диспансере лошадиными дозами транквилизаторов, вдруг начало бурно совершенствоваться, а удивительные возможности - непрерывно расти. Порой ему казалось, что и организм его растёт и трансформируется. Выпрямляется позвоночник, пропадает горб, изменяются черты лица... Однако то, что он в своё время с лёгкостью проделал с телом Алисы, со своим телом у него не получалось. Точнее, Пупсик не хотел лепить из себя нечто искусственное, поскольку подсознательно понимал, что его организм развивался отнюдь не так, как задумала природа, а правильного пути воссоздания себя он не знал. Пока не знал, так как изредка, в минуты коматозного состояния, подсознание выдавало смутные картинки его предполагаемой настоящей оболочки, но были они ужасны и вызывали отвращение. Вероятно, они представляли собой искажённые в кривом зеркале больной психики отражения, и Пупсик, отвергая их, терпеливо ждал окончательного выздоровления, когда сможет, наконец, абсолютно точно представить свой настоящий внешний облик, чтобы с полной уверенностью в его подлинности воспроизвести себя.