Ведьмин век - Марина Дяченко

Это я, подумала она горько. Я напрасно боялась; я не изменилась — это мир изменился до неузнаваемости. А я осталась прежней…

Она снова закрыла глаза. И послушала Дворец над своей головой, но он был пуст и враждебен. Только в подвалах теплилась жизнь — обреченная, закованная в колодки; Ивга облизнула запекшиеся губы. И до этого дойдет черед. Это — потом…

Пресс над ее головой уже не мучил, но беспокоил и раздражал; она вдохнула и выдохнула, вдавливая огромный невидимый поршень обратно в потолок. Треснули камни; по кладке над головой разбежались трещины, инквизиторский знак разрушился, разом теряя очертания и силу. Ивга качнула тяжелой головой, пытаясь вытряхнуть из волос осыпавшуюся каменную крошку. Перед глазами прыгнули огненно-рыжие пряди.

Зеркало…

Она слабо улыбнулась. Знаки зеркала, окружавшие ее, на мгновение помутнели, поплыли перед глазами — и вот уже страшная камера номер сто семь превратилась в подобие балетного класса, и Ивга увидела сразу множество своих отражений, больших и малых, теряющихся в глубинах зеркального коридора.

Она сидела на полу, втиснутая в тяжелые доски с отверстиями; созерцание колодок не понравилось ей, и потому после некоторого усилия она перестала их видеть. Она вглядывалась в себя — так внимательно и пристально, как никогда до сих пор. Она себя видела.

Это я. Это по-прежнему я, я, я…

Потом она поняла, что смотрит чужими глазами. Равнодушными. Подозрительными. Сочувствующими. Глазами полицейского на вокзале, глазами чугайстра Прова, глазами одноклассников, глазами брата, и хозяйки антикварного магазина, и еще чьими-то, жаждущими раздеть, и еще какими-то, совершенно безразличными…

Она сама себе напоминала девочку-подростка, впервые вставшую перед зеркалом без одежды и удивленно изучающую наметившиеся изменения. Картинки были поучительными, порой жестокими — но во всех глазах она узнавала себя. Может быть, не сразу — но узнавала.

Она долго и печально разглядывала свое лицо глазами Назара. Глянула глазами матери, но сразу же потупилась и слизнула со щеки слезу. Чтобы отвлечься, посмотрела глазами маленькой собачки с площади Победного Штурма…

И только глазами Клавдия она так и не решилась на себя взглянуть.

Зеркала замутились; Ивга сидела, положив подбородок на гладкое дерево колодки, и ни о чем не думала. Просто существовала — стараясь при это не задремать, потому что в дреме обязательно явится полосатая змеиная спина. А Ивге не хотелось встречаться сейчас со змеей.

Ей хотелось видеть Клавдия. Она знала, что он обязательно явится снова, и потому покорно и терпеливо ждала. Он давно должен был прийти, он придет, хотя бы по долгу службы…

Эта мысль неожиданно ужаснула ее. Он придет по долгу службы и в сопровождении палача; если раньше Ивга была для него случайной девочкой-подкидышем, то теперь она попросту враг, и притом запятнанный предательством, с чего она взяла, что он испытывает к ней не предусмотренные протоколом чувства?..

Мысль оказалась страшнее и колодок, и давящего пресса. Ивга не боялась палача — зато ее страх перед Клавдием ожил с такой силой, что ей ясно припомнилась их первая встреча, тошнота, подступающая к горлу, и визитная карточка, оставляющая на ладони красный след ожога…

Его душа — пустой замок, полный чудовищ. И где-то там бродит призрак его единственной женщины, ревностный, не терпящий соперничества. Ивга — властительница большого и странного мира, но над Клавдием Старжем ее власти нет и не будет, и не только потому, что он Великий Инквизитор…

Перед глазами ее мелькнула полосатая змеиная спина. Нет, сказала она себе, только не сейчас; всякий раз после этого мир меняется снова, и кажется, будто инициация продолжается и длится путь по спине желтой змеи. Не сейчас, сказала она испуганно, я не хочу, чтобы Клавдий видел меня такой…

В этот же момент в тюремном блоке случилось некое движение.

Дежуривший на входе инквизитор заволновался. Получил приказ, смирился, двинулся по лестнице вниз — Ивга понимала, что дежурный не один, но его спутник все еще оставался невидимым для ее чутья. Как и в прошлый раз…

Теперь двое подошли так близко, что она могла слышать голоса.

— Будьте добры, откройте.

Ивга почувствовала, как подступает к горлу горячий ком.

Дежурный колебался. Ох, как он колебался, он просто вибрировал, он даже осмелился произнести вслух:

— Патрон, техника безопасности…

— Это приказ.

Дежурному было страшно.

Скрежетнул сейфовый замок. И еще один; двери камер не скрипели, здесь ничего не было рассчитано на эффект, здесь все было подчинено одной только надежности, Ивга знала, что даже и сейчас ей было бы мучительно трудно открыть эту дверь изнутри…

В приоткрытый проем просунулся факел; Ивга прищурилась, только теперь с удивлением осознав, что сидела до того в кромешной тьме.

— Патрон, не переступайте порога… Действие знаков… а-а-а!..

Долгая пауза; близоруко хлопая ресницами, Ивга тем не менее знала, куда смотрит Клавдий. Вслед за трясущимся пальцем дежурного, вверх, на обезображенный пресс-знак.

Испугается?

Молчание.

— Ступайте.

Дежурный повиновался неожиданно покорно. Он, вероятно, был уже сломлен. Он тридцать лет служил в тюремном блоке. Он привык думать, что знает о ведьмах все.

Факел горел спокойно и ровно. Здесь не было сквозняков, здесь вообще не двигался воздух. В приоткрытой двери неподвижно стоял человек; Ивга поняла, почему она вот уже дважды не смогла почуять Клавдия на расстоянии. Он был будто в броне. Ходячая крепость; неудивительно, что в его присутствии большинство ведьм были близки к обмороку. А удивительно, что Ивга столь быстро приспособилась, научилась быть так близко…

Близко. На краю; теперь она впервые осознала его инквизиторскую мощь. Он был не похож на прочих, он был — пропасть, черная яма, и даже теперь, исполненная своим большим миром, она не могла разглядеть у этой пропасти дно.

И у нее вырвалось совершенно против ее воли:

— Какой вы… страшный, Клавдий.

Он усмехнулся, и явно через силу:

— А ты бы видела себя.

Она опустила ресницы.

Совершенное неправдоподобие этого разговора. Ровный огонь факела, неподвижный человек в дверях.

Возможно, с некоторым усилием она сумела бы, хоть поверхностно, понять его побуждения. Она уже потянулась к нему, к его броне — но сразу же отказалась от своей затеи и опустила невидимые бесплотные руки. Он заметил ее попытку — но ничем этого не выказал. По-прежнему молчал, сжимая факел.

— Клавдий… Я так боялась, что вы не придете.