Преображение мира. История XIX столетия. Том II. Формы господства - Юрген Остерхаммель

случая, которые нельзя однозначно отнести к типу «революций». Это пограничные и переходные феномены, и особенности собственно революций выступают в них наиболее отчетливо.

Революция в тени истории: восстание Тэйшонов во Вьетнаме. Три брата из деревни Тэйшон в центральном Вьетнаме весной 1773 года начали движение протеста, которое постепенно превратилось в крупнейшее восстание в истории Вьетнама до ХX века. Они проповедовали равенство между богатыми и бедными, сжигали налоговые списки, раздавали инвентарь (но не землю) богатых домохозяйств беднякам, с крестьянской армией в 100 тысяч человек прошли через весь северный Вьетнам (Тонкин), свергли династию Ле, правившую более трехсот лет, отразили китайскую и сиамскую интервенции в пользу Ле и напали на соседние королевства Лаос и Кхмер. Французские, португальские и китайские наемники и «пираты» сражались на обеих сторонах. Сотни тысяч людей погибли от войны и голода. После того как лидеры тэйшонцев стали хозяевами всего Вьетнама, они установили тиранический режим, который жестоко угнетал в особенности китайское меньшинство. Массовая поддержка повстанцев быстро слабела. Другая группа военачальников положила конец их правлению и в 1802 году смогла привести к власти династию Нгуен в городе Хюэ[614].

Малые гражданские войны, которые часто упускаются из виду в обзорной историографии, также не обошли стороной Европу и ее ближайшее окружение: часть Испании превратилась в поле боя в результате гражданской войны – Первой карлистской войны (1833–1840) – после смерти Фердинанда VII, последнего испанского монарха с абсолютистскими тенденциями[615]. В этой войне столкнулись парламентский либерализм и классическая форма контрреволюции. Карлисты, имевшие свой главный оплот в Стране Басков, требовали католической единой Испании, искоренения всех либеральных и вообще «современных» тенденций и возведения на престол абсолютистского претендента под именем Карла V, все еще мыслившего категориями XVI века, вместо его племянницы, королевы Изабеллы II (годы правления 1833–1870). В 1837–1838 годах целые армии столкнулись друг с другом и вели войну, жестокость которой напоминала времена наполеоновской оккупации. Даже после своего поражения в 1840 году карлисты не сдались: продолжали борьбу в виде партизанской войны и готовили государственные перевороты. Только после 1876 года конституционная монархия окончательно закрепилась, полностью ликвидировав карлистское «государство в государстве» (в Стране Басков, Наварре и части Каталонии) с помощью новой военной кампании[616]. Несколько меньшей по масштабам, но сравнимой по жестокости обращения противников друг с другом была Гражданская война в Португалии в 1832–1834 годах; цепь более мелких восстаний продолжалась до 1847 года[617]. В Османском Ливане смесь социальных конфликтов, религиозно-конфессиональной напряженности и стремления иностранных держав вмешаться породили после 1840 года «общинную» вражду, которая переросла в гражданскую войну 1858–1860 годов с тысячами убитых и десятками или сотнями тысяч беженцев. Результатом здесь было не свержение «старого порядка» или отражение послереволюционной контрреволюции, а скорее своего рода согласованный на международном уровне конституционный компромисс, с которого в 1861 году началась история собственной ливанской государственности, хотя и с признанием французских прав на защиту и вмешательство[618].

Крестьянские восстания исчезли в Европе (за исключением Балкан) после того, как последние из них развернулись в 1848–1849 годах от востока Габсбургской монархии вплоть до Сицилии, а также в южной и центральной Германии, часто с вполне реалистичными целями и формами действий, соответствующими тому времени, то есть не обязательно как ориентированные на идеалы прошлого, слепые вспышки насилия, – так любили их описывать городские жители, а значит, и историки. За пределами немногих стран Европы, где крестьянские интересы могли быть сформулированы через парламентское представительство, крестьяне неоднократно прибегали к насилию или яркой символике. В принципе таких форм протеста следовало ожидать в любом аграрном обществе. Наиболее значительные масштабы они приняли, например, в Мексике в период с 1820 по 1855 год, с особым подъемом в 1842–1846 годах[619]. В Японии, в более стабильных политических условиях, они участились в экономически и экологически тяжелые 1830‑е годы, а затем снова при совершенно других обстоятельствах, прежде всего в союзе с городской политической элитой, в 1880‑х годах[620]. Ближний и Средний Восток пережил между 1858 и 1902 годами серию крестьянских восстаний в различных странах, большая часть которых была мотивирована сопротивлением модернизирующим силам, особенно государству, которое требовало налогов более систематически, чем раньше, и землевладельцам, которые, не живя в своих поместьях, стремились извлекать более высокие прибыли, чем раньше, из структурно не реформированного, то есть не ставшего более продуктивным, сельского хозяйства, усиливая тем самым давление эксплуатации[621].

Антиколониальное сопротивление может принимать революционные формы и иметь революционные последствия[622]. США и латиноамериканские республики возникли именно из такой ситуации. С греческого восстания против османского владычества (1821–1826), великой Яванской войны 1825–1830 годов и начавшегося в то же время сопротивления казахов русской колонизации, через восстание кой-коин (готтентотов) на мысе Доброй Надежды в 1850–1858 годах (сыгравшее важную роль в формировании расовых стереотипов – образов «черной» и «белой» рас – и солидаризации людей по цвету кожи), Польское восстание 1863 года, Ямайское восстание 1865 года и восстание на Крите в 1866–1869 годах протянулась длинная цепь протестов против иностранного господства, вплоть до новой большой волны антиколониальных и антиимперских волнений в 1916–1919 годах в Ирландии, Индии, Египте, Китае, Корее и Внутренней Азии. Однако антиколониальное сопротивление является революционным только в том случае, если оно преследует цель установления нового, независимого порядка, например национального государства. До Первой мировой войны это было относительно редким явлением за пределами Европы. Один из немногих примеров – движение Ораби-паши в Египте в 1881–1882 годах[623].

Революции как особо важная разновидность «ускоренных процессов»[624] неравномерно распределены во временном континууме. Они нередко происходили скоплениями, в кризисных концентрациях исторических изменений и поэтому часто использовались в качестве маркеров периодизации, – это не было изобретением Французской революции 1789 года. Еще до середины XVIII века глубокие кризисы политических систем или даже крах государств наблюдались в нескольких частях света примерно в одно и то же время, например в период между примерно 1550 и 1700 годами – если назвать только самые важные – в Японии, Османской империи, Англии, Китае и Сиаме. Они произошли без непосредственного взаимовлияния и провоцирования друг друга. (Временное) падение династии Стюартов в Англии в 1649 году и (окончательное) устранение династии Мин в Китае в 1644 году не имели друг с другом в причинном отношении ничего общего. Однако есть мнение, что такая случайная одновременность обусловлена скрытыми фоновыми факторами, неочевидными для современников, среди которых схожее демографическое развитие может быть особенно важным[625]. В нашу эпоху связи XIX века гораздо более очевидны. Примерно между 1765 и 1830