Ветер над яром (сборник) - Павел Амнуэль

Не заметив “развилки”, люди как бы начнут жизнь заново и будут уверены, что никогда связь времен не прерывалась и прерываться не могла, что не происходило и не могло произойти нечто, не соответствующее представлениям о линейном детерминизме. Кое к чему из непонятного просто привыкнут, кое о чем забудут, не будут замечать, а кое-чему “найдут” свое объяснение… Это будет не реальность, не петля, а мир, и он будет развиваться, двигаться по своим внутренним законам до того дня, когда вновь окажется на развилке, на нижнем краю очередной петли вероятностей. И тогда — быть может, не ко всем — придет свой конус (или шар, или что-нибудь еще), знаменуя некоторую возможность… Не ко всем, скорее всего — лишь к некоторым, к стрелочникам, даже если им будет казаться, что это все — глобально и единственно возможно… Возможно, это и есть образ развития с тех самых времен, когда объективные законы уткнулись в субъективные пределы? С тех пор, видимо, когда впервые создалась вероятность полного уничтожения мира…

А если Даня и Алекс неправы, если реальность устойчива, если нет никакой петли вероятности, то нет и никакой ценности субъективных, личных усилий. Можно делать что угодно или вообще ничего не делать — Будущее все равно предопределено: что бы ты ни натворил, все будет в порядке.

Правы они или нет в любом из своих предположений? И может ли вестник из будущего показывать, насколько он зависим или насколько независим от происходящего сейчас?

…Звездочка на вершине Конуса несколько раз изменила свой цвет. Спустя мгновение высветилась надпись на дисплее: “Ответа не будет”.

Казалось, в зале не стало никого — такая вдруг наступила тишина. И только ровный голос синтезатора повторил трижды на международных языках короткую фразу, никогда прежде не поступавшую с Конуса. Не отрицание или подтверждение, не просьба перефразировать запрос, не объяснение…

Возможно, именно в этот момент Даня по-настоящему почувствовал, насколько случайно появление Конуса именно в том месте — одном из трех на всей планете, где сейчас возможно его обнаружение, возможен Контакт… И с ужасом подумал, что это произошло вопреки намерениям и желаниям Конуса… Оптимальность событий… Но там должны знать по крайней мере, что такое возможно, что вместо планируемого броска к тридевятой галактике очутятся в своем прошлом. Что какой-то из их Кораблей очутится на развилке, на нижней границе реальности… Должны знать, потому что Даня это придумал — а он в одной с ними реальности, и такая мысль не могла испариться…

Даня положил руки на пульт.

Тишина.

Даня уже никого не видел и не слышал. Пальцы пробежали по клавишам, выстукивая вопрос:

— Отклонение от оптимального развития обратимо?

Пауза, а затем — тот же перелив:

— Ответа не будет.

Все верно. На такой вопрос нельзя отвечать. Если “да” — значит, все обратимо, все оправданно, нечего о нем думать, об этом будущем, что будет, то и будет. А если “нет” — тогда можно только отчаяться, потому что у нас давным-давно есть основания полагать, что мы натворили немало дел черных и необратимых… Нельзя отвечать — если знаешь, в каком мире живут те, кто спрашивает…

Руки легли Дане на плечи. Узнаваемые в любой миг, узкие и трепетные руки.

Даня набрал запрос:

— Возможно ли предотвращение нарушения оптимального развития?

Совершенно явственно Даня услышал стук собственного сердца и прочел на дисплее:

— Возможно.

— Предотвращение и есть возвращение к оптимальному развитию?

Среди тысячи звезд мигала и переливалась одна, и всем сердцем Даня понимал, что означает этот свет, этот голос:

— Да. Возможно. Необходимо.

Даня уже понимал — нет, предчувствовал, — что задает последний вопрос:

— Это зависит от нас?

Сквозь черный треугольник на экране дисплея начали медленно просвечиваться звезды. Знакомые созвездия — и только одна звезда казалась лишней. Может быть, потому, что несколько мгновений она меняла цвет:

— Это зависело от вас. Больше мы не встретимся…

Кружкин закрыл глаза и откинулся в кресле. Накатило ощущение чего-то стремительного и грохочущего, как будто проносились рядом тысячи поездов и бился обезумевший колокол.

Лица, голоса, краски, контуры, свет — все отдалилось, размылось, исчезло. Даня проваливался в тысячелетнюю бездну и только чувствовал, что в катастрофическом падении удерживают его, прочно-прочно удерживают и спасают маленькие, любимые руки…

А потом то ли на самом деле, то ли как галлюцинацию увидел лицо Татки и услышал ее голос…

9

“Мало ли что у кого печет, — подумал Вася Головко, опуская телефонную трубку на аппарат, — но странные же люди! В такую жару — и работать хотят. Ну да ради бога. Мне еще лучше. Пусть приезжает”. Он с удовольствием подумал еще раз, что позвал Сида погостить совершенно не напрасно, так что Макги ясно вспомнит, какой Вася радушный хозяин. Нет, право же, совсем неплохо, если Сид приедет. Можно будет хоть на пару дней отвлечься от своей обязательной программы. Жаль только, что прилетит он в лучшем случае через шесть часов, а сейчас еще надо ехать на Шарху, высиживать на этом собрании… Вася накрутил номер и позвонил старому приятелю, договорился, что вечером они нагрянут к нему на дегустацию, потом запер кабинетик и сбежал во двор. Там плотно, одна к одной, стояли четыре легковушки: одна служебная и три — сотрудников. Вася забрался в свою машину и покатил в Шарху. Уже проехал больше половины пути, когда вдруг ему показалось, что нечто подобное уже было, да-да, несомненно было с ним самим, и это событие даже как-то связано с Сидом, и с Симеизом… С одной стороны, понимаешь, что это только кажется, но с другой — все объемно, ощутимо, узнаваемо, как эта тысячу раз езженая трасса. Может быть, не в точности, но почти так же, как сейчас, и если дать волю внутреннему голосу, он подскажет то, чего и знать не следует — подскажет, что совершится…

Вася сбросил ногу с педали акселератора, свернул на обочину и приложил руку ко лбу. Вроде нет температуры. Но лучше бы не катить на это собрание, чтобы разбираться, в чем правы рабочие, а в чем — выбранная ими же администрация, а вернуться домой, принять ванну. А потом зашторить окна и в койку минут на триста…

Но увы, приходится ехать. И Вася потихоньку тронулся с места. Минут через десять, как бы шестым чувством вычислил впереди колдобину и сбавил скорость. Старичок-автомобиль только поскрипел, переваливаясь на разбитом асфальте, и подкатил к самому карьероуправлению.